Александр Кондратьев - Улыбка Ашеры Страница 7

И сказала мне Черногар-птица:

— Чего ж тебе дать — не придумаю. Привередливы вы, крещеный народ, — не едите сырым мяса рыбьего; а на острове моем ничего не растет. На соседний остров нам не след лететь. Живет на том острове Стратим-птица. Больно та птица на людской род сердита. Чуть забелеют вблизи паруса, сейчас она с острова — бух в море и начнет в воде биться-полоскаться. Разыграется от того ее полосканья пучина морская и затянет корабль на самое дно.

На другом острове живут три сестры лиходейки. Ноги с крыльями у них, как у пернатых птиц, остальное же тело человеческое. Заманивают они к себе корабельщиков — заморских гостей и никто живой от них не ушел… Нам с гобой и туда не расчет лететь…

Есть на Окиян-море еще остров. Владеет тем островом Жар-птица. С вечера она прилетает, поутру прочь улетает. Целый день ее остров без призору стоит. Растут у ней в саду индийские смоквы, наливные яблочки румяные; вишни, орешенья там без счету…

На тот остров я и снесу тебя. Ты кормись там весь день вплоть до вечера. А когда прилетит к ночи Жар-птица — схоронись от нее в зеленых кустах. И что бы ты ночью ни видал, ни слыхал — берегись, добрый молодец, на глаза ей попасть! Поутру же, когда улетит прочь Жар-птица, — выходи из кустов на морской берег. Я тебя подхвачу и с собой понесу… А как встретим в море попутный корабль — накажу корабельщикам тебя домой отвезти. Сама же в Нов-Город не могу лететь. Пути мне туда больше трех недель. Пока летать буду — дети с голоду помрут.

Накормила своих птенцов Черногар-птица, подхватила меня за парчевой кафтан, понесла высоко над синим морем. Пролетела мимо острова Стратим-птицы, которая птица всем птицам мать. Пролетела мимо чернозубых скал, с коих три сестры, три крылатые лиходейки зазывают сладкими песнями корабельщиков-заморских гостей. Подлетели и к острову Жар-птицы.

Остров тот зарос плодовыми деревами; бродят там по траве-мураве, пасутся гнедые туры; порхают по деревьям пестрые птицы. Сверкают на острове светлые пруды; цветут на нем махровые цветы. По лугам, как по бархату зеленому, бегут-журчат прозрачные ручьи.

Среди острова стоит златоверхий терем с изукрашенным резным крыльцом. У крыльца на цепях свирепые львы. Под окнами лежат лютые тигры. Они не спят, глазами поводят, ушами шевелят, воздух нюхают.

Покружилась над островом Черногар-птица, опустила меня в густых кустах и еще раз на прощанье молвила:

— Держись, молодец, подальше от терема! А завтра поутру я вновь прилечу.

Пошел я тихонько по острову, вышел на дорожку приглаженную: засыпана та дорожка скатным жемчугом. Привела она меня в зеленый сад; бьют в нем фонтаны студеною струей. На ветвях висят яблоки румяные, наливные, сладкие, рассыпчатые. Манят взор заморские плоды, разное орешенье и вишенье. Напитался-наелся там я досыта. Вот, стою под деревом да и думаю: «Какова-то собою будет Жар-птица?»

И тут меня сзади вдруг окликнули:

— Ты откуда сюда прибыл, добрый молодец? Как зовешься и какого роду-племени?

Посмотрел я в ту сторону, где спрашивали, и увидел под яблоней соседнею, — на цепи золоченой мохнатый медведь. Испугался туг, изумился я, почему медведь не ест меня, говорит мне речью человеческой.

— Не дивись тому, добрый молодец, что видишь меня в медвежьей шерсти. Дай тебе Бог того же избегнуть. Был я, как ты, удалым богатырем, первым витязем поморской земли. Увидел я царевну Жар-птицу. Разыгралось во мне сердце молодецкое. Пошел к ней без зову в златоверхий терем и попал навсегда в медвежью шкуру.

Отвечал я медведю мохнатому:

— Ты скажи мне правду, бур-космат медведь, какова собой царевна Жар-птица и почему на нее негоже смотреть?

— Сам увидишь, — отвечал медведь, — какова собой царевна Жар-птица. Сам услышишь, как поет она, как зовет сладким голосом ангельским в свой косящат терем гостя милого. Только ты не ходи к ней на ласковый зов. Люб и дорог ей лишь царевич Светел-месяц. Приплывает он к острову в серебряной ладье. Идет он дорожкою жемчужною. Держит он свой путь к чистым прудам; в них купает свое белое тело. И лишь в ранний час, предутренний, всходит он на крыльцо изукрашенное, где встречает его царевна Жар-птица.

А тебе царевна не рада будет.

Сказал я спасибо мохнату медведю и пошел своей дорогою. Вышел я к терему у чистых прудов, сел там поблизости в зеленых кустах и смотрел, как на небе смеркается.

