Владимир Емельянов - Древний Шумер. Очерки культуры Страница 4

Взращенная во Франции шумерология окончательно оформила свое существование на кафедрах немецких университетов. Первую авторитетную грамматику шумерского языка написал в 1923 году Ар-но Пебель (1882–1957). Особо важный вклад в развитие этой науки внес Адам Фалькенштейн (1907–1966) — выдающийся историк и великий лингвист, воспитавший целое поколение не менее известных знатоков шумерского языка и истории (Д. О. Эдцард, Й. Крехер, К. Вильке). Многие немцы эмигрировали в 30-е годы в США, где их стараниями были взращены такие знатоки шумерской истории, литературоведы и религиеведы, как Сэмюел Ной Крамер (1897–1990) и Торкильд Якобсен (1904–1993). В Голландии, Дании и Ватикане прошла насыщенная творческая жизнь еще одного ученика Фалькенштейна — великого филолога, культуролога и богослова Яна Ван Дейка (1915–1996). Школы шумерологии успешно развиваются в настоящее время в Израиле, Италии и Турции, где живут и работают ученики немецких и американских профессоров.

В Россию глиняные таблички с шумерской клинописью попали в числе палеографических раритетов, периодически покупавшихся для личной коллекции предпринимателем и меценатом Н. П. Лихачевым (1862–1936). Этот знаток восточных и византийских манускриптов был к тому же одарен редким чутьем на клинописные подлинники, легко отличал их от подделок и умел приобрести уникальный экземпляр практически за бесценок — в нагрузку к какому-нибудь малозначительному средневековому документу. Именно собрание Лихачева стало основой самостоятельных работ всех российских ассириологов и шумерологов. Первые в России дешифровки и издания шумерских хозяйственных текстов из города Лагаша осуществлены в начале XX столетия М. В. Никольским (1848–1917). Шумерологиеи успешно занимался в 10-20-х годах XX века В. К. Шилейко (1891–1930), издавший копии нескольких десятков надписей из лихачевской коллекции Эрмитажа и выдвинувший ряд подтвердившихся впоследствии хронологических гипотез. На протяжении 60 лет историей и языком шумеров занимался И. М. Дьяконов (1915–1999), создавший в Петербурге большую ассириологическую школу. Ему принадлежит теория государственного и общественного устройства Шумера, он также является автором одного из лучших очерков бытовой жизни шумеров. Ученица Дьяконова В. К. Афанасьева посвятила жизнь изучению памятников шумерского словесного творчества, ею сформулирована методология перевода этих памятников и разобраны некоторые формулы мировоззренческого характера. Протошумерскую историю Южного Двуречья мы знаем по работам А. А. Ваймана — одного из крупнейших в мире специалистов по дешифровке древних письменностей. Ему же принадлежит одно из лучших исследований по истории шумеро-вавилонской математики. Первую шумерскую грамматику на русском языке написала И. Т. Канева — единственный в России шумеролог-лингвист. Различные вопросы, касающиеся культового календаря, ритуалов и идеологии Шумера, рассмотрены в статьях и монографии автора настоящего издания.

Открытие шумерской цивилизации было для гуманитарных наук тем же, чем явилась теория эволюции для наук естественных: креационистские рассуждения об истинности священной библейской истории были опровергнуты одновременно с нескольких позиций[4]. Шумер оказался для человечества пробным камнем: его существование испытывало на верность истине и на готовность отказаться от средневековых представлений о мире. С расшифровкой древнейших шумерских письмен человечество вступало в новый, никем не предуказанный мир правдивого знания о природе и основах своего культурного развития.

Откуда пришли шумеры

Сразу нужно сказать, что сколько-нибудь точного ответа на этот вопрос мы не имеем. За столетний период развития шумерологии высказывались самые различные гипотезы о родстве шумерского языка. Так, еще отец ассириологии Раулинсон в 1853 году, определяя язык изобретателей клинописи, называл его «скифским или тюркским». Он именовал шумеров «вавилонскими скифами» и полагал, что самоназванием их было «аккадцы» (эту же ошибочную версию одновременно выдвинул и Ленорман). Некоторое время спустя Раулинсон уже был склонен сопоставлять шумерский язык с монгольским, но к концу жизни уверился в тюркской гипотезе. Основания для этого были следующие: во-первых, в шумерском и турецком к неизменяемому глагольному корню присоединяются с разных сторон префиксы и суффиксы; во-вторых, в обоих языках слово «бог» звучит похоже: шумер, дингир и тур. тэнгри. Что касается строя, то впоследствии выяснилось: шумерский и тюркский имеют одинаковые морфологические особенности, но это никоим образом не свидетельствует об их родстве — просто они относятся к разряду агглютинативных языков. Второй аргумент, вроде бы убедительный, не находит дальнейших подтверждений в языковой лексике: кроме слова «бог», других похожих слов в шумерском и турецком не имеется. Несмотря на неубедительность шумеро-тюркского родства для лингвистов, эта идея все еще пользуется популярностью в тюркоязычных странах, в кругу лип, занятых поисками знатных древних родственников.

