Елена Воробьева - Летописи Арванды. Легенды спящего города Страница 26

Сквозь тьму пробился лучик слабый, но, промелькнув, исчез опять.

Они поссорились с Иваном перед поездкой роковой —

Жестокая больная рана… А он ушел с усмешкой злой…

Арина вспоминала горько, что ради гаснувшей любви,

Она убила их ребенка… в раскаянье тянулись дни.

Вчера же боль и сожаленья она доверила ему —

Но только легкое презренье ответом было… Их вину

Он не признал! Ему не нужен ребенок — лишь она сама…

И снова дуновенье стужи сорвалось в мир, ушла весна…

Она пыталась вспомнить снова его глаза, его любовь —

Но жжет сильнее злое слово, в усмешке злой взмывает бровь…

Теперь он стал недосягаем ее упрекам и мольбам —

Нашел ли он за темной гранью прощенье… или… Ах, Иван…

Ее вина была не меньше — она любила и жила

Упорной призрачной надеждой… Но плод любви не сберегла.

Поддавшись нежным уговорам, она решилась на аборт —

Теперь же в их последней ссоре наткнулась на колючий лед…

…Так на скамейке до заката она сидела в тишине,

Когда прохожие ребята нашли ее в глубоком сне…

Она на зов не отвечала, не шевелилась, но спала

С распахнутыми вдаль глазами… во взгляде же застыла мгла…

4. БОЛЕЗНЬ

Арина вышла из больницы, когда июльская жара

Ложилась влагой на ресницы… Арину только боль ждала.

Врачи вернули к жизни тело, но умерла ее душа —

Надежда тенью улетела и кровь струилась не спеша…

Ничто ее не занимало, не волновало ее взгляд,

Арина часто замирала и шла вслепую, наугад…

Покоя ночь не приносила: в тревожном, липко-ясном сне

Арина видела картины печальных кладбищ при луне…

Она так ясно различала аллеи, контуры могил…

Кошмар без края и начала, смотреть ей не хватало сил…

Холодный пот слепил ресницы, и подступала тошнота,

Ужасный крик… ее иль птицы? Но вот пред ней журчит фонтан…

Прекрасный темный Ангел Смерти печально улыбнулся ей…

Холодный сумеречный ветер открыл скорбящий сонм теней.

Они с надеждою смотрели на лунный отблеск серебра,

Неистово, упорно веря, что унесет их прочь вода…

И только дети с грустью нежной перебирали лепестки…

Их лица были безмятежны… Арина взвыла от тоски.

Она металась по постели, во сне спеша на зов детей —

Кошмары по утру бледнели, стирая контуры теней…

И снова ночь… И снова Ангел, кивнув Арине, как своей,

Среди сребристо-лунной влаги выслушивает стон теней…

Один малыш, оставив игры, к ней подошел не торопясь,

И цветик белой маргаритки вложил в ладонь ее, смеясь…

Он потянулся к ней руками, невнятно что-то лопоча —

Арине показалось : «Мама»… и вспомнила слова врача:

«Мне очень жаль, но слишком часто аборт ломает людям жизнь…

Пускай, сейчас вы безучастны, но… матерью уж вам не быть»…

Во сне она взяла ребенка, прижав его к своей груди —

Он обнимал ее так робко, прося защиты и любви.

Арина оглянулась — духи к рассвету покидали сад,

Она плотнее сжала руки, но встретила печальный взгляд:

«Тебе сегодня приоткрылось, то, что живым узнать нельзя —

Душа страданием убита… То некрещеное дитя!

Ты можешь дать ему рожденье, печальный сад и темный лес

Покинет он… Но в искупленье поставь ему в изножье крест!»...

Арина проследила взглядом за взмахом серого крыла —

По левому от центра ряду дорожка лунная легла…

Она увидела могилу, надгробье белое в тени,

Склоненные цветы жасмина и клена локоны над ним…

Малыш вздохнул, разжав ручонки… Исчез и призрачный фонтан.

Арина увидала только, как к ней приблизился Иван…

Она проснулась слишком рано, запомнилась лишь боль, тоска —

Мольба в глазах ее Ивана… протянутая к ней рука…

Арина, обхватив колени, сидела в полузабытьи…

В окно июльский ветер веял, и бились первые лучи…

Часам к дести она очнулась, знакомый номер набрала —

И в телефонной трубке гулко отозвались ее слова…

Отец Ивана осторожно, боясь усугубить болезнь,

Пытался, если то возможно, отговорить ее…. Бог весть

Как отзовется ей в дальнейшем ее желанье посетить

Обитель мертвых… К сожаленью, нельзя былое изменить.

