Дина Лазарчук - Мифы и предания Древнего Рима Страница 22

Лукреция. Художник С. Риччи

Мысль о том, какой позор ляжет на ее мужа, заставила Лукрецию сдаться. Исполнив задуманное, упоенный победой Секст Тарквиний покинул дом Коллатина, а сокрушенная горем Лукреция послала гонцов к отцу, Спурию Лукрецию, в Рим и к мужу в Ардею, прося как можно скорее прибыть, взяв с собой лишь немногих верных людей. Тарквиний Коллатин по случайности прихватил с собой Брута: вместе они возвращались в Рим, когда Коллатина нашел вестник.

Так быстро, как только сумел, Коллатин вернулся домой и застал Лукрецию в спальне. В слезах рассказала Лукреция мужу, что на ложе его побывал другой мужчина, но лишь тело ее подверглось позору, душа же чиста, ибо сделано это было против ее воли. Насильником открыто назвала она Секста Тарквиния, вошедшего в дом гостем, а оказавшегося врагом, и умоляла мужчин о возмездии. И отец, и муж в один голос заверили несчастную, что в случившемся нет никакой ее вины, так как преступна одна лишь мысль, тело же ее не совершило ничего порочного.

Выслушав их, Лукреция отвечала с достоинством: «Вам судить о том, какой кары достоин преступник, мне же оставьте судить о собственной каре, хоть я и безвинна. Но пусть же ни одна распутница в будущем не сможет оправдать себя примером Лукреции!»

Под одеждой гордая римлянка прятала нож и, достав его незаметно, вонзила в сердце. Громко вскричали отец и муж, но Лукреция уже упала мертвой.

Падение царской власти

Родственники Лукреции в ужасе и горе застыли над телом женщины. Брут же вытащил из ее сердца нож и, держа перед собой, произнес: «Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь – и вас, боги, беру в свидетели, – что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме»[5].

Спутники Брута с удивлением слушали его клятву, не подозревая ранее в юноше такой силы духа, но затем поочередно приняли из его рук окровавленный нож и слово в слово повторили его обещание. Скорбь в их сердцах сменилась гневом, и вот они уже выносят на улицу тело Лукреции, оглашая соседям ужасную новость, и вокруг них собирается толпа, где каждый готов выступить против самоуправства Тарквиния. Толпу эта возглавил Брут, призвавший всех мужчин к оружию, чтобы, как подобает римлянам, дать врагу достойный отпор. Многие вызвались добровольцами и, вооружившись, вышли из пригорода, где стоял дом Коллатина, в Рим.

Жители Рима сперва опешили, увидев вооруженных людей, вступающих в город, но рассмотрев, что предводители их люди уважаемые и благородные, сообразили, что на глазах их вершится нечто серьезное. Обрастая все новыми и новыми людьми, ропщущая настороженная толпа докатилась до форума, где Брут выступил перед всеми, разъяснив, что к чему. Он рассказал о гнусных делах Секста Тарквиния, об оскорблении, учиненном им дому Коллатина, и о печальной участи Лукреции. Напомнил о злодеяниях Тарквиния: как он подло сверг Сервия Туллия, а жена его растоптала тело царя колесницей, как многие уважаемые граждане Рима погибли от козней Тарквиния, как нечестно вел он дела и попрал римские законы. Одобрением отзывалась толпа на горячие речи Брута.

Присяга Брута. Художник Г. Гамильтон

С подачи красноречивого оратора народ решил изгнать царя со всем семейством из города. Удовлетворенный тем Брут отправился под стены Ардеи привлечь на сторону мятежников армию, а сам Тарквиний, услышав в лагере о том, что народ бунтует, не привлекая лишнего внимания, поспешил к Риму. Так вышло, что разными дорогами почти одновременно прибыли они: Брут – в Ардею, а Тарквиний – к воротам Рима. Дальше ворот царя не пустили и объявили ему об изгнании. Брута же в военном лагере приняли с великой радостью, прогнав прочь двух царских сыновей. Вместе с Титом и Аррунтом Тарквиний бежал к этрускам, Секст же удалился в Габии, помня о той любви, которой пользовался когда-то в городе, но вскоре был убит не простившим ему казней и грабежей народом.

Присяга Брута. Художник Ж. А. Бофор

Чтобы более никогда ни один человек не смог прибрать к рукам всю гибельную полноту власти, римский народ постановил, что отныне власть эта будет разделена между двумя людьми, которые каждый год будут всенародно переизбираться. Правителей этих называют консулами, и первыми из них стали Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин.

