Супружница Кововлада - Анастасия Дятлова Страница 3

Так маршуртчик и сделал. До вечера он спал, а проснулся в совершенно другом мире. Первое, что он услышал после пробуждения — это то, что по факту убийства возбуждено второе уголовное дело, на этот раз по ст. 125 УК РФ «Оставление в опасности». Завтра подозреваемому — то есть маршрутчику будет предъявлено обвинение. Заявление по телевизору сделал тот же следователь, который пару часов назад отпустил Макса домой. Мужчина выключил телевизор и открыл новостную ленту в интернете. Лучше бы он этого не делал. Депутат гордумы Виктор Чех призывал изменить закон и посадить Макса пожизненно. Правозащитница Лада Береста требовала региональным правовым актом запретить маршрутчикам высаживать людей из общественного транспорта, даже если у тех нет денег. Мэр обещал взять дело под личный контроль, не давая спуска никому. Директор транспортной компании, в которой работал Макс, заявил, что мужчина вышел на рейс самовольно, без путёвки, так как ещё два дня назад он был уволен. В общем каждый пиарился и оправдывался, как мог.

В социальных сетях маршрутчика творился ад: люди желали гореть в аду ему и его семье. То, какие способы казни человеческий мозг рисовал для Макса, его жены и маленькой дочери, заставили волосы на голове мужчины зашевелиться.

Макс отключил телефон и пошёл на кухню. Машка рыдала, листая ленту соцсетей. Увидев мужа, она сорвалась:

— Зачем ты это сделал? Ты понимаешь, что теперь будет? Как нам с малышкой жить? Нас проклинают!

Глаза женщины опухли от пролитых слёз, а лицо стало морщинистым и помятым. Макс ужаснулся, что такие перемены с его женой сотворили считанные часы переживаний. Плохо соображая от вороха свалившейся на него информации, маршрутчик укутал Машу в объятия.

— Убери от меня руки, чёртов псих! — завопила она и оттолкнула мужа.

Возглас разбудил ребёнка, и Маша переключилась со скандала на дочь. Не зная, что делать, Макс втиснулся в синие джинсы, натянул свитер с оленями, накинул чёрную куртку с красным быком на спине и ушёл из дома. Он слонялся по вечерним улицам, подставляя кипящую от мыслей голову северному ветру и мокрому снегу. Друзья его теперь чураются, ни один не позвонил, узнать, как дела. Знакомые — сторонятся. Жена — злится. Ни работы, ни семьи, всё в один миг рухнуло.

Куда идти? В бар? В магазин? Никуда нельзя. Его лицо весь день мелькает в новостях. Нет в городе человека, который не хотел бы дать ему в морду, а потом плюнуть в спину. Можно было бы проведать отца, отсидеться, пока всё не уляжется, он не осудит… Макс оступился и зачерпнул в ботинок мокрого снега. Не обращая внимания на такую мелочь, он продолжил путь, неприятно чавкая. К отцу нельзя… Дорога из города ему заказана. Остаётся только прятаться в темноте, она теперь его единственный друг — укроет, защитит.

Мужчина сам не заметил, как забрёл в грязный глухой переулок, углы которого украшали два типа человеческих испражнений: зловонная моча и кислая блевотина. У дальней стены в ряд расположились мусорные контейнеры, источающие конкурентоспособный смрад, который не смог замаскироваться даже трескучий мороз. Неужели, это его будущее. Тьма, вонь и безысходность? Макс сплюнул себе под ноги и зашагал к дому.

Маша уложила малышку рядом с собой на диване. Как бы намекнула мужу, что отныне места в супружеской постели ему нет. Макс сел в кресло и провалился в тревожный сон.

Утром ему позвонил следователь и попросил приехать в отдел для предъявления обвинений. Маршрутчик повиновался. Процедура была недолгой, однако за ней последовал следующий этап — избрание меры пресечения. Макса этапировали в суд. В коридоре толпились журналисты, которые наставили на него камеры, точно пулемёты и давай стрелять вспышками и вопросами: «Вы признаёте вину?», — щёлк. «Вы раскаиваетесь?» — щёлк. «Что можете сказать в своё оправдание?» — щёлк-щёлк. Он не отвечал. Шёл, несмотря на тошноту. Терпел, несмотря на злость. Делал то, что должен, чтобы это поскорее закончилось.

Ввиду того, что статья не подразумевает реального лишения свободы, не является тяжкой или особо тяжкой, прокурор попросил оставить Макса под подпиской о невыезде. Судья учёл, что обвиняемый имеет постоянную регистрацию в городе, семью и хорошие характеристики, согласился. Маршрутчик вернулся домой.

Квартира встретила его холодом и пустотой — шкафы нараспашку, тумбочки выпотрошены, полки — опустошены. Маша ушла, забрав дочку, и оставив записку:

«Одна я бы это выдержала, но не теперь, когда у нас ребёнок. Так будет лучше. Прощай».

Макс задержался на чуть поплывших строчках: Маша плакала, когда писала. Он поднёс к кривым разводам большой палец, погладил их, а потом смял письмо в аккуратный шарик и засунул в задний карман джинсов.

— Это конец, — пронеслось в голове мужчины, — Теперь мне терять нечего.

* * *

— Любкааа! Любкааа! Выходиии!

Макс стоял посреди Морятника, боязливо оглядываясь по сторонам. В черноте копошились крысы, вьюга выла под окнами, а со всех сторон к нему подступала ночь.

Шорох платья за спиной заставил маршрутчика обернуться. Он был готов увидеть тысячелетнее зло: от напряжения зрачки Макса заранее расширились, зубы сжались до скрежета, а руки инстинктивно вытянулись в защитном жесте. Но Любка его удивила! Это была юная девушка с волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. Высокая, статная. Она хлопнула в ладоши, и на стенах Морятника вспыхнули факелы, ярким светом озаряя её красоту. Макс впился глазами в молочную кожу, в пухлые вишнёвые губы, в небесные глаза. Разглядывал стройное тело в объятиях белого шёлка. Любовался золотистыми узорами и красной вышивкой, выгодно подчеркнувшей соблазнительную грудь.

— Знаешь, кто я такая, — девушка явно была довольна и своей славой, и эффектом, который произвела на гостя.

— Кто же не знает Кововладову жену, — отвечал Макс.

— Тише-тише! — в глазах Любки забрезжил страх, — Не буди лихо, пока оно тихо.

Красавица сделала шаг в сторону ночного посетителя и ноздри мужчины раздулись, жадно вдыхая аромат полевых трав. Он будто вновь попал в своё деревенское детство: утро, Троица, петух голосит, кошка мурлычет, а изба утопает в запахах — сладость клевера и василька, спокойствие ромашки и горечь полыни. Макс зажмурился и вспомнил, как его детские ножки свешиваются с кровати и погружаются в свежий травянистый ковёр. К реальности его вернуло лёгкое прикосновение: мужчина распахнул глаза и напоролся на Любку, которая гладила его лицо тыльной стороной ладони.

— Не боишься меня? — спросила она, выгнув пшеничную бровь.

— Мне уже ничего не страшно, — отвечал Макс.

Любка нагнулась к шее мужчины