Гянджеви Низами - Пять поэм Страница 33

Приезд Хосрова в Армению к Михин-Бану

Покинувши ручей, Хосров печален. ОнСтруит из глаз ручьи; его покинул сон.

Пленительный ручей! Виденьем стал он дальним!И делался Парвиз все более печальным!

Но все ж превозмогал себя он до поры:«Ведь не всплыла еще заря из-за горы.

Ведь если поспешу я в сторону востока,Мне солнца встретится сверкающее око».

И роза — наш Хосров — достиг нагорных мест,—И к стражам аромат разносится окрест.

Вельможи у границ спешат к нему с дарами:С парчой и золотом. Он тешится пирами.

И не один глядит в глаза ему кумир —Из тех, что сердце жгут и услаждают пир.

Ему с кумирами понравилось общенье.Тут на немного дней возникло промедленье.

Затем — в Мугани он; затем, свой стройный станЯвляя путникам, он прибыл в Бахарзан[171].

Гласит Михин-Бану: «Царевич недалече!» —И вот уж к царственной она готова встрече.

Навстречу путнику, в тугом строю, войска,Блестя доспехами, спешат издалека.

В казну царевичу, по чину древних правил,Подарки казначей от Госпожи направил.

Жемчужин, и рабов, и шелка — без конца!Изнемогла рука у каждого писца.

К Великой Госпоже вошел Парвиз в чертоги.Обласкан ею был пришедший к ней с дороги.

Вот кресла для него, а рядом — царский трон,Вокруг стоит народ. Садится только он.

Спросил он: «Как живешь в своем краю цветущем?Пусть радости твои умножатся в грядущем!

Не мало мой приезд принес тебе хлопот.Пускай нежданный гость беды не принесет».

Михин-Бану, познав, что речь его — услада,Решила: услужать ему достойно надо.

Ее румяных уст душистый ветерокХвалу тому вознес, пред кем упал у ног,

Кто озарил звездой весь мир ее удела,Любой чертог дворца своим чертогом сделал.

Неделю целую под свой шатровый кровПодарки приносил все новые Хосров.

Через неделю, в день, что солнце почиталоПрекраснейшим из всех, каким дало начало,

Шах восседал, горя в одежде дорогой.Он был властителем, счастливый рок — слугой.

Вокруг него цветов сплетаются побеги,С кудрями схожие, зовя к блаженной неге.

На царственном ковре стоят рабы; ковер,Как стройноствольный сад, Хосрову нежит взор.

Застольного в речах не забывают чина,—И все вознесены до званья господина.

Веселье возросло, — и в чем тут был отказ?Налить себе вина проси хоть сотню раз.

Михин-Бану встает. Поцеловавши землю,Она сказала: «Шах!» Он отвечает: «Внемлю».

«Мою столицу, гость, собой укрась; БердаТак весела зимой! Ты соберись туда.

Теплей, чем там зимой, не встретишь ты погоды.Там травы сочные, там изобильны воды».

Согласье дал Хосров. Сказал он: «Поезжай.Я следом за тобой направлюсь в дивный край».

Привал свой бросил он, слова запомнив эти,И, званный, в «Белый сад» помчался на рассвете.

Прекрасная страна! Сюда был привезенВенец сверкающий и государев трон.

Зеленые холмы украсились шатрамиИ все нашли приют меж синими горами.

В палате царственной Хосрова — ни однуУслугу не забыть велит Михин-Бану.

У шаха день и ночь веселый блеск во взоре:Пьет горькое вино он Сладостной на горе.

Пиршество Хосрова

Хосров весело пирует в Берда'а у Михин-Бану. Глава завершается рассуждением о бренности всего земного и о том, что в этой жизни надо ловить мгновения радости.

Возвращение Шапура

Хосров уже хмелен. Не медлит кравчий. ЗвукиПорхают: чанг поет о встречах, о разлуке.

Рабыня нежная вошла, потупя взгляд,И вот услышал он — пропавший найден клад:

«Шапур приема ждет. Впустить его иль надоСказать, что поздний час для встречи с ним — преграда?»

