Александр Немировский - Мифы и легенды народов мира. Том 8. Древняя Индия Страница 43

— Драупади! — воскликнул Вирата. — Так это она была служанкой моей супруги!

— А я был твоим конюхом, царь, — вставил Накула. — Когда я выводил коней, ты меня похвалил и сказал, что я мог бы служить у самого возницы Индры Матали.

— А я жил в твоем коровнике, — сказал Сахадева. — Я пас твоих коров и выхаживал телят.

— Благодарение судьбе! — воскликнул царь.

Он подошел к Юдхиштхире и крепко обнял его. Затем он обнял Арджуну и Бхиму, а потом близнецов, обнюхав их макушки.

— Благодарение судьбе! — повторил он. — Благодаря ей вы все здравыми вернулись из леса и целый год неузнанными жили среди нас. От своего имени и от имени всех присутствующих я отправляю посла к Дурьйодхане с сообщением, что Пандавы живы и ими выполнены все условия. Теперь его черед выполнить свое обещание и вернуть братьям полцарства.

У Кришны

После того как Дурьйодхана отказался вернуть Пандавам их владения, война стала неизбежной. Надо было подумать о союзниках. И сказал тогда Арджуна братьям:

— Схожу я к Кришне и попрошу его нам помочь. Ведь он, узнав об оскорблении Драупади, поклялся отомстить сыновьям Дхритараштры. Если Кришна будет сражаться на нашей стороне, нам нечего бояться[127].

— Прекрасная мысль! — воскликнул Юдхиштхира. — Иди немедленно.

Кришна и пастушки–гопи

Быстро бежал Арджуна, и вскоре показались стены и башни Двараки, твердыни ядавов, подвластного Кришне народа, созданной им всего за одну ночь.

Дворец Кришны выделялся величиной, и Арджуна сразу направился к нему. Ворота были на запоре. Страж спросил посетителя о цели его прибытия и удалился. Вскоре он возвратился и проговорил:

— Кришна спит. Можешь войти и ожидать его пробуждения.

Слуга, сопровождавший Арджуну, ввел его в богато украшенные покои. Первым, кого увидел Арджуна, был Дурьйодхана, сидевший в головах постели, там, где находился трон, блиставший драгоценными каменьями. Арджуна понял, что хорошая мысль никогда не приходит в голову одному.

Кришна раскинулся на ложе из сандалового дерева. Одеяло было из чистого золота. Арджуна и Дурьйодхана ожидали молча, не глядя друг на друга.

Наконец Кришна пошевелился и открыл глаза. Взгляд его, естественно, упал на Арджуну, сидевшего в ногах. Но услышав голос Дурьйодханы, бог обернулся.

— Я прибыл первым, — начал Дурьйодхана, — и должен пользоваться преимуществом. Я пришел просить о помощи в войне.

— Да, ты пришел первым, — согласился Кришна, — но я первым увидел Арджуну. Однако я буду справедлив к обоим. Одному из вас я могу дать свою армию, другому — служить колесничим, без оружия в руках[128]. Ты, Дурьйодхана, пришел первым, поэтому выбор за тобой.

— Я выбираю армию! — проговорил Дурьйодхана не задумываясь.

Ведь он знал, что армия Кришны, набранная из племени ядавов, лучшая в Индии.

— Поздравляю тебя с этим выбором! — сказал Кришна, улыбаясь одними губами. Но глаза его как–то странно блеснули.

Не подумал Дурьйодхана о том, что самая сильная армия ничего не стоит, если ее кумир и предводитель на стороне противника.

После этого Кришна протянул Арджуне ладонь для рукопожатия, и тот, ощутив ее упругость и мозоли, натертые тетивой, понял, что под защитой такой руки можно считать, что победа уже одержана.

Курукшетра

Курукшетра — это поле наше,Милый брат, но мы его не вспашем,Не рассеем жизни семена —Обнесем его кровавой чашей,Смертью перекрестим, опояшем.Курукшетра… Иначе — война.

Курукшетра — это наше поле.Мы его своей засеем болью,Биться будем, чтобы лечь костьми.Сыновей и внуков обездолим,Чтоб из братской крови не такой ли,Как и наш, безумный вырос мир.

Необъятное поле Курукшетра, раз в месяц принимавшее богов и мудрецов для принесения жертв, было занято двумя выстроившимися друг против друга армиями — племенами и народами всей Индии, примкнувшими кто к Пандавам, а кто к Кауравам. Во главе войска Пандавов был Дрихштадьюмна, брат Драупади, орел среди людей. Над его колесницей развевалось белое знамя с изображением распростершей крылья царственной птицы. Кауравов возглавлял старец Бхишма, дед Пандавов и Кауравов.

