Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности Страница 36

О лошадях Клемм, в своей «Науке о культуре», говорит, что молоко и мясо их представляет превосходную пищу, хотя в действительности и употребляется для этого довольно редко. «Лошадь… служит татарам главною пищею; также и патагонцы едят лошадиное мясо. Ещё в VIII ст. германцы ели его во время своих жертвоприношений, и духовенство имело немало труда отучить их от этого. В Китае до сих пор едят охотно лошадиное мясо. В Швеции и Дании оно продаётся в мясных лавках, а в Германии уже около 20 лет, как стараются ввести его вновь для обыкновенного употребления в пищу».

Об ослах же мы у него читаем: «Домашний осел (equus asinus)… был употребляем в пищу и в древности, хотя древние врачи и считали мясо его неудобоваримым и нездоровым. Его подавали на стол в Александрии и в Афинах, а во времена Августа жаркое из молодых ослов считалось отборным блюдом. В древности было оно также подаваемо на стол персидского двора. В Испании и в Китае оно считается даже превосходным кушанием. Мясо мулов едят в Сиаме, Китае и Персии. В Италии из ослиного мяса делают всем известные колбасы – salami stagionati». [397]

На вопрос, которые жертвоприношения древнее: обыкновенные или сжигаемые всецело, мы не дали прямого ответа и довольствовались тем, что оба рода уже существовали задолго до Гомера: субъективное наше мнение определяется, однако, уже тем названием, которое мы придали последнему роду жертвоприношений, назвав их «усиленными». Разногласие мнений, возбуждённое этим вопросом, тянется уже с древних времён и даже в настоящее время вряд ли всеми считается решённым. Причиной этому служили преимущественно различные теологические соображения, но существует, однако, и в самых фактах одно обстоятельство, могущее затруднить решение вопроса. Оно состоит в следующем. Которому бы из этих родов жертвоприношений ни приписывать прежнее появление, во всяком случае несомненно, что они оба существовали уже в очень древние времена. Но в то время, как простые, не особенно торжественные жертвоприношения, в съедении которых участвовал человек, изменялись, по необходимости, сообразно с изменениями в обычае людей, употреблявших в пищу то тех, то других животных, – в то же самое время усиленные жертвоприношения, не допускавшие участия людей, очевидно, легче могли сохранить свой прежний вид, и должны были даже сохранить его вследствие торжественного характера и важности своего назначения. Вот почему в них удержались до поздних пор и такие животные, как собака и лошадь, и даже человек, когда сами люди давно уже перестали употреблять их в пищу. Старинный отпечаток, который носят на себе усиленные жертвоприношения, являющиеся вместе с тем преимущественно умилостивительными, был, по моему мнению, одной из существенных причин, почему до новейших пор, несмотря на все противоречия, некоторые учёные отстаивают первобытность умилостивительных жертвоприношений и тех мотивов, которыми они вызывались. Так, напр., Бэр, в своей «Моисеевской Символике», находил даже, что понятие умилостивления соединено неразлучно со всяким жертвоприношением. [398] Лазо, в своём сочинении «Об умилостивительных жертвоприношениях греков и римлян и об их отношении к Голгофской Жертве», тоже считает все жертвоприношения, как последствия греха (см. выше), умилостивительными и заступающими по своей форме место человека. [399] Гартунг, в своей «Греческой мифологии», основывает подобное мнение на очень странном доказательстве.

«Легко понять, – говорит он, – что первоначально жертвы из животных заступали только место приношения людей в жертву для снятия (Abbusung) смертоносных грехов (!!), так что, прежде чем гуманность придумала новое средство, заменяя одну вещь другой, служившей символом её, то до тех пор, следует полагать, в жертву закалывались только люди. Ибо у египтян на каждое животное, которое считалось чистым для жертвоприношения, клали метку, изображавшую мужчину со связанными руками и с мечом, приставленным к горлу. Следовательно, животное, приносимое в жертву, символически заменяло человека. Поэтому голова животного отрезалась и на неё сваливались посредством заклятий грехи, и, наконец, отягощённая грехами голова кидалась в реку…, в то время как в Греции в такие дни очищения и покаяния обыкновенно выводили действительных людей, называвшихся φαρμαχοί, и с проклятиями бросали их со скалы». [400]

Удивительна смелость сближения развивающихся, так сказать, пред нашими глазами греков с египтянами, которые с незапамятных времён являются уже достигшими чуть ли не высшей ступени своего столь своеобразного развития! И этого сближения считают достаточным для опровержения самых убедительных аргументов.

