Яков Голосовкер - Сказания о Титанах Страница 41

— Древолюди мы коренные. А кентавры — бродяги и уроды. Чудище их облачное породило. Пусть их скачут в облаках с ветрами. Пусть там грозы в небе похищают, а не жен серебряно-березовых на Пелионе. Хотя б они были нашему племени сродны, не потерпим их разбоя: изгоним. Мы и с бурями лесными воевали. От тех битв у нас по лесам буреломы. Справимся и с племенем буйным.

Выслушал Хирон жалобу лапитов. Был он весь как листопад осенний.

Сказал:

— Верно, вороны накаркали вам на древнее племя. Журавли, верно, рассказали вам в небе об облачном Чудище-кентавре, а синицы на земле подхватили. Не от Чудища ведут свой род лесные кентавры. То преданья конских табунов на Пелионе. А лапиты поверили копытным. Были некогда кентавры благим народом, как Киклопы, феаки, амазонки, до великих битв Уранидов с Кронидами-богами. Среди нив самосейных, рощ плодовых жил блаженно народ кентавров. С ними жил и я, Хирон, сын Крона, по соседству с золотыми полями феаков, блаженного титанова народа. Были вольны благие кентавры, как нереиды и тритоны, как пучины и волны морские, как титаны солнц в игре лучами.

Еще не был Вакх им врагом-другом. Дружен был Посейдон[23] с кентаврами, и часто из глубин земли конем гривастым выходил он для веселой скачки.

Поделили мир меж собой Крониды. Не признали их, победителей, кентавры ни богами, ни владыками мира. Хитрый ум их, жало-молний не признали: для игры живут зарницы в небе.

И Крониды изгнали кентавров с феакийских полей, из рощ плодовых, с самосейных нив высоко в горы, где звериное металось племя, пожирая друг друга. Только жадность, только страх и лютость им встречались. Одичали в тех горах кентавры. Заглушали храпом голос утра. Ночью день будили, спьяна спутав мглу ночную с дневным чистым светом. Стали племенем лесным, свирепым. Потеряли, озверев, бессмертие, все числом умаляясь, все редея. Смертными сделали их боги.

Мне же дали Пелион Крониды — сыну Крона. Мир себе — мне гору и пещеру. Поклялись мы друг с другом не спорить, битв вовек не вести на Пелионе. Кто же вправе изгонять с Пелиона сына Крона, врачевателя-кентавра? Или жил Хирон не по титановой правде? Или боги позабыли о великой клятве — клятве Стиксом — между мною и Олимпом? Но Хирон той клятвы не нарушит.

Мне ли с вами биться, лапиты? Сами себя в битвах побьете.

Не лапиты — вы, Крониды-боги, вы изгнали кентаврово племя с Пелиона. Ваше молчание в небе, слепота ваша лукава, боги. Что укрылись вы за облаками? Что Ириды-мировестницы не шлете? Вы хитрите, Крониды: будто не Хирона ныне изгоняют, а безумное племя кентавров. Что ж, уйдет Хирон с Пелиона. И уйдет с ним правда титанов. Но оставил он смертным корни знания. Берегитесь тех корней, Крониды!

Опустив головы и плечи, слушали лапиты Хирона. А по лесным тропам шаг за шагом шел Питфей, старый вождь лапитов, к другу Хирону на поляну. Труден путь и далек для ног Питфея. Старый вождь, старый воин, старый, старый…

Зато скоры на руку молодые.

Понуро ушли посланцы. Не хотелось им, чтобы покинул Хирон пещеру Пелиона. Но ведь быть тому, как решил сход!

Простился Хирон с Пелионом. Что он взял с собою, какие зелья и коренья, какие камни, не узнали ни лапиты, ни кентавры. Только знали: взял он с собой в чашечке бессмертника каплю заветную амброзии и нес ее бережно до самой пещеры на Малее.

На острове Пелопа гора Малея. Есть и там высоко над морем пещера.

Скоры на руку молодые.

Говорили, спорили, кричали. И казалось, будто двинулся лес со всех скатов, вершин и ущелий к пещере Хирона, на поляну. Отовсюду двинулись лапиты: снизу, сверху, с боков — всюду листья шелестят воинственных шлемов.

— Уходи, Хирон, с Пелиона!

Но уже не было в пещере Хирона. Далеко ушел он.

И увидел издалека Хирон высоко над своей пещерой на утесе тьму древолюдей. То Гилей шли на подмогу — изгонять Хирона с Пелиона. Навалились древолюди на утес, нависающий над пещерой, ухватились за него сотнями рук, уперлись сотнями ног в камни, раскачали утес и сверху обрушили на пещеру Хирона. Всю поляну загромоздили обломки. Дождем камней оросили в глубине под нею долину Думы Пелиона. И одним обломком, утесом, забили древолюди вход в пещеру.

Так был изгнан Хирон, сын Крона, кентавр, учитель героев.

Только далеко за полдень дошел старый Питфей до поляны. Смотрит — нет поляны. Нет пещеры. Нет Хирона.

