Стерегущие золото грифы - Анастасия Перкова Страница 23

Ойгор протиснулся между ними и тяжело опустился в снег рядом с рысью. Открытые глаза зверя неподвижно смотрели в Тайгу. На горле темнела аккуратная, не портящая шкуру рана – отменный выстрел. Ойгор провел ладонью по шерсти левой передней лапы, и отлившая от лица кровь бросилась обратно. Его затрясло. Так и не заросшего шерстью рваного шрама на лапе не было. Только тут Ойгор заметил, что эта рысь крупнее и пятна на спине реже.

– Хорошая добыча. Удача с тобой, – сказал он, поднимая спокойный взгляд на Охотника.

Вечером Охотник возник на пороге аила, когда Ойгор собирался ужинать.

– Что? Не она? – с вызовом спросил Охотник.

– Не понимаю тебя, – невозмутимо ответил Ойгор. – Угостить ужином?

– Ты? Станешь угощать меня? – Охотник брезгливо поморщился. – Я все знаю, не уходи от разговора.

– Я не сомневаюсь, что ты знаешь все в этой жизни. Вопрос в том, сколько из этого ты в состоянии понять.

– Умный, да? – Охотник начинал злиться. – Скажи ей, я ее ищу. Она – моя добыча, в конце концов. Если бы я сразу догадался, кто она…

Ойгор взирал на него с искренним непониманием.

– Так ты есть-то будешь? – переспросил он.

– Не надо притворяться слабоумным, Ойгор! – взревел Охотник, ударив носком сапога по деревянной чашке в его руках.

Чашка вылетела, и куски мяса рассыпались по полу и по штанам Ойгора, оставляя на ткани жирные пятна.

– Ой, извини, – притворно вежливо сказал Охотник. – Твоя девка отстирает, правда? Негоже женщину сюда брать, нечестно по отношению к другим. Я два голоса здесь слышал, когда проходил мимо. А следы, если хорошо поискать, – рысьи. Так глупо – охотнику на следах попасться, а? Теперь у меня все в голове сложилось. И девчонка голая в лесу, и те хищники, что в стойбище приходили. И твое лицо, когда ты сегодня мою добычу увидал.

– Иди и скажи всем, что моя жена бродит по лесу в рысьем обличье и навещает меня ночами. Иди и скажи, пусть посмеются, – глухо ответил Ойгор.

– Придет время – скажу. Берегитесь меня. Вы оба.

Он вышел, едва не оборвав полог.

– Что тебе нужно? – спросил Ойгор, выскакивая следом. – Почему просто не оставишь нас в покое?

– Потому что подарок Тайги достался тебе, а не мне, – сквозь зубы процедил Охотник. – Я же вижу, дела у тебя пошли на лад.

– А твои всегда хорошо шли, – парировал Ойгор. – Ты сам подарку Тайги предпочел лисью шкурку. На себя и пеняй.

Ничего не ответил Охотник, но взгляд его добра не сулил. Поэтому при следующей встрече Ойгор отправил Эркеле домой. Узнав с ужасом, что тайна ее раскрыта, она беспрекословно повиновалась.

Незаметно миновала зима, вздохнув на прощанье последними холодными ветрами, талыми снегами оплакав свое поражение. Охотники вернулись в стан, смеясь и похваляясь добычей. Эркеле была непривычно молчалива. Видно, эта одинокая зима в деревянных стенах тяжело далась вольной рыси. Весна и половина лета прошли в обыденных занятиях.

В один из поздних летних дней Эркеле стала сама не своя. Она металась по аилу, заламывая руки и теребя одежду. Иногда выбегала наружу, но тут же возвращалась, держась за горло, будто ей не хватало воздуха.

Ойгор, занятый снаружи починкой седла, в котором истлела набивка, с недоумением наблюдал за ней. Жеребец, купленный взамен недавно околевшей старой лошадки, тоже вел себя странно. Он шевелил ушами, будто прислушиваясь к чему-то, фыркал, широко раздувая ноздри, и рыл копытом землю. Ойгор слышал, что по всему стану раздаются конское ржание и собачий вой.

– Эркеле, что такое? – спросил он, когда она в очередной раз показалась в проеме аила, застыв на пороге и глядя невидящими глазами вдаль.

– Я не знаю! – надрывно воскликнула она. – Только сегодня что-то не так. Что-то происходит. Что-то будет, Ойгор!

– Что?