И оба войска были уже готовы к сражению, и над Курукшетрой уже пролетали со свистом первые пробные стрелы, когда Арджуна, стоявший на колеснице со стягом, изображавшим могучую обезьяну Ханумана, обернулся к своему возничему:

— Взгляни, Кришна! Там мои братья, с которыми я вырос в играх. Им зла и смерти я не желаю. Не могу истреблять я род свой. Не хочу!

Душа Арджуны переполнилась состраданьем, и из глаз его, обжигая траву, лились горючие слезы.

— Опомнись, безумец! — воскликнул Кришна. — Откуда взялась эта напасть, эта тобой овладевшая слабость, достойная шудры?! Ты кшатрий, Арджуна! Оставь малодушие слабым. К битве готовься, сокрушитель врагов!

Из груди Арджуны вырвался стон.

— Нет, не враги это, Кришна. Взгляни, среди них почтенные старцы Бхишма и Дрона. Я сидел у них на коленях. В них ты призываешь стрелы направить? Мой дух заблудился. Не знаю, где зло и где благо… Если можешь, развей сомненья мои.

— Изволь, — отозвался Кришна, улыбнувшись одними губами. — Положено быть мне возничим твоей колесницы[129]. Готов я и твой дух повести, потерявший дорогу, заблудившийся в чаще. Сомненья твои, оправданьем которых сострадание служит, далеки от правды, рожденной природой. В общении с нею мудрец, познающий закон, жалости недоступен. И к смерти он безразличен, как к холоду или зною, к голоду или жажде. Ведь то, что успело возникнуть, не в состоянии бесследно исчезнуть. То, чего нет, не может возникнуть. Во власти майи твой взор оказался. Она рассуждения не достойна. Зренье наше должно быть к сущности обращено, а не к тому, что от нее отвращает. Для нас безразличны рожденье и смерть. Бессмысленно состраданье к тому, кто создан для смерти. Возродиться дано и Бхишме и Дроне. И не все ли равно, от чьей руки им погибнуть? Оберегай свою дхарму, Арджуна! Презирай колебанья, Пандава! Если ты вопреки назначенью судьбы эту битву покинешь, ждет тебя доля, которой ты не достоин. Хула и бесславье отвратительней смерти. Поверь мне — враги, над тобою глумясь, оскорблений не пожалеют. Победив их, ты насладишься властью царя, коль убьют тебя, неба достигнешь. На деяния должен быть дух устремлен — не на созерцанье, от всего, что мешает деянью, свободный. Уравняй для себя неудачу с удачей. Йога уравнению этому имя. Обуздав неспокойную мысль свою йогой, разорвать ты сумеешь круг порочный рожденья и смерти, невозмутимости высшей достигнешь.

И много еще соображений высказал Кришна, переходя порой от обыденной речи к высокому слогу, в рассужденья входя о различии духа и тела, о долге перед семьей и богами, а также о знаньях сокрытых, о царственных тайнах[130]. В конце же, с Арджуной встретившись взглядом, спросил:

— Отвратился ли ты от сомнений, от жалости, порожденной незнанием?

— С этим покончено, — молвил Арджуна, взгляд отводя. — Разум ко мне возвратился. Готов я данное слово сдержать и выполнить предназначенье[131].

Индра и Карна

Сильны были Кауравы числом и умением воинов, находившихся в их рядах. Наблюдая с неба за битвой, Индра заметил, что Юдхиштхиру терзает боязнь перед силою Карны. И явился он к нему во сне, чтобы сказать: «Не бойся! Я тебя избавлю от страха».

Мало того, Индра сам стал наблюдать за станом, враждебным Пандавам. Увидев, как Карна одаряет брахманов, не отпуская пустым никого, задумал он выманить чудесные серьги и панцирь, делающий врага Пандавов неуязвимым.

Но ничто не сокроется от всевидящего ока Сурьи. Предстал светоносный бог перед спящим сыном в облике брахмана и обратился к нему со словами:

— Выслушай меня, о золотоглазый, и поступи по моему совету. Ведомо мне, что придет к тебе Индра, покровитель Пандавов, прикинувшись брахманом, и, зная, что никогда ты ни в чем не отказывал просящему, будет выпрашивать у тебя мой дар — золотые серьги и панцирь. Предложи ему с почтением любые другие дары, но не эти. Гибель твою замыслил громовержец, знающий, что серьги и панцирь — защита твоя от вражеских стрел.

Поблагодарил Карна великого бога, но твердо ответил:

— Не отвращай меня от обета, великий. Я никогда ничего не жалел для брахманов. И не пугает меня гибель на поле брани — ведь славная смерть в неравной битве стократно достойнее бесславной жизни. Бесславье принесет победа, одержанная надо мной коварством, мне же достанется слава, и, вознеся меня в небесные выси, утвердится она в трех мирах — ведь слава подобна второму рожденью, и не жаль мне за нее заплатить жизнью.