Так закончилась в Риме эпоха царей, длившаяся двести сорок четыре года с момента его основания, и началась эпоха республики. Это случилось в 509 году до н. э.

Скульпторы Древнего Рима. Художник Л. Альма-Тадема

Становление Римской республики

Война с Тарквинием

Изгнав из Рима царя, граждане приложили все усилия, чтобы власть отныне принадлежала не человеку, с его достоинствами и недостатками, а закону, справедливому и беспощадному. Пуще всего же заботились римляне о своей обретенной свободе, оберегая ее от любой угрозы. Так, вскоре после свержения Тарквиния взгляд римского народа, внимательно выискивавший опасности, обратился на консула Коллатина. Сама принадлежность к роду Тарквиниев очерняла недавнего мятежника в глазах соотечественников. По городу пополз шепоток: дескать, тяга к власти у Тарквиниев в крови, не успели изгнать одного, как другой занял его место. Римляне убеждены были, что, только избавившись от всего рода Тарквиниев, навсегда отринут царскую власть.

Слух этот дошел и до изумленного таким поворотом событий консула Коллатина. Однако ненависть римлян к царскому роду оказалась так велика, что сам Брут и даже тесть Коллатина Спурий Лукреций просили его покинуть город: с честью, со всем имуществом, с богатыми дарами от благодарного народа. Не дожидаясь просьб более настойчивых, Коллатин сложил с себя полномочия консула и уехал в Лавиний. На смену ему был избран Публий Валерий Попликола, друг и сподвижник Брута.

В те дни римляне ждали войны с Тарквинием, но она пришла позже, чем рассчитывали. Угроза же юной республике возникла там, где никто не ждал ее – в кругу лучших римских граждан. Дело в том, что среди знатных юношей многих царское изгнание огорчило: раньше они были приближены к царю, и это ставило их выше закона, нынче же закон всех уравнял. Зная, что в Риме остались его приверженцы, Тарквиний отправил послов якобы вытребовать обратно царское имущество, на самом же деле под этим предлогом хотел убедиться, кто из граждан остался верен царю, и заручиться их помощью.

Сенат несколько дней обсуждал вопрос о царском имуществе и объявил наконец о своем разрешении забрать его. Якобы готовя телеги, чтобы вывезти царские богатства, послы задержались в городе. Изо дня в день обходили они дома римской знати, как бы ища помощи в своем деле, в действительности же слушали, что говорят в домах о Тарквинии, и тем, кто достоин был доверия, передавали царские письма, сговариваясь в назначенный срок тайно впустить Тарквиния в город. Взамен просили они римлян написать Тарквинию, иначе без доказательств царь не поверил бы послам в таком важном и рискованном деле.

Так подговорили они знатные семьи Вителлиев и Аквилиев. Из Вителлиев была жена консула Брута, и взрослые их дети также оказались втянуты дядьями в заговор. Возможно, заговор и удался бы, если бы за обедом прислуживавший Вителлиям раб не услышал о том, что они задумали. Он решил, что послов следует поймать с поличным, с письмами римских граждан на руках, и дождался подходящего момента, когда письма эти уже передали. Тогда он обо всем донес консулам, послов без лишнего шума схватили, а изменников бросили в оковы.

Брут, слушающий послов Тарквиния. Художник Л. Лаффитп

Сенат тут же передумал возвращать царское имущество и отдал его на разграбление народу. То, что нельзя было унести, уничтожили: урожай с пашни Тарквиниев сжали огромной толпой и сбросили в Тибр. Говорят, что осевшую на мели солому занесло илом и так посредине Тибра возник остров. Впоследствии его укрепили насыпью и возвели храм Эскулапа. А саму пашню Тарквиниев посвятили Марсу, и она стала называться Марсовым полем.

Брут находит имена своих сыновей в списке участников заговора. Художник И. Г. Тишбейн

Изменников же государства в Риме ждала жестокая казнь: сперва приговоренных секли розгами, затем отрубали головы. Казнью этой полагалось руководить консулам, и весь Рим затаил дыхание оттого, что отцу придется казнить своих сыновей. И когда консулы заняли свои места, а ликторы отправились исполнять приговор, все собравшиеся смотрели не на устрашающее это действо, а на Луция Юния Брута, но строгий консул не дрогнул и даже ни разу не отвел взгляд.