Гершон Кранцлер - Серебряная маца Страница 7

Но Торквемада еще не закончил свои игры с последним оставшимся в живых мужчиной из рода Модилья. У него была приготовлена еще одна ловушка, и он рассчитывал, что она хорошо послужит его целям. Однажды ночью Реубена разбудили от тяжелого сна и отвели его в помещение, где был только стол и два стула. Свеча, почти догоревшая, на секунду осветила еще одну, маленькую дверцу комнаты и оконце высоко под потолком. Реубен вошел и сел. Вскоре стражники ввели маленькую фигурку в черном длинном платье.

"Грасиэлла, дитя мое, дорогая моя, ты жива!" Реубену казалось, что сердце не выдержит радости, которую он испытал, увидев бледное, худенькое, любимое лицо дочери.

"Отец!" - воскликнула девочка и упала в раскрытые объятия Реубена.

"У тебя всего несколько минут на размышления", - раздался голос из окна.

"Отец, прошу тебя, ради меня! - умоляла Грасиэлла Реубена. - Они научили меня красоте и истине своей веры. Последуй за мной, и мы будем жить вместе в безопасности!"

Реубен дель Модилья побелел. Он выпустил девочку из объятий и серьезно поглядел в ее глубоко посаженные полные слез глаза: "Ты действительно так думаешь, дитя мое?"

"Да, отец. Давай снова будем жить вместе и опять будем счастливы".

"Опять счастливы? Мы? Твой дядя умер здесь в пыточной камере. Твоя бабушка гордо пошла на костер. Неужели мы купим счастье такой ценою? Грасиэлла, дитя мое, что они с тобою сделали?"

"Отец, отец, что мне делать? - прошептала она. - Мне сказали, что есть только один способ спасти тебя. Помоги мне, отец!"

Тяжесть вдруг спала с души Реубена. Он заметил изящную серебряную цепочку на шее дочери, блеснувшую в свете свечи. Он дотронулся до нее, и драгоценная маленькая мезуза появилась из-под черной одежды. "Ты все еще носишь ее?"

"Да, отец. Но на следующей неделе, когда я стану послушницей монастыря, я расстанусь со всем, что мне принадлежит, в том числе с бабушкиным подарком".

"Она - еврейка - погибла в огне гордо, как и жила. А ты, моя дочь... посмотри". Отец нажал на звено, соединявшее мезузу с цепочкой, и задняя стенка серебряной коробочки открылась. Он вынул пергамент. "Погляди. Наша семья всегда держалась своей веры во Всевышнего и в его Тору. Все это написано здесь - на пергаменте. От этого нельзя отказываться, нельзя даже ценою жизни".

"Вам дается еще пять минут", - вновь раздался голос из окна под потолком.

"Грасиэлла, дитя мое, нам лучше умереть вместе, как умерла твоя бабушка, лучше умереть верными своей семье и народу, чем оказаться предателями". Отец и дочь снова обнялись и горько заплакали, ожидая неминуемой смерти.

И вдруг послышался знакомый голос. "Идите скорей сюда", - произнес он. Это была старая Дуэнья! Она появилась из маленькой дверцы в углу и туда же повела отца и дочь - по темным, безмолвным переходам и узким лестницам, полным грязи и нечистот.

Дуэнья, верная старая служанка доньи Ракели, сумела воспользоваться тем, что ее заставляли убирать и чистить сточные трубы темниц. Она узнала, как проникнуть в лабиринт узких скользких переходов и найти по ним путь туда, где за чертой города сточные воды сливались в реку.

Прошло несколько месяцев, а Грасиэлла и ее отец все еще не могли прийти в себя и поверить, что верная старая Дуэнья сумела спасти их. Дуэнья привела их в убежище, но отказалась последовать за ними. "Я должна сейчас же вернуться, иначе они догадаются, где искать вас". С этими словами смелая женщина вернулась обратно, а отец и дочь продолжили свой путь к спасению на корабле, идущем в Константинополь.

Там они попробовали начать жизнь заново, вознося благодарности Господу, который избавил их от горькой участи в застенках инквизиции.

Поблекшие письмена

История из жизни пражского гетто

Это случилось знойным, пыльным летом в еврейском квартале Праги. Улицы были покрыты гниющими зловонными отбросами. В дома евреев пришло страшное несчастье: эпидемия непонятной болезни, от которой дети бледнели и худели, а жар истощал их силы; лихорадка ежедневно уносила по нескольку жизней.

Не помогали никакие лекарства, оказались бессильны даже лучшие лекари, выписанные из Венеции и Италии. Дети продолжали умирать.

Рабби Иегуда Лива, главный раввин Праги, объявил пост и неустанную молитву о прощении и спасении: "Несомненно, мы навлекли на себя это бедствие непослушанием Господней воле. Может быть, услышав молитвы, исходящие из глубины сердец, Господь откроет нам причину этого великого несчастья и укажет средство спасения. Ибо Господь никогда не посылает нам болезни, не заготовив наперед лекарства для ее исцеления".

