С. Халеоле - Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи Страница 40

В представлении гавайца между человеком и его именем, предметом и его названием существует живая связь, которая придает простому акту перечисления эмоциональность, распространяющуюся и на сцены, с которыми он связан. У гавайца сильно развито чувство преданности тем местам, где он бывал, поэтому их названия столь часто встречаются в его речи. В «Лаиэ-и-ка-ваи» это проявляется в плачах сестер, в их воспоминаниях о родном острове. В песнях влюбленного в «Халемано» и бывшего любимца вождя, жаждущего вернуть его милость, в «Лоно-и-ка-макахики» вспоминаются те места, в которых эти люди попадали в трудные ситуации, и в таком порядке, чтобы вызвать, насколько это возможно, такие же чувства любви и верности, какие переживались в описываемых обстоятельствах. Гавайцы, к какому бы классу они ни принадлежали, в погребальной песне будут вспоминать все места, с которыми была связана жизнь умершего <…>

Совершенство формы, обычно приписываемое божественному влиянию, можно объяснить сильно развитым чувством красоты, присущим полинезийцу. Полинезиец видит в природе знаки богов. Во всех более и менее замечательных ее проявлениях — громе, молнии, буре, «красном дожде», радуге, тумане, форме облаков, нежно пахнущих растениях, редких на Гавайях, или пении птиц — он читает знаки присутствия богов. Сказания восторженно повествуют о поразительном воздействии красоты человека на того, кто ее видит, хотя сама красота редко описывается детально, за исключением случаев, когда ее сравнивают с природой. В «Лаиэ-и-ка-ваи» лицезрение красивой героини рождает такой экстаз в сердце простого человека, что он бросает свои дела и начинает бегать по округе, крича о своем открытии. Мечтая о прекрасной Лаиэ-и-ка-ваи, юный вождь чувствует, что его сердце опалено страстью к «красному цветку Пуны», как может быть опален ветер, пролетающий над огненным вулканом. Божественный герой должен выбрать себе жену безупречной красоты, героиня выбирает возлюбленного за его физические достоинства. Итак, нетрудно убедиться, что в этих случаях любовный восторг усиливается благодаря вере в то, что красота — божественное проявление и доказывает божественную суть ее обладателя. Ранг подтверждается красотою лица и фигуры. Красота подчинена законам симметрии. Цвет тоже вызывает определенную реакцию в зависимости от своей социальной значимости. Например, радость при виде красного цвета связана с тем, что он ассоциируется с одеянием вождя[119].

Другой важный прием, к которому охотно прибегает полинезийский сказитель, — аналогия. Ее значение двояко. С одной стороны, это живописный прием, указывающий на сходство объектов и метафорически характеризующий идею или настроение; с другой стороны — простая игра слов. В большинстве случаев задача перечисления — дать живую картину происходящего, подчеркнув при этом какую-то важную деталь; прием аналогии в первую очередь привлекает внимание слушателя к чему-то существенному. Мне вспоминается любопытный привозной цветок с перекрученным пестиком, которому местные жители с характерным для них грубоватым юмором дали имя «кишки священника». Испанский бородатый мох был назван «борода судьи Доула» в честь известного иностранца. Местные девушки плели венки из папоротника и обратили мое внимание на грациозные растения в тени, очень ими ценимые. «Это местные цветы, — сказали они, после чего не без лукавства показали на грубый светлый папоротник, горевший на солнце, — а вот чужеземцы».

После окончания занятий в миссионерской школе на острове Гавайи одного из родителей попросили сказать речь, и он сказал: «Когда я слушаю песни и декламацию, я похож на человека, который идет по лесу, где поют птицы. Я не понимаю слов, но мелодия приятна моему слуху». Мальчики в одной из гавайских школ называют еженедельную инспекцию «игрой на укулеле», намекая на буквальный смысл названия местной разновидности гитары[120]. Эти примеры, взятые из жизни, иллюстрируют привычку сознательно прибегать к аналогии для эмоционального эффекта, а также для большей выразительности. Привычка к выделению главного сказывается в придумывании таких названий, как: «Прыгающая вода», «Белая гора» или «Место, где собираются облака» (для водопада или горы). Иностранца, у которого сел голос, прозвали «Человек, который никогда не говорит», а большое поселение — «Множество следов». Гора — это «Дом солнца», нескончаемый дождь в одном из районов — «Дождь с ношей на спине», «Скачущий кит» или «Призрачный», долина — «Протекающее каноэ», каноэ — «Спящий в воде угорь». Человек, не имеющий братьев, — «Одинокий кокос», по ассоциации с деревом, на котором созрел лишь один плод.

