Анна Овчинникова - Легенды и мифы Древнего Востока Страница 44

Легенда о «проклятии Нарам-Суэна» была всего лишь легендой, но она пережила века и бытовала как в древнем Вавилоне, так и в Хеттской державе. В те дни, когда между Тигром и Евфратом царили хаос, смерть, разорение и голод, люди искали объяснение постигшей их катастрофе и находили его в гневе мстительного Энлиля. Кто еще мог ввергнуть страну в такой кошмар, как не тот, кто однажды уже пытался истребить человечество, наслав на землю Всемирный потоп?

Теперь же глава богов вновь ополчился на людей — и небо поменялось местами с землей, а оставшиеся в живых позавидовали погибшим!

Картины всеобщей гибели, нарисованные в «Плаче о гибели Аккада», не менее страшны, чем картины Апокалипсиса:

На крыше лежавший — на крыше и умер.В доме лежавший — землей не засыпан.Люди себя разрывали от голода.В Куре, великой священной ограде Энлиля,Псы бездомные собрались в молчанье.Двое входили — их всех вместе сжирали.Трое входили — их всех вместе сжирали.Лица раскрошены, головы расколоты.Лица раскрошены, головы размолоты.Праведник с неправедным перемешались.Герой повалился на героя.Кровь лжеца на кровь честного стекает!…Берега его каналов, где лодки тащили бечевою,травой зарастают,Пути, что для колесниц предназначены были,«травою плача» зарастают,И еще раз так — на берегах, на бечевниках,на отложениях ильных каналовДикие овцы да горные змеи никому не дают проходу.В степи, где добрые травы росли,«тростник слез» растет отныне.Сладкая вода Аккада горькою потекла водою!

«Драконы гор» — кутии разорили и повергли в прах всю страну, за исключением немногих городов, в том числе Лагаша. Тамошний правитель Гудеа ухитрился откупиться от варваров и даже неплохо жил в годы владычества чужаков, но город Аккад и десятки других городов были сметены с лица земли. До сих пор не удается найти хотя бы развалины Аккада, над которым (как еще несколько столетий спустя утверждали всезнающие жрецы) выкликали свои проклятья разъяренные боги:

— О, град! Твои головы да наполнят колодцы!Пусть никто в том граде да не выберет друга!Братья друг друга пусть не узнают!Его девы в женском своем покое воистинуда будут зверски убиты!Пусть старик рыдает в своем собственном доменад убитой супругой!Пусть, словно голуби, вопят в своих гнездах!…Пусть твой скотобоец убьет супругу,Тот, кто режет овец, пусть зарежет сына!Пусть толпа ребенка, для святости избранного,в реку бросит!Пусть блудница твоя в воротахпостоялого дома повесится!Пусть жрицы-матери от детей своих отвернутся!…Пусть дитя лелеемое, к тонким яствам привыкшее,на траве валяется!Пусть благороднейший житель твойПокрытие крыши пожирает!Петлю ременную, что в доме отца его,Пусть разгрызает своими зубами!Во дворце, что на радость построен,пусть поселится унынье!Пусть вопит злой дух степей безмолвных!

Гудеа: хочешь жить — умей вертеться

Гудеа, сын жрицы Лагаша, женился на дочери лагашского энси, а после смерти тестя унаследовал его должность. И в дальнейшем этому проныре всегда и во всем везло.

В статуе Гудеа с молитвенно сложенными ладонями, с планом храма, лежащим на коленях, запечатлен тот образ, в каком эта личность хотела остаться в памяти потомков: судя по надписям лагашского царя (а их сохранилось предостаточно), больше всего он любил молиться и строить храмы.

Польский писатель Мариан Белицкий в своей книге «Шумеры. Забытый мир», ссылаясь на надписи Гудеа, называет его «добрым и справедливым пастырем», посвятившим себя воскрешению славы и мощи Шумера, трогательно заботящимся о том, чтобы все его подданные жили в достатке и мире. Действительно, многие надписи этого правителя изображают прямо-таки идиллические картины золотого века:

«Мать не поднимала руки на ребенка. Ребенок не противился словам матери. Раба, совершившего дурной поступок, его господин не бил за это, рабыню, попавшую в злую неволю, ее госпожа не била по лицу…»

А также никто не судился, не собирал налогов, не давал денег в рост, не обижал вдов и сирот, не причитал и не плакал.