Стал Питфей, муже-сосна, перед забитой пещерой. Тяжки сделались ему старые, усталые ноги. Не сошел он больше с того места.

Так стоит он одиноко и грозно, весь рогатый, старым великаном на заваленной обломками поляне, и смолистая слеза каменеет на користой груди сосны-великана. И качает он старой головой, на которой иглистые перья:

— Где же ты, титанова правда!

Опоздал старый вождь Питфей. Подвели его старые ноги.

Часть III. Сказание об истреблении Гераклом кентавров на горе Фолое и горе Малее, о ранении кентавра Хирона и о его добровольной смерти

Пелопоннесская кентавромахия

Сказание о гостеприимном кентавре Фоле и о битве Геракла с дикими кентаврами на горе Фолое и горе Малее

Еще молод был тогда Геракл, когда отправился он на гору Эриманф искать свирепого вепря-дракона, пожирателя людей и стад. Шел он кружным путем и зашел по дороге на Фолою — тоже гора Пелопоннеса недалеко от Малеи, — где в пещере жил гостеприимный кентавр Фол, носивший прозвище Пещерный. Таким другом был Фол Хирону, что называли его даже братом Хирона. Родила же кентавра Фола наяда, ясная Мелия, у подножия горы Фолои от коненогого Силена.

Две конские ноги у Силена и конский хвост сзади, но торс и голова у него человечьи; только еще уши у него конские, и двигает он ими, как конь, и такой у него тонкий слух, что не только звук, но и запахи умел слышать Силен. Различал он голоса любой струи в том ключе под горой Фолоей, где жила наяда Мелия, и мелодии его водяной арфы, и умел играть на сюринге — тростниковом плотике-свирели — все ее ключевые песенки: и нежные вечерние песенки, и веселые утренние, и призывные песенки полудня, и звонко-говорливые ночные. И так умел он играть на сюринге, и так умел он слышать и слушать арфы струй и все струны и свирели мира, что полюбила его ясная наяда, хотя жил вблизи пастух, полубог-красавец Дафнис.

Красив был Дафнис! Недаром говорили, что иссохла по нем от любви нимфа Эхо — до того иссохла, что остался от нее только голос — эхо. Но куда дудочке пастуха Дафниса до сюринги Силена!

Полюбила Силена наяда, хотя дружил Силен с юным богом — безумящим Вакхом. Пил он с Вакхом вино от первых Вакховых целебных лоз, пил и утром, и в полдень, и вечером, как только оба сойдутся, и тогда пел он грозные песни-рыки и песни-ревы барсов, и львов, и водопадов, заглушая голоса струй, и носился по горам с табунами диких кентавров.

И впрямь, чем не кентавр Силен, когда встанет он на задние ноги и выпрямится во весь свой конский и человеческий рост!

И от коненогого Силена родила ясная Мелия сына-кентавра Фола. Передал Силен пещерному отшельнику Фолу в дар сосуды с вином от первых лоз бога Вакха. Попробовал Фол вино: да вино ли это? Откупоришь сосуд — и такое разольется по пещере и кругом в воздухе амброзийное благоухание далеко по лесам, до самых горных вершин, что опьянеют от него даже высокие ветлы.

Сидит Геракл гостем у кентавра Фола. Полна пещера благоухания, щекочет оно ноздри героя. Рад Фол попотчевать гостя вином, но опасно открыть сосуд: сбегутся на запах вина лесные кентавры, и быть тогда бою за напиток бога. Озвереют кентавры, обезумеют от запаха вина. А у Геракла колчан полон стрел, омоченных в яде Лернейской Гидры. Да и страшен он в гневе. Ни богу, ни самому Хирону не спасти того, кто ранен такой стрелой.

— Не бойся, — говорит хозяину сын Зевса, — только разожги очаг. Отразит Геракл дикий набег без стрел — огнем очага.

Вскрыт сосуд. Пригубили гость и хозяин. И шумит напиток богов дивным огнем в голове полубога Геракла, разливается по его телу, мешается с кровью: будто вдвое стало силы у Геракла. Только некуда ему деть эту силу.

— Пей, добрый гость, — говорит хозяин. — Выпьем за мудрого сына Крона, Хирона. Твой он друг и мой.

И пригубили Фол и Геракл, сын Зевса, в честь кентавра Хирона.

Слышат — буря у входа в пещеру. Будто обвал за обвалом грохочет. Будто водопад низвергается градом камней и потоком. Вот рухнут с громами в пещеру, завалят громадами!

Крики ярости со всхрапом у входа.

— Кентавры!

Кто тут крикнул: гость или хозяин? Не ошиблись: они! Кентавры прибежали на запах вина.

К очагу протянул руку Геракл. Мех набросил на сосуд с вином Фол.

Ворвались в пещеру, друг друга тесня, дикие лесные кентавры. Камни, ели, дреколье в руках. Впереди Анхиос и Агрий, две громадины, кони-люди: