Стерегущие золото грифы - Анастасия Перкова Страница 5

href="ch2.xhtml#id22" class="a">[14] и затягивал долгую песнь до утра. И герои были величиной с гору, и кровожадны были враги. Скакуны быстры, как молния, а алмысы[15] хитры, как куницы. Гармонию и согласие во весь мир и в душу Темира приносило пение укокского кайчи. Темир диву давался, как эти невероятные люди запоминают такие долгие песни. Он решился спросить однажды, и кайчи, рассмеявшись, ответил, что с детства слушал их без конца от наставника, потому и запомнил. А забывает слово – духи подсказывают. И действительно, пока лился кай, Темир не раз видел, что душа певца блуждает где-то, что своими глазами видит он сейчас воспеваемые им битвы, а пальцы продолжают перебирать струны. Должно быть, теперь кайчи стал совсем взрослым.

Внезапно сквозь льющуюся в мыслях музыку Темир услышал хорошо знакомый тихий свист и почувствовал легкое дуновение на левой щеке. Стрела пролетела в ладони от его лица, вонзилась костяным когтем в растущее впереди дерево и подрагивала, исполняя совсем другую песню, нежели сказитель из детских воспоминаний.

– Следующая – в спину! – послышался сзади резкий голос. – Стой!

Темир и без того уже остановился и терпеливо ждал, пока стрелявший приблизится. Это оказался молодой темноволосый дозорный на вороном коне. Конь двигался бесшумно, только бряцала застежка раскрытого горита[16], висящего у седла. Воин не держался за поводья – в одной его руке был крепкий боевой лук, а другая натягивала тетиву с вложенной стрелой. Темир с удивлением отметил, что на обнаженном торсе нет ни одного рисунка. Неужели этот человек никогда не просил защиты у духов? Не обладал никаким талантом, не совершил ни одного деяния, которое стоило запечатлеть на коже? В таком случае его будто бы и не существовало вовсе. Или это… вражеский воин? Почему Темир не подумал сразу, что он не из пазырыкцев?

– Чего разглядываешь, как девицу на смотринах? – насмешливо бросил Воин, опуская лук. – Вижу теперь, что ты не чужак. От каана посланник? Едем, провожу тебя к Зайсану.

И он пустил коня рысью, на ходу убирая лук в горит и подхватывая поводья.

«Да это же он, – подумал Темир, – тот самый, который вечно ходил за Дочкой Шаманки».

– Не надо к Зайсану. Проводишь к Старой Шаманке?

– Зачем? – спросил Воин, не оборачиваясь.

– Мы давние друзья. Дело к ней личное.

– Уж не свататься ли к ее дочери едешь?

Опять эта злая насмешка. Темир уже не был ребенком и понимал: движет недружелюбным Воином не что иное, как любовь. Захотелось подразнить его, разозлить и, может, довести дело до драки.

– Почему бы и не посвататься, коль хороша собой? – ответил он.

– Красивых много у нас. На нее не трать времени. – И куда только пропал насмешливый высокомерный тон? – Не видел разве на ее челе печати другого, высшего предназначения? Ее ждет безбрачие. Замену себе старуха готовит.

– Безбрачие? Но у Шаманки-то есть дочь.

– Она ей не дочь, – отрезал Воин. – Все, надоело. Едем молча. И сперва к Зайсану, а там иди куда хочешь.

Он проводил Темира до аила Зайсана, а сам ускакал бешеным галопом обратно в тайгу – нести одинокий дозор. Поприветствовав Зайсана и передав слова отца о долге, Темир заспешил на поиски Шаманки. Зайсан махнул рукой в направлении ее аила и сказал со смехом:

– Повидаешь и вернись. Не ребенок, не годится с двумя женщинами ночевать. У меня спать будешь.

Темир покраснел.

– У огня лягу. Ночь теплая.

Дочка Шаманки превратилась из девочки в девушку, но Темира не забыла. Обняла его ласково и поцеловала в щеку. Темир смутился еще больше, чем от слов Зайсана, когда ее мягкое тело прильнуло к нему на миг, окутав нежным и легким ароматом – едва ощутимым благоуханием тайны, какой пока еще представали Темиру все женщины.

– Зачем пожаловал, племянник? – равнодушно поинтересовалась Шаманка. – Опять что-то неладно с тобой?

Темир заметил, что она выглядела теперь совсем древней, хотя была одних лет с его отцом. Она растеряла былую сердечность, ее явно что-то беспокоило. Темир не стал говорить, что он все эти годы думал не только о них, но и о свободной, притягательной кочевой жизни, где каждый день приносил что-то новое.