Впрочем, если утверждают, что египетские жертвоприношения всегда были только символическими, т. е. очистительными или умилостивительными, и что при том они никогда не считались пищей божества, то это мне кажется чрезвычайно сомнительным. [401] В последнем отношении следует указать на то обстоятельство, что в жертву приносились плоды и только такие животные, которые употреблялись в пищу самими египтянами, а именно: гуси, телята, быки, свиньи, овцы и козы. [402] Во времена Геродота, от которого мы имеем это известие, свиньи считались, правда, нечистыми и обыкновенно не употреблялись в пищу. Но зато раньше они служили, по всему вероятию, главным пропитанием. Об этом свидетельствует, кроме существования касты свинопасов, ещё известие, передаваемое нам тем же Геродотом, что при жертвоприношении Осирису и Исиде, главным египетским божествам и вместе с тем единственным, которым приносились свиньи, египтяне были обязаны есть мясо этих животных. [403] Кроме того, не следует забывать, что как только стали заменять настоящие человеческие жертвоприношения животными, придавая им посредством различных обрядов символический характер, то этот последний перешёл естественным образом и на множество других жертвоприношений, вовсе не имевших первоначально назначения заступать место человеческой жертвы. Поэтому из подобных обрядов никак не следует, что всякая жертва заступала место человека. Так, наприм., в Греции человеческая жертва заменялась символически киданием клочка волос в жертвенный огонь: впоследствии этот обряд легко мог быть совершаем одним и тем же человеком при всяком жертвоприношении. [404]

Указавши главным образом на несостоятельность мнений, противоречащих нашим выводам, мы можем заключить теперь наше обозрение греческих сожигательных жертвоприношений словами Германна: «Исключая те случаи, в которых какой-либо особенный характер культа придавал и жертвоприношению особое назначение, эти обычаи, которые кажутся общими не только всем временам, но и всем племенам и народам классической древности, имели, в сущности, значение трапезы, которою человек угощал божество, и которую он разделял с ним вместе, не забывая при этом святости побуждения; эта последняя оправдывала в их глазах также и сверхобыкновенное употребление пищи». [405]

§ 20. Человеческие жертвоприношения у греков. Вопрос о происхождении оных

Представив в предыдущих параграфах хоть краткое обозрение жертвоприношений в древности, в особенности жертвоприношений кровавых, сожигательных, мы тем самым отчасти уже определили, какое значение следует признать за распространённым в древности обычаем приносить в жертву людей. [406]

Так как нас интересует преимущественно только Греция, то относительно человеческих жертвоприношений у других народов мы, конечно, можем вполне довольствоваться указаниями только на те обстоятельства, которые могут служить нам уяснением вопроса о значении этого обычая у греков. Но и относительно этих последних нет возможности, – но вместе с тем, к счастью, нет и необходимости, – представить здесь подробное изложение и исследование всех фактов, относящихся в эту категорию. Нельзя, правда, не признаться, что, несмотря на неоднократное исследование вопроса о человеческих жертвоприношениях у греков, до сих пор ещё не существует труда, хоть приблизительно удовлетворяющего требованиям науки и рассматривающего этот вопрос с той тщательностью и осмотрительностью, которую заслуживает столь замечательное явление, долженствующее пролить немало света на самые тёмные зачатки культурного развития народов. [407] Но заняться с такой подробностью исследованием человеческих жертвоприношений у греков нет здесь никакой возможности, потому что такой труд требует слишком обширных размеров, несравненно более обширных, чем обыкновенно думают. Этим вопросом затрагивается самая существенная часть проявлений религиозного и нравственного состояния народов. Ступень, на которой народ тогда находился, оказывается столь неразвитой, что представляет ещё множество сходства с первобытнейшим состоянием других народов, даже таких, которые впоследствии кажутся идущими в своём развитии совершенно различными путями. Поэтому пришлось бы иметь в виду не только все народы древности, но и теперешние народы, которые по какой бы то ни было причине остались – в рассматриваемом отношении – на низкой ступени развития. Таким образом, история человеческих жертвоприношений у греков превратилась бы в историю древнейших фазисов и чуть ли не самых зачатков религиозного развития всех народов вообще. Именно изложение греческих человеческих жертвоприношений должно было бы принять такой универсальный характер, потому что у греков мы находим и самый богатый материал, не столько во множестве известных нам фактических примеров таких жертвоприношений, как преимущественно в богатом запасе относящихся сюда мифов. Для нас, т. е. для цели, которую преследует настоящий труд, особенно интересно было бы обратить внимание на связь и соотношение между греческими мифами и исторически достоверными примерами человеческих жертвоприношений у греков. В этом отношении, впрочем, будут, при удобном случае, сделаны некоторые указания в следующей главе. Но здесь мы можем заняться только более существенными для нас вопросами.