Валерий Колесников - Место битвы – Италия?! Страница 37

Таким человеком не мог быть какой-нибудь придворный поэт типа Бояна, исполнявший дифирамбы великим князьям, а только князь, получивший великолепное образование при дворе Великого князя и впитавший в себя богатейшее культурное наследие своих предшественников. Он был одним из дальних родственников Игоря, а также непосредственно участвовал в этом злосчастном походе. Он до конца испил чашу поражения, видел смерть боевых товарищей, познал горечь предательства и испытал все лишения плена. Впоследствии он в числе других великородных пленников был выкуплен своими родственниками. Всё это и дало ему право открыто, честно и нелицеприятно говорить своим высокопоставленным братьям про их просчёты и ошибки, которые и привели дружину к гибели и поставили страну под удар иноземных захватчиков. Возможные репрессии со стороны великих князей за написание этой песни Автор, вероятно, игнорирует по одной простой причине – он понимает, что ему остаётся жить недолго, и рассудить их сможет только Всевышний на небесах.

«Анонимность целой плеяды древнерусских авторов нельзя назвать простой случайностью. Этим свойством подчёркиваются такие черты характера, как высокая духовность и образованность. В постоянном удерживании своего имени в неизвестности видно убеждение, своего рода начало, ставившее мысль, раскрытую в произведении, несравненно выше личности автора. Поэтому не только авторы, но и сами переписчики не считали нужным называть себя по имени» (М. И. Сухомлинов).

«ВЕЛИКЫЙ КНЯЖЕ ВСЕВОЛОДЕ! НЕ МЫСЛИЮ ТИ ПРИЛЕТЕТИ ИЗДАЛЕЧА ОТНЯ ЗЛАТА СТАЛА ПОБЛЮСТИ… ТЫ БО МОЖЕШИ ПОСУХУ ЖИВЫМИ ШЕРЕШИРЫ УДАЛЫМИ СЫНЫ ГЛЕБОВЫ!»

Прежде чем комментировать этот отрывок, следует пояснить один немаловажный момент. Большинство исследователей под Всеволодом подразумевают Всеволода III «Большое гнездо» (1154–1176 – 1212), Владимиро-Суздальского князя, приходившегося Игорю четвероюродным братом, то есть, по сути, он был «седьмой водой на киселе», и ввязаться в династический спор за киевский престол с такой родословной он никак не мог. Выдвигая Всеволода III в качестве претендента на престол, первые переводчики, а за ними и остальные исследователи исходят из того, что младший брат Игоря Всеволод тоже находился на тот момент в плену, только содержался у другого «хана», якобы в другом стойбище. Вот поэтому данному персонажу из «злата слова» и нашли вполне подходящую замену из великих князей Владимиро-Суздальского княжества того времени. Ведь он стремится прилететь издалека, из Владимира! И у традиционных комментаторов получается странная картина – на протяжении всей поэмы рассказывается про сложные взаимоотношения двух братьев во время похода, про их разлад, и вдруг ни с того ни с сего появляется Всеволод III и также внезапно выпадает из повествования. Дескать, в «Золотом слове» много разных князей перечисляется, вот и Всеволод III – один из них. Это явная нестыковка и попытка традиционных комментаторов выдать желаемое за действительное. В моём рассуждении будут уместны два сравнения из разных частей «Слова». В начале плача русских жён говорится: «О, далеко залетел сокол птиц бья, к морю», а в этом отрывке подтверждается: «Не мыслию ти прилетети издалеча». От Владимира до Киева разве далеко? Сначала далеко улетел к морю (именно далеко), а затем прилететь он думает издалеча – от моря (Адриатического) в Киев. Вот это действительно далеко!

Скорее всего, после ссоры с братом Всеволод принял прагматичное решение покинуть поле битвы, т. к. в случае победы крупных преференций при разделе Тмутараканского княжества он всё равно бы не получил. Игорь ему популярно объяснил: «это моё, и это моё же». Тогда Всеволод решил сохранить свою дружину для борьбы за верховную власть. Оба князя виноваты в поражении, потому что в переломный момент не пришли к обоюдному согласию. И Игорю в изменившейся обстановке пришлось свои поредевшие полки по сути использовать в качестве арьергарда, а Всеволод с остатком своей дружины вернулся домой, в Курск. Образно говоря, братья не смогли договориться на берегу и посредине реки начали раскачивать лодку, которая, в конце концов, перевернулась. К счастью для страны они оба выплыли (остались живы), но на разные берега. Вот как их амбиции разделила быстрая речка Каяла.

