Елена Чудинова - Робин Гуд Страница 7

— Не все сразу, ребята, — певец неспешно отхлебнул вина и потянулся за лютней. — Про Ланселота, так про Ланселота. Все вы знаете, что звался сэр Ланселот Озерным потому, что рос не как положено человеку. Был он приемышем Водной Феи, и жил в ее перламутровом замке на самом дне. Вышел же он из воды и впервые увидел белый свет уже взрослым. Судьба его вела к замку Камелот, к королю Артуру. Но несчастливая это была судьба, хотя и совершил Ланселот множество рыцарских подвигов во славу Льва на Артуровом знамени. С первого взгляда полюбил Ланселот королеву Гвиневру, жену Артура. А Гвиневра полюбила Ланселота. Но был Ланселот рыцарем, а Гвиневра королевой. И легче им было умереть, чем нанести оскорбленье королю Артуру, славнейшему из королей. И вот они таили свою любовь и страдали. Вот, об этом я и спою.

Негромкие звуки лютни отдались под сводами пещеры, опережая голос певца.

Во веки славтесь, Долг и Честь,Тюремщики Любви!Ее плененье твердо снестьГосподь, благослови.Гвиневре в сердце бъется кровь,С ней рядом — Ланселот.Он говорит ей вновь и вновьО царстве Феи Вод.— Гвиневра, сердца госпожа,Я истомлен тоской,Но Вы велите продолжатьРассказ нехитрый мой.— Ведите речь, сэр Ланселот,Мне хорощо до слез.— На дне я, в царстве Феи Вод,До отрочества рос.Жил под хрустальною водой,И не имел друзей,А мир мой был совсем иной,Чем у других людей.Я игры рыб любил смотретьНа синем лежа мху,А солнце, золотая сеть,Плескалось наверхуКогда стоял погожий день,И радовало глаз.И алая струилась сеньВ закатный грустный час.Не ведал я, что солнце — круг,Оно плыло, дробясь.Лиловых водорослей луг,Мне был как луг для Вас.Как я любил бродить средь них,Слагать стихи и петь.Дно — в перламутрах голубых,И рыбки — словно медь.Не ветер кудри колебалВкруг детской головы:Я водных струй теченье знал,Как знали ветер Вы.— Ведите речь, сэр Ланселот,Мне хорошо до слез.— На дне я, в царстве Феи ВодДо отрочества рос.Жил под хрустальною водой,И не имел друзей,А мир мой был совсем иной,Чем у других людей.Так детство шло, за годом год…Мне фея меч дала:— Король Артур тебя лишь ждетУ Круглого Стола.О, мальчик, нежное дитя,Не все стихи слагать,В закатный час бродить грустя,И жемчугом играть.Вначале страшен новый свет,Возврата нет сюда,Но, полны радостей и бед,Затем пройдут года.Ты станешь вспоминать как сон,Подводный дивный край.Дитя, ты рыцарем рожден!Прощай, навек прощай!— Ведите речь, сэр Ланселот,Мне хорошо до слез.— На дне я, в царстве Феи Вод,До отрочества рос.Жил под хрустальною водой,И не имел друзей,А мир мой был совсем иной,Чем у других людей.И очутившись на землеПорой цветенья роз,Я ощутил вдруг на лицеПотоки горьких слез.Гвиневра! Вышел я со дна,Там слез не льют у нас!На вкус горька и солонаТекла вода из глаз.И, плача, вспомнил я о том,Что их когда-то лил,Ловил я капли жадным ртом,Мне вкус их сладок был.Я слез с коня и лесом шел.Как в сладостном из сновЯ узнавал цветущий долИ гряды облаков.Я обнимал стволы дубов,Я пьян был, взят был в пленВолшебным пеньем соловьевИ замком на скале.— Ведите речь, сэр Ланселот!Мне хорошо… до слез!— На дне я, в Царстве Феи ВодДо отрочества рос.Жил под хрустальною водой,И не имел друзей,А мир мой был совсем иной,Чем у других людей.Во веки славьтесь, Долг и Честь,Тюремщики Любви!Ее плененье твердо снестьГосподь, благослови!

Певец замолк, замер последний трепет струн. Кто-то поспешил подбросить в костер охапку сушняка — в пещере похолодало. Долго сидели все молча, раздумывая о славе давних лет.

— Опоздал король Ричард на свет появиться, — негромко произнес Робин Гуд. — Ему бы самое место за Круглым Столом. Пировать с друзьями, да подвиги искать по свету. Теперь не те люди, да и дела не те.

— О чем ты, Робин?