– Да вот. – Он протянул ей левую руку ладонью вверх. – Защитник, которого ты мне дала, для мальчика годился, для мужчины – нет.

Изображение орла теперь находилось ближе к запястью, чем к локтю, сильно поблекло и потеряло четкость линий и форм, превратившись в нечто трудночитаемое. Шаманка внимательно посмотрела в светлые глаза Темира, потом улыбнулась краешком тонких губ.

– Защитник не нужен больше. Нужен тот, кто из всех дорог самую ровную тебе выберет. Теперь спать иди. У нас будешь жить?

– Я пока снаружи посплю, – повторил Темир то же, что сказал чуть ранее Зайсану.

– Ты до зимы? – шепнула Дочка Шаманки, беря его под локоть. – Идем, провожу немного. Вон там наши у костров расположились на ночлег.

– Я до весны, если никто не против.

– Как хорошо! – радостно воскликнула она. – Завтра будем день солнцеворота праздновать, так что сниматься в путь не придется. Отдыхай.

Она испарилась, растворилась в ночи, а Темир отправился устраиваться на ночь, поприветствовав собравшихся и представившись. Многие помнили его, а гостеприимны были все. И кайчи кивнул ему как другу, не обрывая начатого невесть когда сказа.

Здесь не было возможности встретить день солнцеворота с таким размахом, как в стане каана, хотя мяса и вина хватило всем. Когда полуденное солнце умерило жар, молодежь затеяла игры. Хотели состязаться в верховой езде, но для скачек не нашлось достаточно привольного места. Тогда решили соревноваться в меткости. Сперва бросали бронзовые ножички, очертив круг на толстой сосне. Многие метали с закрытыми глазами или стоя спиной к мишени. Промахи сопровождались свистом и улюлюканьем.

– Детская забава. Давайте из лука стрелять! – громко предложил Темир, не сводя взгляда с Воина, сидящего в десяти шагах от него.

Тот никак не участвовал в происходящем, не глядел на веселящийся народ и задумчиво вертел в пальцах деревянную безделушку, видимо, оторвавшуюся от сбруи его коня.

Идею Темира радостно поддержали и принялись пускать стрелы все в ту же мишень, заставляя искалеченный ствол истекать липкими смоляными слезами. Стрела Темира угодила в самый центр, и никто не мог вонзить свою рядом. Парни зашумели, пожимая плечами.

– Ты не думай, у нас есть стрелки лучше тебя, – сказал Зайсан спокойно. – А ну, никто за честь племени постоять не хочет?

Он подошел к Воину и легонько пнул его в подошву сапога.

– Ну? Никто не хочет? – повторил Зайсан.

– Баловство, только стрелы тупить, – глухо ответил Воин. – За честь племени жизнь кладут, а не с детьми меткостью меряются. Пусть мальчишка потешит самолюбие, выйдя победителем.

– Я буду стрелять, – раздался в толпе звонкий девичий голос, и на его звук Воин мгновенно вскинул голову.

Дочка Шаманки протиснулась между мужчинами и вышла вперед.

– Только лук мой сломан давно. Кто мне свой даст?

Стоявшие поблизости, желая угодить ей, в едином порыве протянули свое оружие, не исключая и Темира. Только наглухо застегнутый красный горит Воина так и остался лежать рядом с ним на земле. Дочка Шаманки направилась к нему, отводя простертые к ней услужливые руки.

– Дашь мне лук? – спросила она, нежно глядя на Воина.

– Он боевой, тяжелый. Натянешь ли?

– Сомневаешься?

Воин не сомневался, поэтому встал, вынул лук и протянул, выбрав также новую, ни разу не стреляную стрелу. Принимая оружие, Дочка Шаманки коснулась пальцами большой руки Воина. Темир поклялся бы чем угодно, что видел, как тот вздрогнул от этого прикосновения. На мгновение, на удивительно долгий миг, между ней и Воином загустел воздух и пронеслась грозовая буря, завершившаяся разрушительной вспышкой молнии. Темиру стало неловко, будто он подглядел то, чего никому видеть не следовало. Он посмотрел на лица людей – они лишь предвкушали выстрел, не обратив внимания на выплеснувшееся из этих двоих чувство, которое они поспешно заперли так глубоко, насколько смогли. Но уже вскоре и Темир забыл обо всем, завороженно глядя, как Дочка Шаманки уверенной рукой натягивает тугую тетиву, одновременно делая медленный глубокий вдох. Она выдохнула, и стрела ее расщепила стрелу Темира на две части. Народ ликовал и громко смеялся, а Темир даже