Яков Голосовкер - Сказания о титанах Страница 39

Усмехнулся могучий бог. Ответил:

«Мало просишь у меня, Березовая дева. Станешь ты древомужем, и вдобавок еще будет тот муж неуязвимым[22]. Ни одна рука тебя не поранит, ни камень, ни железо, ни огонь, ни зуб, ни коготь».

И превратилась Кайнея, серебряно-березовая дева, в красавца, неодолимого Кайнея.

Ни рука, ни копыто, ни зуб, ни обломки огромных винных бочек, ни камни не поранили его, лапита-Чистотела. Но когда под грудами трупов древомужей из племени Питфеев стал Кайней задыхаться, тогда вспомнил он усмешку могучего бога, Посейдона-Кронида.

Жужжат мошки, комары, жуки. Вьют пауки паутину. Шумит кедровый бор. Собрались лапиты на сход. Вдруг откуда ни возьмись набежали, закричали — кто, где, не поймешь:

— Нашли, нашли!

И обратно в лес. Кинулись вслед за ними те, кто помоложе. Бегут. Видят — прогалина. На прогалине обгорелое место от костра. На нем пепел, весь серебряный, с черными чурками. И валяются кругом, тлея, головни и головешки.

Страшно. Кто совершил такое дело? Кто здесь жег? И хотя никто не назвал тех, кто жег и кого жег, а уже все наперебой кричали:

— То кентавры жгли в лесу лапитов!

— Ополчайтесь, древолюди! Жгут лесных древолюдей кони-люди лесные.

Зашумел кедровый бор, загудел — так зашумел и загудел, как еще никогда не шумел даже под грозовым ливнем Зевса.

Завопило все лесное племя:

— Эй-го! Хирон в ответе. Пусть несет он кару за все племя кентавров. Эй-го! Изгнать Хирона с Пелиона: он — кентавр. Эй-го! Пусть старый Питфей скажет свое слово. Эй-го!

И пошло «эй-го» по всему бору гоготать:

— Эй-го! Эй-го! Эй да го!

Тогда поднялся над толпами древолюдей-лапитов их старый вождь, муже-сосна Питфей.

Прям и сух он, словно мачта корабельная. Много ран на нем покрылось корою. Весь рогами увешан. Грозен. Во все стороны торчат эти рога, словно не рога они, а голые сучья. В рыжей шкуре прямой его стан. Чуть алеет эта шкура под лучами. А сверху, на его лесной шапке-макушке, все колеблются боевыми перьями иглы, и звенят на них тонко колокольцы его древнего шишака. Старый вождь, старый — дед Тезея.

Стали слушать древолюди Питфеево слово.

— Много есть древолюдей-лапитов. Есть в Магнезии лапиты Офридские. Вождь над ними был Кайней, сын Элатона. Пал Кайней под руками кентавров. Высокий над ним курган из трупов. Лежат трупы лапитов стволами. На лапитах кентавры табунами. Горе павшим! Слава живым! — таково слово живой жизни. Не по титановой правде живут кентавры. Эй-го! Эй-го!

И ответил Питфею могуче сход:

— Эй-го! Эй-го! Говорил Питфей:

— Всех славнее лапиты Пелиона. Всех выше среди них Питфеево племя мужей-сосен. Великаны мы, великаны! Родила сверкающая Эфра, дочь Питфея, полубога Тезея. Побил Тезей врагов, губивших племя древолюдей-лапитов, — великанов Истма побил он, не знающих титановой правды. Не давали они путникам проходу. Не мог гость пройти в страну лапитов. Не могли древолюди быть гостями ни в счастливой Аркадии, ни на Фолое. Гнули нас не знающие правды, рассекали, плющили, пилили, всех равняя по единой мерке. Брали нас за ноги и с размаху, как дубиной, нами поражали наших братьев головы и плечи. Разве наши головы — молоты? Хотя мы и сами великаны, но враги были еще великаннее. Всех их побил Тезей, внук Питфея. Эй-го! Эй-го!

И ответил Питфею могуче сход:

— Эй-го! Эй-го!

И снова заговорил Питфей:

— Побил он Сосносгибателя-Питфеокампа. Пригибал тот две сосны друг к другу, между ними привязывал путника и затем отпускал их вершины. Выпрямлялись высокие сосны и надвое разрывали путника. Самого его Тезей привязал к соснам. Побил он слабоногого Дубиноносца, порождение хромца-бога Гефеста. Всех дубиной тот плечистый плющил. На себе узнал, как плющит дубина. Побил он укротителя лапитов — Дровосека-пильщика Прокруста. Весельчак Прокруст. Веселую соорудил он для нас постель-козлы. Клал на ту постель-козлы древолюдей, как бревна: длинных укорачивал зубчатой палкой, а коротких, обтесав, вытягивал. Полежал он сам на той постели. Узнали силу рук Тезея и кентавры, позабывшие титанову правду. Эй-го! Эй-го!

И снова ответил Питфею могуче сход:

— Эй-го! Эй-го!