После тюркских шумерский язык сравнивали с финно-угорскими (также агглютинативного строя), монгольским, индоевропейскими, малайско-полинезийскими, кавказскими, суданскими, сино-тибетскими языками. Последняя на сегодняшний день гипотеза выдвинута И. М. Дьяконовым в 1997 году. По мнению петербургского ученого, шумерский язык может находиться в родстве с языками народов мунда, проживающих на северо-востоке полуострова Индостан и являющихся древнейшим доарийским субстратом индийского населения. Дьяконов обнаружил общие для шумерского и мунда показатели местоимений 1-го и 2-го лица единственного числа, общий показатель родительного падежа, а также некоторые сходные термины родства. Его предположение может быть отчасти подтверждено сообщениями шумерских источников о контактах с землей Аратта — аналогичный населенный пункт упоминается и в древнеиндийских текстах ведического периода.

Сами шумеры ничего о своем происхождении не говорят. Древнейшие космогонические фрагменты начинают историю мироздания с отдельных городов, и всегда это тот город, где создавался текст (Лагаш), или священные культовые центры шумеров (Ниппур, Эреду). Тексты начала II тысячелетия называют в качестве места зарождения жизни остров Дильмун (совр. Бахрейн), но составлены они как раз в эпоху активных торгово-политических контактов с Дильмуном, поэтому в качестве исторического свидетельства их воспринимать не стоит. Куда серьезнее сведения, содержащиеся в древнейшем эпосе «Энмеркар и владыка Аратты». Здесь говорится о споре двух правителей за поселение в своем городе богини Инанны. Оба правителя в равной степени почитают Инанну, но один живет на юге Двуречья, в шумерском городе Уруке, а другой — на востоке, в стране Аратта, славящейся своими искусными мастерами. Притом оба правителя носят шумерские имена — Энмеркар и Энсухкешданна. Не говорят ли эти факты о восточном, ирано-индийском (конечно, доарийском) происхождении шумеров? Еще одно свидетельство эпоса: ниппурский бог Нинурта, сражаясь на Иранском нагорье с некими чудищами, стремящимися узурпировать шумерский престол, называет их «дети Ана», а между тем хорошо известно, что Ан — самый почтенный и старый бог шумеров, и, стало быть, Нинурта состоит со своими противниками в родстве. Таким образом, эпические тексты позволяют определить если не сам район происхождения шумеров, то, по крайней мере, восточное, ирано-индийское направление миграции шумеров в Южное Двуречье.

Уже к середине III тысячелетия, когда создаются первые космогонические тексты, шумеры начисто забыли о своем происхождении и даже о своем отличии от остальных жителей Двуречья. Сами они называли себя санг-нгиг — «черноголовые», но точно так же именовали себя на своем языке и месопотамские семиты. Если шумер хотел подчеркнуть свое происхождение, он называл себя «сыном такого-то города», то есть свободным гражданином города. Если он хотел противопоставить свою страну чужим странам, то ее он называл словом калам (этимология неизвестна, пишется знаком «народ»), а чужую — словом кур («гора, загробный мир»). Таким образом, национальная принадлежность в самоопределении человека в то время отсутствовала; важна была принадлежность территориальная, которая зачастую объединяла происхождение человека с его социальным статусом.

Откуда же, спросите вы, в таком случае взялось слово «Шумер» и по какому праву мы именуем народ шумерами? Подобно большинству вопросов в шумерологии, этот остается открытым и по сей день. Как мы уже знаем, несемитский народ Месопотамии был назван так своим первооткрывателем Ю. Оппертом на основании ассирийских царских надписей, в которых северная часть страны названа «Аккад», а южная «Шумер». Опперт знал, что на севере жили, в основном, семиты, а их центром был город Аккад, — значит, на юге должны были жить люди несемитского происхождения, и именоваться они должны шумерами. И он отождествил название территории с самоназванием народа. Как выяснилось впоследствии, это оказалось неверно. Что же касается слова «Шумер», то существует несколько версий его происхождения. Согласно гипотезе А. Фалькенштейна, слово это является фонетически измененным топонимом Ки-эн-ги(р) — названием местности, в которой находился храм общешумерского бога Энлиля. Впоследствии название топонима распространилось на южную и центральную часть Двуречья и уже в эпоху Аккада в устах семитских правителей Двуречья исказилось до Шу-ме-ру (впервые в надписи Римуша). Датский шумеролог А. Вестенхольц предлагает понимать «Шумер» как искажение словосочетания ки-эме-гир — «земля благородного языка» (так называли свой язык сами шумеры). Существуют и иные, менее убедительные гипотезы. Таким образом, наше именование несемитского населения Южного Двуречья «шумеры», идущее от Опперта, является в значительной степени условным, поскольку основано на ложном отождествлении названия этноса и названия населяемого им ландшафта. Тем не менее, оно является единственно возможным ввиду того, что сам этот народ никак не выделял себя из среды других обитателей Двуречья.