Сергей Буридамов - Чужие камни Ноккельбора Страница 9

Внезапно от пришедшей в голову догадки Векша остолбенел. Вони не было. «Нелюди все село порубали. Никого не оставили. Тут лежать все должны. А запаха мертвецкого нет!» От этого ему стало не по себе еще больше.

Нащупав дверь в избу и открыв ее, Векша осторожно засунул голову во мрак пустой хаты и принюхался. Ничего, только плесенью пованивало. Переступая порог, подумал Векша и о том, что в ночном сыром воздухе даже гари не чувствуется. «Чудеса какие… Надо будет утром пойти дядю с тетей похоронить с честью. Да и всех соседушек, кого найду» – пронеслось в голове. В полном мраке он со скрипом затворил дверь и, нащупав засов, опустил его. «Все, добрался!» – подумал он.

Ни зги не видно. Только в дальнем углу избы из небольшого окошка пробивался хилый лунный свет. У Кущихи Векша бывал не раз, когда посылали его за медом, поэтому расположение предметов в горнице он знал хорошо. «По правую руку от меня столешница дубовая, дальше пройти – печь с очагом. Вот туда мне и надо».

Печке вдовьей вся деревня завидовала. Покойный Куща был справным мужиком. Все в его руках становилось ладным да полезным. Потому и печь он сделал особую – с очагом-камином. Все селяне ходили поглазеть на искусную работу. Говорили, что такую диковинку Куща у гномов в Ключене высмотрел.

Шажок за шажочком пробираясь к печи, Векша ощупывал пустоту, натыкаясь руками то на поверхность стола, то чувствуя под ладонью стену. «Мора, помилуй, не дай напороться на мертвяка. Наровица, миленькая, пусть тебя здесь не будет» – дрожал Векша. Ударился лбом о горшок, что висел на потолочном крюке, зашипелся и выругался. Все, вот и печка. «Теперь надо огниво раздобыть. Куда вдовица его запропастила?» Векша лихорадочно ощупывал предел печи. Чем дольше он находился в полной темноте, тем страшнее ему становилось. Сердце гулко стучало, а низ живота подозрительно сводило. Подкрадывалась паника.

Есть! Найти очаг было легко; в нем уже были сложены щепы. Пару раз лязгнув кремнем о кресало, мальчик радостно воскликнул. А вот и искра! Спустя несколько мгновений маленький огонек с тихим треском радостно набросился на пыльные щепки.

Горница тускло осветилась. Однако даже этого было достаточно, чтобы сердце перестало стучать, как молот о наковальню. Векша ощутил почти что счастье. Опустившись голой задницей прямо на пол, напротив весело разгорающегося огня, он подкинул пару чурок и протянул озябшие руки к пламени. Тепло обволакивало его, а от мокрой кожи пошел влажный пар. А Векша сидел, уткнув обвислое брюхо в колени, и глупо улыбался. Несмотря на голод и усталость, он впервые почувствовал себя в безопасности. Огонь стал его маленькой победой. Очаг немного дымил. Векша закашлялся: «Трубу давно не чистили». Пришлось приоткрыть оконце, чтобы впустить в избу прохладный ночной воздух.

Согревшись, Векша прошелся глазами по широкой кущихиной горнице. Тела хозяйки не было. Видать, выбежала из избы на крики, и там сгинула. Векша с грустью подумал о доброй ясноглазой бабе, потерявшей мужа-бондаря много лет назад. К Кущихе похаживал вдовец по имени Быша, но никто и слово против не говорил. Рядовичей оставалось совсем мало, и распри между ними остались в далеком прошлом. Времена были тяжелые, и даже глуповатый Векша понимал, что нет небогатым людям радости от бабьих сплетен и раздоров. А недавно Быша и вовсе позвал Наровицу замуж. А та только рада была – согласилась сразу. К свадьбе все было готово. Селяне радовались каждому поводу. Будет свадьба – будут детишки. А потом пришла та ночь и привела за собой нелюдей…

В дрожащем свете очага мальчик начал поиски съестного. Пошарил по полкам – тщетно. Только руками развел: прошло несколько суток, а в избе было шаром-покати. Да и грязно, словно давно не убирались. Стол, лавки, здоровенный кованный, сверговой работы сундук – все было покрыто толстенным слоем пыли. От двери к печке тянулись семенящие векшины следы, отпечатавшиеся на пыльном ковре дощатого пола. Векша еще раз подивился запущенности дома: «Кущиха была бабой чистоплотной. Все в порядке держала. Откуда грязи столько?» В пыли были даже миски и кружки на высокой полке. Здесь царили затхлость и духота. Оставалось одно – лезть в подвал, где должны были ждать Векшу бочонки с медом и моченой репой, мешки с мукой да и все остальное съестное.