Но если внимательно вчитаться в глиняные строки, становится ясно, что речь здесь идет не о повседневной жизни Лагаша, а о культовых праздниках, посвященных завершению строительства храма Э-Нинну. Празднование длилось семь дней, по истечении которых жизнь вернулась на круги своя — рабов опять избивали почем зря, люди попадали в ростовщическую кабалу, мытари выколачивали из лагашитов налоги… К которым, кстати, при благочестивом Гудеа прибавились новые — в виде возросших обязательных жертвоприношений. Кроме того, «справедливый пастырь» регулярно посылал щедрые подарки кутийским царям, вряд ли разоряя ради этого только собственные кладовые.

В обмен на дань золотом, ремесленными изделиями, маслом и скотом кутии позволяли Гудеа свободно пользоваться торговыми путями. Монументальное храмовое строительство требовало материалов, которых в Месопотамии никогда не было — поэтому для храма Э-Нинну в Лагаш везли по Евфрату из Туттула природный асфальт, из района Магда — лес, из гор Тавра и из Индостана — камень. С Эламом Гудеа не только торговал, но и воевал, многие тяжелые работы в его городе выполнялись пленными эламитами. Помимо пленных в храмовом хозяйстве, слитом при «справедливом пастыре» в одно огромное хозяйство бога Нингирсу, трудились разорившиеся общинники, фактически приравненные к рабам и получавшие за свой труд лишь скудный натуральный паек. Более того, вопреки всем шумерским традициям на строительные работы начали привлекать в некоторых случаях даже женщин…

Зато, надо отдать Гудеа должное, при нем в Лагаше впервые стали выращивать виноград — надо же было чем-то «обмывать» открытие храмов!

Легко можно себе представить, как царь наливает почетную чашу суккалю — представителю кутиев, постоянно находившемуся при его дворе. Некоторые исследователи даже называют Гудеа кутийским наместником в Шумере. (Тут надо пояснить, что кутии брали дань со всех покоренных городов через шумерских и аккадских чиновников; «драконы гор» так и не создали в разоренной ими стране собственного государства.)

Интересно, что именно во время правления Гудеа в Лагаше родилась легенда о битве бога Нингирсу с хозяином гор — свирепым Асагом. Может, в этом древне лагашском фантастическом боевике отражена мечта лагашитов об отмщении завоевателям? А поскольку людям в те времена такое было еще не под силу, в этом мифе горному супостату задает трепку самый воинственный из шумеро-аккадских богов.

Легенда об Асаге дошла до наших времен в вавилонском и ассирийском вариантах, записанных в городе Ниппуре, поэтому бог Нингирсу заменен в них на почитавшегося в Ниппуре Нинурту. Что ж, Нинурта — так Нинурта, главное, что враг получил-таки по заслугам!

Итак, детям лучше не читать следующую главу на ночь: мы начинаем рассказ о подвигах бога войны.

Подвиги Нинурты

Знакомьтесь:

Нинурта, вождь, кто в могучей силеодин проносится над горами,Потоп ревущий, неустающий, кто низвергаетсяна вражьи страны,Герой, кто отдается битве,Повелитель, кто, крепко рукой зажав булаву боевую,Дробит, подобно зерну, затылки людей непокорных[79], —

таков был сын Энлиля и Нинлиль, гроза и ужас всех, кто попадал ему под горячую руку.

Оружие Нинурты нуждается в отдельном представлении. Эта волшебная палица, увенчанная львиной головой, носила имя Шарур («Накрыватель множеств») и не только сопровождала хозяина в битвах, но и выполняла роль золотого петушка из сказки Пушкина, заблаговременно предупреждая Нинурту о появлении врагов.