— Солнечнее всех вождей-лапитов был Иксион, сын Флегия-титана. Не всходил Иксион на Олимп к Кронидам. Не пил с ними из золотой чаши питье бессмертия. Сам бессмертен был он и огнен. Был противником олимпийцу Зевсу. И зажег Иксион огнем титана властное сердце богини Геры. Не укрылся тот огонь от миродержца, покарать решил он Иксиона. И, по коварному умыслу Кронида, призрак облачный в образе Геры спустился с неба к Иксиону остудить жар огня в вожде лапитов. И не призрак это был обманный, а богиня облаков Нефела: обманула Нефела лукавца Зевса. И от Иксиона-титана родила Нефела диковину: не людину, не коня, не дерево, не титана, не бога и не зверя, а и то, и другое, и третье: был он — конь, и людина, и дерево — кусок зверя, бога и титана. Был он смертей и был бессмертен. То одно в нем умирало, то другое, на тропах и в лощинах, истекая кровью и грозя в предсмертной тоске небу Кронидов.

Мчатся одинокие исполины или громокопытная гурьба по равнинам Фессалии, через Истм — туда, на остров Пелопа, на Фолою, где в пещере — живет благой кентавр Фол.

Истребили древолюди-лапиты и полубоги-герои титаново племя кентавров, изгоняют их с Пелиона. Свершилась воля Кронидов. Скажут боги: само себя погубило свирепое племя. Кто же напомнит богам, что они, победители древних титанов, изгнали с золотых феакийских полей титаново племя когда-то благих кентавров? Одичало блаженное племя, озверело, и только мудрый Хирон и Фол-гостеприимец своей высокой жизнью стоят пред богами как упрек земли высокому небу Кронидов.

— Бегите и вы на Фолою, — сказал Хирон. — Здесь задержу я преследователей. Не пройдут они мимо Хирона. Не глыбами камня, не ясенем пелионским, не титановой рукой сына Крона — правдой титановой, песней и струнами задержу я лапитов и героев. Бегите!

И умчалась последняя ватага, уцелевшая от племени кентавров, со склонов лесных Пелиона. Остался на всем Пелионе из кентавров один Хирон. И долго смотрел он вдаль, на мелькающее в ночи пламя факелов в руках беглецов, провожая глазами остатки изгнанного племени титанов.

Еще Эос-Заря не умылась, еще только выводила пурпурного коня на небесную дорогу, бросив на ветер багряную хламиду, утопающую краем в пурпуре моря, когда вышли из лесов на поляну к пещере Хирона древолюди-лапиты во главе с Пейрифоем. А за ними на коне — Гипподамия.

Был свободен вход в пещеру пелионского врачевателя. Не раз он спасал здесь лапитов от болезни, беды и смерти. У самого края скалы, близ пещеры, высоко над долиной, именуемой Думы Пелиона, стоял хозяин-кентавр и смотрел на далекий Олимп. Рядом на камне лежала лира из рогов неведомого ланитам зверя. Тихо пел он привет рассвету, и с далекой окраины неба обернулась к нему титанида Заря-Эос, держа руку на гриве коня.

Одинок был Хирон. Ни друга рядом с ним, ни питомцев-героев, ни Меланиппы. Ушли герои.

Не знали полубоги-герои, что пойдут лапиты с Пейрифоем к Хирону. Не было с лапитами и Тезея: амазонки грозили героям — и ушел Тезей поспешно с Пелиона на борьбу с титановым племенем амазонок.

Раз решив, не умел перерешать Пейрифой. Что сказал, то тотчас и выполнит. Тверд был и в слове, и в деле, и в дружбе. Спустится ради друга в преисподнюю, хотя бы его там навек приковали. Поднимется ради друга на небо даже под копьями молний. И когда он слышал слово «измена», из его сердца уходила пощада.

Говорили: жесток он в дружбе. Не прощал он другу даже колебания. Если скажет другу: «Прыгай в пропасть» — должен друг, не мешкая, прыгнуть в пропасть. Если скажет другу: «Ввергнись в пламя» — должен друг, не мешкая, ввергнуться в пламя. Раз он крикнул: «Я бы срубил мысль, если б мысль мне поперек дела стала!» А другой раз сказал: «Смерть стоит не за спиной героя — впереди бежит она от страха перед героем».

Стремительным прозывали его лапиты — так быстр он был во всяком деле. А герои называли его Испытанный. Все было в нем по титановой правде. И, как все титаны и герои, чтил и Пейрифой Хирона. Но сказал он лапитам в пылу битвы с кентаврами: «Всех кентавров изгоним с Пелиона. Ни единого здесь не оставим». И не мог он теперь не выполнить слово, не изгнать с Пелиона Хирона: ведь и мудрый Хирон был кентавром.

Не умел Пейрифой слова мазать маслом. Сурово сказал сыну Крона, врачевателю и спасителю лапитов:

— Уходи с Пелиона, Хирон. И за ним повторили угрюмо воины-лапиты:

— Уходи с Пелиона, Хирон. Спросил Хирон Пейрифоя:

— За вину изгоняешь?

И ответил Хирону Пейрифой:

— Изгоняю, хотя ты и неповинен. Ты — кентавр. Помолчал Хирон и снова спросил, пристально смотря в лицо Пейрифою:

— Изгоняешь друга, Пейрифой?

И стал бледен Пейрифой лицом, до того стал бледен юный вождь лапитов, что снега на дальней вершине Олимпа показались тогда Заре покрасневшими.