Два дня и две ночи постились евреи Праги, и мужчины и женщины. Они не ели и не пили, несмотря на невыносимую жару: жалобы детей мучили их сильнее, чем голод и жажда.

Но и это не принесло облегчения. Не было Небесного знамения о смягчении Господнего гнева, а врачи никак не могли отыскать спасительного лекарства.

Наступила полночь. Рабби Иегуда сидел у себя в комнате, повторяя слова "Тикун Хацот" - полуночного плача о разрушении Храма. Но сосредоточиться он не мог: мысли все время возвращались к беде, постигшей его паству. Откуда ждать помощи? Что делать?

И вдруг он вспомнил. Голем! Глиняный великан, слуга, которого он создал, произнеся Священное Имя. Правда, ему давно не приходилось прибегать к его помощи, но сейчас положение было слишком серьезным. Он поднялся на чердак и тайными словами пробудил Голема от сна. Гигантская глиняная фигура медленно поднялась и теперь стояла перед ним...

- Досточтимый хозяин, - произнес великан, - я готов исполнить твои приказания. Чего ты желаешь?

- Ужасная болезнь поразила наших детей, и ни один лекарь не может их исцелить. Пойди и расспроси всех обитателей земли, моря и неба, нет ли средства спасения от этой страшной болезни, опустошающей наши дома?

Тяжело вздыхая, рабби Иегуда вернулся к прерванной молитве; святые слова Псалмов Давида принесли утешение его душе. Если средство исцеления есть, Голем, конечно, узнает его, потому что Божественное Слово, которым он был создан, давало ему власть над всеми живыми существами и всеми силами природы.

Прошло много времени, прежде чем появился могущественный Голем.

- Принес ли ты вести об исцелении? - тревожно спросил рабби Иегуда.

- Я обошел все небо и землю, я расспрашивал всех обитателей воды и воздуха, я говорил с камнями и с растениями. Наконец меня направили к духу зноя, который вызывает лихорадки. Я спросил, за что он наслал эту беду на твою общину, и он ответил: "Так велел мне Ангел Господень. Я не вправе подвергать сомнению Его приказания или спрашивать Его о причинах. Но вот что я могу тебе посоветовать - поверь мне мезузы на домах общины. Ибо, когда Имя Господа в мезузе написано правильно, она охраняет дом еврея, и никакое зло не может поразить детей, живущих в нем".

- И как я не подумал об этом раньше? - пробормотал рабби Иегуда. - Быстро ступай и проверь все мезузы в гетто.

- Я уже сделал это, хозяин, и вот что я обнаружил: во всех мезузах, написанных рабби Моше Софером, не хватает буквы в Имени Господа - она как будто стерлась или выцвела.

- Что? Блаженной памяти Реб Моше Софер? Он был самым благочестивым человеком в нашей общине, я думаю даже, что он был одним из тех тридцати шести истинных праведников-цадиков, чьей милостью существует этот мир!

Мезузам, написанным им, нет равных. О, если бы он только был жив, чтобы и впредь делать их для нас! Что могло с ними случиться? Я ничего не понимаю...

- Кто я такой, чтобы давать тебе советы, господин? - сказал Голем. - Но мне кажется, хорошо бы выяснить, не провинилась ли община в чем-нибудь перед рабби Моше, его семьей или его могилой. Что-то должно быть не так, иначе с мезузами ничего бы не случилось.

- Нельзя терять времени. Узнай, что сможешь, и я тоже сделаю все, что в моих силах.

На следующий день рано утром рабби Иегуда отправился к небольшому домику, в котором когда-то жил Реб Моше Софер со своей семьей. Одного взгляда на дом было достаточно, чтобы понять, что его обитатели

терпят страшную нужду. Стекол в окнах не было - вместо них колыхались занавески из мешковины. Лестница, двери и крыша давно требовали починки.

Душа рабби Иегуды была глубоко возмущена этим зрелищем, и он дал себе клятву возместить ущерб, причиненный семье одного из самых верных и праведных членов общины, искупив эту прискорбную несправедливость.

Он постучал в дверь и услышал в ответ слабый голос. Рабби Иегуда оказался в холодной сырой и мрачной комнате. В темном углу на охапке соломы сидела вдова рабби Моше, напротив - двое маленьких маленьких детей.

- Ответь мне, добрая женщина, почему ты живешь в такой нищете? Разве община не выплачивает тебе еженедельной пенсии, чтобы ты и твои дети не нуждались?

- Я получила пенсию только два первых месяца, а потом ее платить перестали. Мы всей семьей существуем только на то, что зарабатывает мой старший сын; он - тряпичник. Но вот уже три недели, как он пропал, а у меня нет сил идти его искать. Неужто Господь не смилуется над ним в память об его отце, да будет мир его душе?!