Если бы это был не сын Святослава, а какой-то другой великий князь, то Автор непременно бы указал его отчество и место княжения, как в случае с Голицынским Осмомыслом или с Ярославом Черниговским. Немаловажное значение имеет и то, что обращение к этому князю начинается с упрёка, к своему сыну это позволительно, а вот к любому другому князю Святослав вряд ли посмел бы так обратиться. К тому же престол, который хочет поблюсти Всеволод, назван «отчий» (отцовский). В этом абзаце Автор словами Святослава уже второй раз обращается к его младшему сыну Всеволоду, который, видимо, уже не скрывает своих притязаний на отцовский престол. Тем более, ему ли не знать, в каком тяжёлом положении находится в это время Игорь – главный претендент на киевский престол. В этом обращении к Всеволоду читатель сталкивается с тремя противоречивыми сравнениями, которые никогда не сбудутся. Точно так же, как никогда не смогут сбыться мечты Всеволода сесть раньше положенного срока на киевский престол, и это несмотря на то, что за ним стоит военная сила, готовая выполнить любой его приказ. Первое противоречие связано со вторым логическим несоответствием: «Ты бо можеши Волгу веслами раскопить (расплескать), а Дон шлемами выльяти (вычерпать)», т. е. Святослав делает своеобразный «комплимент» младшему сыну, имея в виду примерно следующее: «рать твоя настолько многочисленна, что с ней тебе любая задача по плечу, даже такая, как самовольный захват отчего престола». Своим вторым противоречием Святослав как бы говорит, что если бы этот захват произошёл, «то была бы чага (нарост на березе) по нагате (по рублю), а кощей (пленник, раб) по резане (по копейке)». И, как мы понимаем, это никогда не может случиться, даже если все невольничьи рынки Киевской Руси будут переполнены пленными половцами (хотя откуда им взяться в такой ситуации), они всё равно будут стоить дороже чаги, которая и гроша ломаного не стоит в стране, где не счесть берёзовых рощ. Третье противоречие: «Ты думаешь, что можешь посуху живыми шереширами стрелять, удалыми сыны Глебовы». Под «шереширами» в этом отрывке, скорее всего, надо понимать тяжёлый по весу зажигательный снаряд, выпускаемый с крупногабаритной метательной баллисты (камнемёт), установленной на корабле, снаряд, который в полете издаёт свистяще-шелестящий звук «шер-шер» (от персидского tir-i-carx, буквально «вертящаяся стрела»). Эта громоздкая катапульта предназначена для штурма или осады морских крепостей, и транспортировка её по суше не эффективна в силу её больших размеров. Итак, в третьем противоречии ставится под сомнение, что, во-первых, «посуху», а не по воде Всеволод смог бы эту баллисту перевозить и стрелять из неё. Это в принципе возможно, но маловероятно. Зачем? Во-вторых, в качестве снарядов-стрел использовались бы «удалые сыны Глебовы», те самые, что «у Рима кричат». Таким образом, третьим противоречивым сравнением Святослав хочет предупредить Всеволода о том, что если он задумал применить недозволенные методы и вероломные приемы в ходе борьбы за власть, то они ему не помогут, и каждым словом в обращении к Всеволоду Святослав призывает усмирить его династическую похоть.

«…ТО БЫЛА БЫ ЧАГА ПО НОГАТЕ, А КОЩЕЙ ПО РЕЗАНЕ…»

Но всё же для начала надо оговориться и сказать, как это сравнение переводят большинство исследователей в своих комментариях к «Слову». Под «чагой» у них принято понимать девушку-невольницу – пленную половчанку с лицом «черной головешки», предполагая при этом, что у неё должна быть монголоидная внешность, которая ярко выражена у степных народов, и темноватый оттенок цвета лица. Ведь они считают – раз половцы пришли из Азии, значит, они относятся к тюркским народам. «Ногата» же и «резань», по их мнению, – это мелкие разменные монеты. Так ли это? Для того, чтобы разобраться с денежными номиналами того времени, обратимся к нумизматике. Спор о древнерусской куне, ногате и резане в русской науке в середине XIX века стал принципиальным. В нём столкнулись сторонники восточной и западной древнерусской денежно-весовой системы. Последние исходили из теории норманнизма, которая основные достижения древнерусской государственности объясняла деятельностью на Руси варягов. Перед нумизматической наукой века встала задача определить денежно-весовую систему и весовые нормы Древней Руси. Решить эту задачу можно было, идя только по двум путям: первый – изучая письменные источники, в которых говорится о различных единицах и их соотношениях, и второй – исследуя клады монет и сами монеты. В точке пересечения этих двух путей и лежало решение загадки древнерусской денежно-весовой системы. С этой нелёгкой задачей с честью справились русские, а затем уже советские учёные. После тысяч взвешиваний и систематизации сотен найденных кладов В. Л. Яниным были реконструированы весовые единицы Древней Руси IX–X веков. Согласно его исследованиям получается, что гривна весила 68,22 гр., куна – 2,73 гр., ногата – 3,41 гр., резана – 1,36 гр.[96]