Она не ответила, лишь посмотрела на небо, наморщив лоб. В этот миг замолчали птицы. Ойгор прежде и не замечал их, но, когда они перестали петь, тишина обрушилась на него, едва ли не причиняя боль. Даже легкий ветерок, шелестевший в уже неяркой траве, затих. Ойгор подскочил, уронив с колен не зашитое еще седло, из которого посыпались высушенные травы и мох. Он тяжело дышал, а сердце выбивало ритм, с каким, должно быть, пульсируют в недрах земли ее соки. Не это ли чувство заставляло беспокоиться животных и по-звериному чуткую Эркеле?

Она бросилась к Ойгору на грудь, пряча лицо и вздрагивая, как от ударов.

Стало холодно, будто враз остыло солнце. Со всех сторон теперь доносился взволнованный людской гомон. Голубое небо посерело, и на яркое солнечное блюдо наползло что-то черное, круглое. Оно постепенно закрывало светило, забирая жизнь с земли. И вот солнца почти не стало, лишь яркий ободок горел по краю черного круга да прорывались порой ослепительные вспышки, похожие на смерть звезд. Темнота, холод и тишина – вот все, что осталось в мире, и пазырыкцы почувствовали себя покинутыми и беспомощными.

В стане творилось невообразимое: крики, плач, суета и беготня. Да ревела на все голоса домашняя скотина. В довершение этой жуткой картины земля несколько раз содрогнулась. Люди были привычны к движению тверди под ногами, но сегодня это стало последней каплей. Ойгор, неколебимо верующий в небесные пастбища, неожиданно для себя подумал, что вот это и есть смерть и по ту сторону их не ждет ничего. Плененный чернотой солнечный круг с мерцающим поясом больно слепил глаза, вызывая желание опустить голову, но неведомая сила заставляла Ойгора неотрывно смотреть вверх.

Но солнце победило. Медленно и упорно отодвигало оно от себя преграду, не дававшую ласкать теплом любимую землю и приглядывать за дорогими ему существами. Вот уже и стало все как было. Остался лишь страх в сердцах людей. Ойгор потянул Эркеле за руку, вклиниваясь в толпу.

Все бежали к центру стана, на широкое вытоптанное место перед богатым аилом каана. Куда же еще бежать, когда рушится мир, как не к каану?

Тогдашний правитель человеком был суеверным.

– Кто-то сделал худое, – сказал он. – Кто, признайтесь, пошел против законов, что чтим мы на этой земле? Мы прибыли сюда из краев, где заходит солнце. Мы учились всему заново. Мы познали то, что было неведомо нам, пока копыта наших лошадей не ступили на эту землю. Кто же, подобно дикому степному бродяге, проявил глупость и себялюбие? Кто оскорбил землю Пазырыка и навлек беду на всех нас?

– Ойгор из охотников, – раздался звучный голос, на который обернулась вся толпа.

Вперед вышел Охотник. Эркеле до хруста сжала пальцы мужа. Ойгор молчал. Каан ткнул перстом в Охотника.

– Ты. Ты обвиняешь и можешь доказать?

Тот кивнул.

– Кто это – Ойгор? Выйди-ка, – продолжил каан.

Ойгор вышел, едва отцепив руку Эркеле от своей.

– Ты знаешь, в чем этот человек обвиняет тебя? – спросил каан, сложив руки на животе.

– Нет, владыка, – уверенно ответил Ойгор.

– Кто может свидетельствовать за тебя?

– Боюсь, никто, – улыбнулся тот. – Но некому свидетельствовать и против. Остается только мое слово против слова Охотника. И твоя мудрость, каан.

Охотник мысленно выругался. У него не так хорошо был подвешен язык, а значит, он собирался придумать что-то еще, чтобы потопить этого выскочку.

– Каан, с ним суди и его жену, – сказал Охотник. – Она также повинна. А для свидетельства позови Сестру Ойгора. Больше про них мало кто сможет сказать.

– Все названные, вас ждет суд, – сказал каан и удалился в свой аил.

– Не бойся, ты ни в чем не виновата, – шепнул Ойгор Эркеле.

– Ну почему ты вечно как нарыв на теле? – со слезами в голосе крикнула Сестра, пробегая мимо. – Позор! Меня муж прогонит из дома и будет прав. Позор!

Сестра первая вошла в аил каана. Ойгор нырнул было за ней, но Эркеле внезапно остановилась, тормозя и его. Он обернулся и увидел, что Охотник держит Эркеле за плечи и взволнованно шепчет что-то ей на ухо.

– Нет! – возмущенно воскликнула она и вырвалась.

– Передумаешь – подай знак, – нагло усмехнулся Охотник и прошел вперед, толкнув Ойгора плечом.

– Говорит: «Будь моей,