Хосров обрадован. Вскочил, затем на тронСебя принудил сесть, к рассудку возвращен.

Он входа распахнуть велит сейчас же полог.[172]Дух закипел: ведь был срок ожиданья долог,

И жил с душою он, раздвоенной мечом,И скорбной тьмой одет, и радостным лучом.

Мы ждем — и сердце в нас разбито на две части;Взор не сводить с дорог — великое несчастье.

Невзгода каждая терзает нашу грудь,Невзгоды худшей нет — безлюдным видеть путь.

Коль в горести, о друг, ты смотришь на дорогу,—Со счастьем дни твои идти не могут в ногу.

И вот Шапур вошел — Парвиз его позвал,—И поцелуями он прах разрисовал.[173]

И, стан расправивши, стоял он недвижимо,С покорностью, что нам в рабах вседневно зрима.

И, на художника склонив приветный взор,Хосров сказал: «Друзья, покиньте мой шатер».

Шапура он спросил про горы и про реки,Про все, на что Шапур в скитаньях поднял веки.

С молитвы начал речь разумный человек:«Пусть шаха без конца счастливый длится век!

Войскам его всегда лететь победной тучей.С его чела не пасть венцу благополучии.

Его желаниям — удаче быть вождем.Пусть дни его твердят: «Мы лишь удачи ждем».

Все бывшее с рабом, в пути его упорном,Является ковром — большим, хитроузорным.

Но если говорить получен мной приказ,Приказ я выполню; послушай мой рассказ».

С начала до конца рассказывал он мерноО непомерном всем, о всем, что беспримерно.

О том, что скрылся он, как птица, от очей;Что появился он, как между скал ручей;

Что он у всех ручьев был в предрассветной рани;Что смастерил луну, уподобясь Муканне;[174]

Что к лику одному — другой припал с алчбой;[175]Что бурю поднял он умелой ворожбой;

Что сердцу Сладостной, как враг, нанес он рануИ к шахскому ее направил Туркестану.[176]

Когда его рассказ цветка весны достиг,Невольный вырвался у властелина крик.

«Мне повтори, Шапур, — вскричал он в ярой страсти, —Как сделалась луна твоей покорна власти?»

И геометр сказал: «Я был хитер, и рокСчастливый твой пошел моим уловкам впрок.

Был в лавке лучника твой мастер стрел умелый[177]И выбрал нужный лук, давно имея стрелы.

Едва сыскав Ширин, не напрягая сил,Серебряный кумир уже я уносил.

Уста Ширин ни к чьим устам не приникали.Лишь в зеркале — в хмелю — свои уста ласкали.

И рук не обвила вкруг человека. НочьСвоих кудрей не вить лишь было ей невмочь.

Так тонок стан ее, как самый тонкий волос,Как имя Сладостной, сладки уста и голос.

Хоть весь смутила мир прекрасная луна,Пред образом твоим смутилась и она.

Ей сердце нежное направивши в дорогу,Я на Шебдиза речь направил понемногу.

Летящую луну конь поднял вороной.Так все исполнено задуманное мной.

Здесь, утомившийся, остался я на время,Хоть должен был держать я путницу за стремя.

Теперь, все трудности пути преодолев,Она в твоем саду, среди приветных дев».

Художника обняв, подарками осыпалЕго Хосров, — и день Шапуру светлый выпал.

На рукаве своем «Сих не забыть заслуг» —Парвизом вышито.[178] Был им возвышен друг.

Луна в источнике, миг их нежданной встречи,Поток ее кудрей — все подтверждало речи.

Смог также государь не мало слов найти,Чтоб рассказать о том, что видел он в пути.

Да, пташка милая — им вся ясна картина —Перепорхнула вмиг в пределы Медаина.

Решили всё. «Я вновь, — сказал Шапур, — лечу,Подобно бабочке, к прекрасному лучу.

Вновь изумруд верну я руднику. ДурманаЖди сладкого опять от нежного рейхана».

Шапур второй раз едет за Ширин