Рожденный из камня - Семен Израилевич Липкин Страница 28

Пять злоедушных нартов посмотрели друг на друга выпученными от изумления глазами. Грузный Пшая прогремел:

— Это наваждение, колдовской сын!

— Это адово отродье, эта отрыжка земли, этот наглый малец погубит весь нартский род! — уронил со своих тонких губ ядовитые слова Гиляхсыртан.

— Из-за него, безродного, мы лишимся нартской славы! — добавил кознелюбивый Сырдон.

— Что творится с нартской землей? — громко вопрошал Пануко, и багровели его наполненные спесью щеки. — Этот сосунок, этот ком грязи осмеливается разговаривать с нами, как с равными!

Болтун Гутсакья, который и мгновения помолчать не мог, рассмеялся:

— Братья-нарты, опомнитесь, чего вы испугались? Вы, наверно, забыли, каковы нартские кони? Они сами перепрыгнули через дом, взвились высоко над землею вдогонку друг за другом, а потом сами стали на место. Они уже не раз так забавлялись, я сам это видел, клянусь правдивостью, свойственной каждому нарту. А вы-то решили, что не кони резвы, а сосунок силен да удал. Откуда вы взяли, что такой малыш обладает неслыханной силой?

— О его силе повсюду рассказывают трое братьев-косцов, — сказал Сырдон. — Они говорят, что он поднял наковальню Девета, ту самую, которую мы можем едва-едва пошевельнуть, поднял ее, понес и вогнал снова, да уже не в седьмое дно земли, а пониже, в девятое. Помяните мое слово, не будет нам добра от чужеродных!

— Пустое болтаете, почтенные воины, нет в нем никакой силы, — заговорил болтун Гутсакья, радуясь собственному голосу. — Все померещилось вам, братья-нарты. Перед вами всего лишь дитя, сосунок, он еще, клянусь богом животных, и в седле-то ни разу не сидел. А сядет в седло — его из-за луки седла не будет видно! Приглядитесь к нему, богатыри, посмотрите, как неумело он держит за уздечку свою жалкую лошаденку!

Раздраженный болтовней Гутсакьи, заржал таким могучим ржанием Тхожей, что зашатался подпираемый ста столбами дом Алиджа. Те, кто был в доме, выбежали во двор, крича: «Что случилось?» Был среди них и Урызмаг. Обремененный годами, он ступал медленно, вышел позднее всех. Он тоже был взволнован. «Неужели нартская земля затряслась?» — спросил старик у тех, кто выбежал из дома раньше. Не успели нарты ответить старому вожаку, как Сосруко вскочил на коня, обиженного злоречием, и заставил Тхожея подпрыгнуть до свода небесного, и увидели нарты, как шелковистая грива огнецветного коня коснулась дымного облака. Прошло одно лишь мгновение, а юный всадник уже снова был на земле перед домом Алиджа. Заметили нарты, что за это мгновение вырос мальчик на локоть и целый вершок.

Сосруко спешился, повел Тхожея за уздечку, потом остановился поодаль, то и дело поглядывая на богатырей.

Опираясь на посох, побрел Урызмаг домой. Сильно одряхлел телом былой вожак нартов, но разум его не старился, разум его оставался ровесником молодых. Непонятное волнение охватило его, когда он увидел маленького всадника. Решил Урызмаг, что нечего ему сейчас, в полудреме сидеть на Хасе нартов. Он хотел поделиться неясной, взволнованной думой с многомудрой Сатаней. Неторопливым шагом продвигался он к дому, не зная, что пятеро вероломных ведут в это время беседу.

Начал ее Сырдон:

— Житья нам не будет, поверьте мне, от сына Сатаней. Уже сейчас нет нам от нартов прежнего уважения, а Сосруко, вот увидите, превратит былую нашу славу в прах. Избавимся от Сосруко, пока не вырос нам на горе. А растет он быстро. Смотрите сами, вот он стоит на повороте тропинки: за одно мгновение он стал выше на локоть и целый вершок! Того и жди, когда вырастет, захватит он власть над нами, и мы, свободные нарты, должны будем ему подчиняться, как подневольные чинты своим князьям.

Грузный Пшая не согласился с Сырдоном: было в нем, толстомясом, зернышко жалости, пожалел он мальчика. Но, полагая себя умнее всех, завидовал он одряхлевшему Урызмагу, завидовал его громкому имени, не по нраву ему было то, что все еще признают нарты остроту ума Урызмага. Пшая сказал:

— Если избавимся от мальчика, что люди скажут о нас? А то они скажут, что не под силу теперь нам одолеть могучего врага, вот и лишили мы жизни беспомощного ребенка. Не от Сосруко надо нам избавиться, а от Урызмага. Его давно уже поджидают в Стране Мертвых, давно там спрашивают: скоро ли, мол, Урызмаг, станет жителем нашей страны?

— Хорошо ты говоришь, умнее ты всех нас, клянусь моей смекалкой! — похвалил Пшаю Гутсакья. — Только скажи, как мы избавимся от Урызмага: в корзине его сбросим с вершины горы, по нашему старому обычаю, или опять его заставим, плыть в сундуке по волнам, пока не утонет в морской пучине?

— Убьем Урызмага другим способом, — сказал Пшая, довольный похвалой болтуна. — Унизим его сначала, а потом и жизни лишим. А придет время — чего нам спешить, — и Сосруко отправим вслед за отцом в Страну Мертвых. Мой ум не спит, задумал я нечто необычное. Пошлем за Урызмагом, пусть придет на Хасу нартов.

— А кого пошлем? — спросил Пануко, спесиво раздувая багровые щеки.

— Да вот его и пошлем, — прошипел тонкогубый Гиляхсыртан и показал рукой на Сосруко. Громко и злобно захохотали пятеро завистников, понравилось им то, что предложил Гиляхсыртан, а тот позвал: — Поди сюда, малыш!

Сосруко, ведя коня за уздечку, подошел к пятерым, пожелал:

— Доброй беседы вам, почтенные нарты!

Не помнил Сосруко недавней обиды, он уважал всех нартов, не забыл он ни один из рассказов матери о подвигах смельчаков, мечтал он о дружбе с вольными богатырями. Грузный Пшая сказал мальчику:

— Поди за своим отцом, за уважаемым Урызмагом, скажи ему, что зовем его на Хасу. Захочет — поест он пищи с дымом, а пожелает — отведает пищи без дыма.

Посмотрел пристально Сосруко на грузного Пшаю, посмотрел на остальных, сидевших на длинной скамье, увидел в их глазах такие дурные думы, которые с мягкими словами Пшаи не сходились. Но была уже в мальчике горская выдержка, и виду не подал он, что заподозрил завистников в плохих намерениях. Он рассмеялся простодушно, по-детски:

— Понял я вас, великие воины! Пища с дымом — горячая, пища без дыма — холодная. Я пойду за отцом,