И там вновь ждал его полный мрак, да вдобавок – холодный пол, по которому придется ступать босыми пятками. Можно было дождаться утра, но голод уже, не стесняясь, грыз его утробу. «Если не пожру, заснуть не смогу» – уговаривал себя Векша, поглаживая стонущее от голодухи пузо. Затем решился: нахмурился, поежился и, скрепя сердце, схватился за кольцо, торчащее из пола. С трудом приподнял тяжелую деревянную створку. Из подвала пахнуло холодом и такой мерзкой вонью, что даже пустой желудок Векши взбунтовался. Пахло так, как будто в подполе что-то давно умерло и разложилось. Неужто все испортилось за несколько дней? Но как? Векша помотал головой, вздохнул и, зажегши лучину, полез в подвал.

Словно в зимнюю воду, спускался он по скрипучей лестнице. Тьма, вонь и холод встретили его. Лучина еле-еле освещала расстояние в три шага, поскрипывая и пощелкивая. Векша попытался задержать дыхание и шагнул к ближайшей бочке, которую высветила из мрака лучина. Бочонок был наглухо забит, но судя по липкому загустению на крышке, там хранился мед.

Нервно и быстро сбил Векша крышку лежащей рядом шпонкой и погрузил сразу обе руки в затвердевшую массу. Бродилый, приторный запах окутал его. Голова закружилась, а в животе радостно запело. Набив обе щеки сладким и терпким медом, Векша даже глаза закрыл и радостно замычал. Для порядка немного пожевал и проглотил. Пустое брюхо с недоверием восприняло такое необычное подношение, но, покочевряжившись, все-таки усвоило неожиданный подарок. «Век бы так жрать!» – подумалось толстяку. – «Еще бы на краюху намазать».

Некоторое время Векша, чавкая и отдуваясь, поедал приторное месиво. Наконец, почувствовав великое пресыщение, оторвался от бочонка и вытер заляпанную сладким рожу. «Надо бы еще чего поискать – подвал-то немалый» – мальчик задумчиво вытер липкие ладони прямо о бочку. – Ай, да ну – до утра подожду. Поел, теперь и спать пора». Организм радостно поддержал эту идею. Глаза его слипались, а ноги, смертельно уставшие после долгого лесного перехода, сами понесли Векшу к лестнице. Хватая липкими пальцами деревянную перекладину, мальчик вылез из подвала и захлопнул за собой тяжеленную крышку. Прошел пару шагов, потом вернулся и боязливо надвинул тяжеленный кованый сундук сверху на люк. Мало ли что…

Держа в левой руке почти потухшую лучину, Векша нашел глазами вдовью спальную лавку и, зевнув, залег на нее. Укрывшись подвернувшейся пыльной шкурой, чихнул и зажмурил глаза под ласковыми всполохами огня в очаге. Сон сразу же навалился и мягко обволок его. Подросток стремительно проваливался в блаженное забытье.

Где-то за рекой немного поухал и затих филин. И вот уже мгновение спустя в темной и пыльной избе, под еле слышный треск тлеющих в печи поленьев, блаженно вытянув грязные мозолистые пятки, крепко спал юный Векша. Его тело полностью расслабилось и начало набираться силой перед завтрашним днем.

Лес за рекой вздыхал полуночными звуками, в которых не было ничего привычного человеческому уху. Сонно шумели листьями деревья. На край покосившейся крыши, хлопоча мягкими крылами, уселся давешний седой филин. Повертел головой, погукал и полетел по своим делам – полевок да землероек ловить. А Векша спал и во сне почесывал голое пузо, зудящее от пыльной колкой шкуры.

Дождливый день пришел в деревню вместе с галдежом лесных птиц. Солнце изредка проглядывало сквозь свинцовые облака. В один из таких моментов сквозь оконце кущихиной избы блеклый солнечный зайчик ворвался в темную горницу и остановил свое движение сначала на лбе, а потом на подбородке Векши. Толстяк беззаботно развалился на скамье и дрых без задних ног под стук капель по крыше. Дрожащий лучик снова переместился и нахально уселся прямо на нос нашего героя. Нос Векши начал медленно, но верно нагреваться.

Некоторое время ничего не происходило. Векша все так же довольно сопел и даже попытался спрятать размякшее лицо от назойливого раздражителя, накрывшись шкурой. Однако лучик добился своего: повозившись, толстяк открыл сначала один, а затем и второй глаз.

Некоторое время Векша лежал, зевал, вздыхал и почесывался, ни о чем особенном не думая. Затем, кряхтя, уселся и уставился мутными от сна глазами на оберег-ладинец, висевший на противоположной стене. «Пить охота. Дойду-ка до колодезя. Потом можно и делами заняться» – лениво подумал Векша. С наслаждением потянувшись, он встал со скамьи и пошел на выход из избы, чуть прихрамывая на затекшую ото сна ногу.