— Да не стоило ему опять нашу Англию веселую оставлять. Не успел из плена вернуться — снова в поход. Только узнал с Леопольдом, как опасно великодушничать с низкими людьми — и тут же простил принца Джона. Ох, зря.

— Ричард есть Ричард — его не переделаешь. Да и будь он другим, разве любила бы его так вся веселая Англия?

— Слушай, Робин, а правду ли говорят, что наследник трона, маленький принц Артур, назван в честь нашего британского короля?

— Думаю, что правда. Уж во всяком случае правда, что по сердцу Ричарду наше рыцарство Круглого Стола.

— Да, славное было время. А песню ты сегодня спел грустную, Алан.

— Какая уж выпала. Да и вечер сегодня невеселый. Вон, как тревожно садится солнце — красное как кровь-руда.

— Эй, глядите, вороны!

— Ух-ты!! Вот это да!

Грающее воронье грозовой тучей пронеслось по кровавому закатному небу, стремя свой лет над пашнями и лесами.

— Ох и злющие! Да как много! Сроду такого не видывал!

— Кровь чуют… Старики говорят — такое к большой битве!

— К битве… Или к смерти.

— К чьей смерти! Куда они летят?

Мертвым холодом подступающей зимы повеял вдруг осенний вечер. Над всей страной, над веселой Англией летят злые вестники вороны. Слышат люди беду в их криках. Далеко за морями погиб в походе славный король Ричард Львиное Сердце.

Двое осталось наследников, а трон — один. Коварный брат Ричарда принц Джон и ребенок племянник — принц Артур. Прав на трон — поровну. Что-то выйдет из этого, добрые люди?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Подлость шерифа

— Куда едет лорд шериф? — говорили люди в Ноттингеме. — На охоту что-ли собрался? Ишь, сколько народу с ним!

— Чего б ему теперь ни веселиться да ни охотиться? Праздник настал для всех кровопийц норманнов! Король Иоанн сел на трон!

— Эх вы, глупцы! Сел-то сел, да сидит не крепко. Мальчишка Артур растет не по дням, а по часам! Славный да великодушный мальчуган, всем в дядю Ричарда, ничем — в дядю Джона. Рано еще ликовать нашим недругам — и лорду шерифу не до веселья.

— Однако ж поехал он на охоту!

— Поехал-поехал, дружок! На охоту за зеленым оленем.

— Как это — за зеленым оленем?!

— Не понял — объяснять не стану.

Так говорили в этот день в Ноттингеме, наблюдая выезд шерифова отряда. За зеленым оленем собрался шериф — за стрелком в суконном плаще цвета листвы, за головой Робина Гуда.

Сыро в марте в Шервудском лесу, месят грязь лошадиные ноги. В овражках да в тени не сошел еще белый покров, лишь потемнел по краям. Щедро раскиданы веселые подснежники по опушкам.

Кутается шериф в подбитый мехом плащ — пробирает до костей мартовский ветерок. Ох, Робин Гуд, чего бы не отдал шериф, чтобы поднять тебя как проклятого зверя в твоем разбойничьем логове! Дерзок ты, Робин Гуд, слишком дерзок для дорожного грабителя! Пол-года отстраивал Гай Гисборн выгоревший замок. Ну да ничего, небось городка Ноттингема тебе не осадить! Все равно попляшешь на виселице!

Каркнула вспугнутая ворона. Закачались, словно страшные руки, ветви черного гнилого пня, высунувшегося из-под снега. Вздыбился под шерифом вороной жеребец, заржал, забил в воздухе передними копытами.

— Эй, Гийом, Франсуа, Жерве!! Сюда!! Ко мне!!

Тут только сообразил шериф, что, задумавшись, отстал от свиты. Дело пустячное, только дунь в рог, что висит на боку — мигом услышат сигнал. Да только как дотянешься до рога, когда понесла испугавшаяся лошадь и мчится невесть куда не разбирая дороги?! Ветви хлещут по лицу — береги глаза! И двух рук еле хватает удержаться.

Наконец конь споткнулся, упал на оба передних колена: перекинувшись через лошадиную голову, шериф растянулся плашмя на снегу.

Что же, руки-ноги целы, хотя тело так ноет от удара, что не разогнуться в полный рост. Шерифова гордость, вороной Ветер, прядет ушами, еще волнуясь, но виновато косит влажным глазом. Только б вскарабкаться самому в седло! А куда ж его, разрази гром, занесло! Не слышно криков шерифовых солдат. Снега больше, значит выше. Не приведи Господь…

— Экая беда! Не ушиблась ли Ваша Милость?

Слава Богу, есть кому помочь. Силы небесные! Да ведь это проклятая змея, Рейнольд Гринлиф!! Ах, чтоб тебе неладно было! Рука шерифа потянулась к рогу.