А как только потемнело небо синее и вышли на нем звезды ясные, — зашумели листья древесные, засверкало вдали будто полымя. В высоте захлопало крыльями. Разноцветные искры посыпались. Прилетела на свой остров Жар-птица. Покружилась над кровлею терема, — осветила полнеба сиянием… и ударилась вдруг о сыру землю.

Вижу, стала Жар-птица царевною, такой красоты, что и рассказать нельзя. На челе у нее корона горит; сквозь платье на теле звездочки светят; коса перевита синей молнией.

Подошла она к прудам тихой павою, сняла с себя ферязь с сорочкою, вынула гребень из пышных волос и вошла, не спеша, в воду светлую.

Вымыв в пруду белое тело, вышла царевна на траву-мураву, выжала воду из густой косы; вновь надела платьице расшитое и пошла легкой поступью к терему.

Припали пред нею скимны у крыльца; вздыбились на цепях лютые тигры; запели на деревьях нездешние птицы. Стали выше бить фонтаны студеные.

Прошла царевна в златоверхий терем, села там у косящата окна, белым локтем подперлась и глядит на пруд.

Много ль, мало ль прошло времени — запела Жар-птица сладким голосом: «Ты приди ко мне, мил желанный друг! Припади ко мне на белую грудь; поцелуй меня в горячие уста; обними мое нежное тело!»

Так поет царевна, что себя забыть можно. Не стерпело мое ретивое сердце. Вышел я из зеленых кустов, поспешил к златоверхому терему. Так и манит меня голос ангельский… Подошел я крыльцу изукрашенному и едва лишь ногу на ступень занес, закричали вдруг птицы заморские, на дыбы стали свирепые львы, рвутся на цепях, рычат тигры лютые. Ни назад, ни вперед не пускают меня.

Услыхала царевна шум из крыльце, спускалася вниз со гневным лицом.

— Чего тебе надо, нахальщина?!

— Лишь тебя одну, — отвечал я ей, — без тебя, царевна, мне и свет не мил!

И ответила мне царевна Жар-птица:

— Если так я тебе приглянулася, оставайся навсегда в моем тереме. Сиди у окна в моей спаленке. Забавляй меня речью приветливой. Будь отныне молодец попугай-птицей.

И наотмашь меня ударила царевна Жар-птица левой рукой.

И стал я тут попугаем — пестрой птицею, пестрой птицею с голосом человеческим.

У оконца спаленки косящатого привязала меня за ногу цепочкою царевна Жар-птица прекрасная. И увидел я в то окошечко, как спустился месяц с неба на море и поплыл в ладье серебряной к острову.

На берег ступил он царевичем такой красоты, что и сказать нельзя; походкою легкой направился к чистым прудам перед теремом. Снимал он там среброкованый шелом, наземь клал свою светлую броню, скидывал с себя сорочку белоснежную и купался-мылся во студеной воде.

Выходил потом царевич из чистого пруда, надевал свое нарядное платье и пошел молодецкою поступью в терем царевны Жар-птицы.

Я сидел у одна в ее спаленке и видали, как ласкала друга милого, прижималась нежно к Светлу-месяцу, целовалась с ним сладко Жар-птица.

Кровью сердце во мне обливалося. Тяжким камнем тоска легла на душу…

Еле светом лишь в небе забрезжило, как простился царевич с царевною и уплыл в ладье в Окиян-море.

А она потом одевалася. Чистую сорочку на белое тело. Червчатый летник шитый золотом; вошвы на том летнике темна бархата, пуговки на нем — бурмицкие зерна.

Заплела царевна светло-русые косы, надвинула она золотую корону. Камни на короне, как жар горят. На ногах сапожки сафьяновые, подбиты подковками серебряными. Засыпала корму мне красавица, налила воды чистой скляницу и вышла из терема павою. Ударилась ведунья о сыру-землю и вспорхнула ярко-цветною птицею. Покружилась над прудом и теремом, залила все небо огневой зарей. Вскрикнула голосом нечеловеческим и улетела в небесную высь.

Сижу и грущу я у окошечка. Неужели суждено мне тут век вековать?.. И заслышал тут я взмахи тяжелые. Пролетает мимо Черногар-птица, кружит над садом и теремом, заглядывает в окна косящаты.

И воскликнул я громким голосом:

— Здесь я, здесь, Черногар-птица! Потерял я свой лик человеческий. Обращен я попугаем, птицей пестрою. Помоги мне, если можешь, Черногар-птица!

Подлетела к терему Черногар-птица, ухватилась когтями железными за наличник оконный и молвила:

— Жаль мне, жаль тебя, добрый молодец! Кто попал к Жар-птице, тех не жди домой… Но за то, что ты спас моих малых птенцов — попытаюсь и я тебя спасти. Через две ночи на третий день я об эту же пору прилечу к тебе. Ты же все замечай, что увидишь здесь!..