Но лучше подождать с полгода, пока оправится совсем —

Над горем верх возьмет природа в надежде светлых перемен…

Она не слушала — просила сказать, где кладбище и как

Ей отыскать его могилу… И есть ли там тенистый парк,

Фонтан из мрамора, где Ангел скорбит над спящими в слезах…

Отец Ивана был подавлен — да… кладбище «На трех ветрах»…

«Арина, милая, послушай — ты выздровеешь и тогда

Поедем… А пока что лучше тебе не приходить туда…

Я отвезу тебя к Ивану, и ты последнее «прощай» ему прошепчешь…

Только рано…. Договорились? Обещай…»

Арина кротко попрощалась, застыла, поглядев в окно…

На полке глянцевым оскалом мелькнуло фото за стеклом…

Иван… Арина застонала, прижала карточку к губам —

В висках набатом застучало, и дрожь передалась рукам.

Скользнуло фото… И осколки разлились брызгами у ног,

Всплакнув лишь на мгновенье звонко… Арину охватил озноб —

Иван смотрел так отрешенно и улыбался свысока,

И взгляд чужой и отдаленный… Но сон! Просящая рука…

По справочной она узнала, что кладбище «На трех ветрах»

Вдали за городом стояло… Двенадцать было на часах.

Арина вышла и к вокзалу приехала лишь через час,

До «Трех ветров» не так уж мало — но вот ворот скрипучий бас…

5. НА ТРЕХ ВЕТРАХ

Старинный парк открылся взору — цветы, аллеи без конца,

Решетки кованых узоров, шпиль усыпальницы-дворца…

Скульптуры мрамора, гранита немыслимых причудных поз,

Лианами плюща увиты, задушены кустами роз…

Она бродила по аллеям, дивясь скорбящей красоте,

Шиповник падал на колени, и ветер шелестел в листве.

Но вот надгробие пред нею — жасмин склонился до земли,

И гроздья клена зеленеют, бросая тень среди могил…

На белом мраморе беспечно смеялся солнечный малыш,

Без страха глядя в бесконечность: «Любимый наш, ты просто спишь…»

Арина снова прочитала на камне вбитые слова

И даты жизни подсчитала — он на земле был года два.

Она смотрела и смотрела в веселые глаза дитя —

Не видя, как завечерело, склонились кроны, шелестя…

Спускались сумерки безмолвно, волной окутывая сад,

Услышав шепот за спиною, Арина глянула назад…

Уже стемнело, по алее мелькнул неясный силуэт —

А рядом, прямо перед нею, искрился странный тихий свет…

Шагнула к камню, отступая, руками обхватив жасмин —

И снова шепот: «Здесь живая…» она на миг лишилась сил…

Когда очнулась, увидала черты склонившихся над ней —

Старушка в белом покрывале и девушка с волной кудрей.

Они участливо смотрели, боясь коснуться до руки,

И ветвь жасмина, словно веер, взлетала облаком тоски…

А рядом солнечный малютка доверчиво тянулся к ней,

Как к влаге жизни незабудка в саду безвременных потерь…

«Не бойся, милая, послушай, никто не хочет зла тебе —

Здесь только брошенные души сегодня плачут о судьбе…»

Опять взлетела ветвь жасмина, и лепестки, как белый снег,

Упали на лицо Арине… Та улыбнулась им в ответ:

«Но кто их бросил? Души плачут о прошлой, будущей судьбе?

Или об этой, настоящей? А будущее ваше… где?»

Старушка села поудобней, взяв на колени малыша,

Плечом опершись на надгробье, рассказ свой грустный начала:

«Здесь не конец, а лишь начало — для многих смерть всего лишь сон,

Для многих шок… им слишком мало всей жизни их до похорон…

Как в жизни, так и после смерти по-разному мы видим мир,

Кому — покой, кому — Безлетье, кому и этот садик мил…

Мятущимся гораздо хуже — они цепляются за жизнь,

Но свет для них уже не нужен и сами свету не нужны…

Они не верят… и страдают — хотят вернуться, но… куда?

Они себя не понимают, чудят ночами иногда…

Кто уходил не с чистым сердцем, кто проклят был и проклинал —

Не может памятью согреться, и душу мраку он предал…

Но здесь им нет упокоенья, надежды, жалости, любви…

Лишь жажда света и прощенья — веками алкают они…

Тому ж, кто искренней молитвой признал прошедшие грехи —

Ворота будут приоткрыты у берегов святой реки…

Но в них войдет лишь просветленный, пречистым водам не солгать…

Небесных кущ далеких звона душе погибшей не слыхать.

Нет оправданий… нет виновных — лишь ты и боль твоей вины…

А сколько кровью обагренных — детей придуманной войны…

При жизни не боятся люди греха над равными себе,

А здесь… Прощенья им не будет, пока не вспомнят о судьбе…