Эта тенденция с очевидностью проявляется и в употреблении синонимов[121]. Oili означает «крутиться», а также «быть усталым, взволнованным, беспокойным в мыслях». Hoolala — «ответвляться», а в мореплавании «отклоняться от курса». Kilohana — название внешнего разукрашенного слоя тапы на юбке в пять слоев, а также «самое лучшее». Kuapaa означает «натрудить спину» тяжелой работой, так же называется плод хлебного дерева, спаленный на дереве солнцем, и поднимающаяся над водой скала. Lilolilo — «распространяться, вылезать, как цветок из бутона», а также «щедрый человек». Nee может означать «ехать из одного места в другое» и «изменить мнение»; Palele — «отделить, положить отдельно, если нет свободного места» и «заикаться». Эти взятые наугад примеры можно множить до бесконечности. Я вспоминаю одного священника, который жил в деревушке на острове Гавайи. Желая охарактеризовать местных жителей, он взял камень, которым обычно толкут пищу (alapaa, букв. «мелкозернистый камень») и объяснил, что здешние люди тесно связаны друг с другом и потому зовутся Kaweleau alapaa. Эта изобразительность, иногда карикатурная, постоянно проявляется в повседневной жизни и является ключом ко многим пословицам, например о каноэ, налетевшем на коралловый риф, в «Лаиэ-и-ка-ваи»[122].

Песни изобилуют символами. Человек — это «длинноногая рыба», предлагаемая богам. Невежество — «ночь ума». Облако, повисшее над Каулой, — «птица, летящая впереди ветра»:

Молил черный дрозд,Просила птица из Каулы,Когда встретились они над Ваахилой.

Листья кокосовой пальмы — «волосы, длинные локоны деревьев». Район Каи-луа — «узкая серая циновка».

Классический пример использования подобной метафоры в гавайской песне — отрывок из «Хау-и-ка-лани», в котором вожди воюющих племен сравниваются с боевыми петухами; любимое развлечение гавайцев описывается не без намека на войны, которые вед Кеоуа на острове Гавайи:

Гавайи — страна многих битв, кровавых сражений.Вождь дерется с вождем, красный петух не спит, готовый к бою. Юноша бьется отважно — Лоэау, сын Кеоуа.Он точит шпоры и клювом долбит камень, будто ищет добычу;Он бьется с врагом один на один в Хило, на песках Ваиоламы.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Петух хорошо откормлен, вождь с виду,Гремят сухие перья, нагретые в коптильне,Многоцветные, как весла многоцветные,Как груда полированных кахили.Поднимаются и падают перья с каждым ударом шпоры.

Здесь намек на красные одежды и на обжорство вождя. Головной убор из перьев и красные весла боевых каноэ сравниваются с ярким оперением боевого петуха. Аналогия построена на сходстве цвета и движений.

Последний отрывок показывает изысканную красоту полинезийской метафоры. Здесь найдены не только сходные, но и характерные черты. Куапакаа поет:

Косой дождь приходит зимой,Дыхание перехватывает,Волосы приглаживает,               деля их посередине.

Песни полны таких описаний, они пополняют богатый словарь эпитетов, используемых при воспоминании о каком-то месте, человеке или предмете. Перенесенные в область чувств, они создают поистине прекрасные поэтические сравнения. Куапакаа поет:

Остроконечные облака застыли в небе,Остроконечные облака затихли,               как рожающая в муках женщина.Он скоро придет, тяжелый дождь,Пупок оставив на небе,И подымет воду в потоках.

Тоскуя по возлюбленному, Хина в «Лаиэ-и-ка-ваи» поет песню, которую можно сравнить с плачем Лаукиа-ману-и-кахики, когда, покинутая своим возлюбленным, она смотрит на облака, плывущие в том направлении, куда он ушел:

Солнце вверху, солнце внизу,Моя любовь всегда предо мною.Великая печаль сошла на меня,               боль пронзает мне бок,Любовь — тяжелая ноша,Слезы — удел влюбленного.

Насколько будет жизненна и понятна аналогия зависит от выбора сходных черт. Первоначально подобный выбор, несомненно, считался колдовством. Воображение сказителя занимает жизнь в лесу и на море. В мифах герои поднимаются на небо и живут там, подобно их великим предкам ящерам. В «Лаиэ-и-ка-ваи», как и во многих других сюжетах, действие часто происходит в море, герои плывут на каноэ, на доске или на волне. В других сказках сюжет куда более фантастический. Для полинезийца образные выражения типа «быстрый, как птица», «плавает, как рыба», означают буквальную трансформацию. Чувство тождества у полинезийца все еще пластично, он в состоянии идентифицировать себя со всем, что он видит. Когда поэт Марвелл[123] говорит: