Калевала - Автор Неизвестен Страница 9

Перевод Бельского как будто точен, но у читателя не создается того впечатления, какое он получает от оригинала:

Называет мать: Куллерво, А Унтамо прозвал: Воин.

Ослабленное впечатление получается оттого, что переводчик поставил но только слово «прозвал», но и двоеточие перед «воином», между тем Унтамо никак не прозвал ребенка, наоборот, он оставил его без имени, потому что ребенок рабыни был для него только новым солдатом. В двух последующих изданиях это место окончательно потеряло свой социальный смысл, — слово «воин» в них уже пишется с большой буквы и как бы становится имененем собственным:

А Унтамо прозвал: Воин.

Неверное понимание этого места ведет Бельского к другой ошибке. Вся трагедия Куллерво в том, что он вырастает у Унтамо в рабстве. Когда Унтамо, боясь вырастить будущего мстителя, делает несколько попыток погубить Куллерво и они не удаются, он решает воспитывать дитя, как своего раба, Бельский совсем не упоминает о рабе и переводит, искажая смысл оригинала:

Он воспитывать решился, Как свое дитя, Куллерво.

В оригинале сказано сильно и ясно:

Kasvatella Kullervoinen Orja Poikana omana.

Казалось бы, мелочи, но мелочи, изменяющие социальный смысл оригинала и ослабляющие художественный образ мстителя Куллерво.

В руне 2-й есть строфа, состоящая из четырех двустиший (стихи 301–308). Л. П. Бельский, переводя эту строфу, пропустил в ней один стих:

Pane nyt turve ttrnkemahan.

Редактор издания «Academia», а за ним и составитель петрозаводского издания пропускают в этой строфе уже целых два стиха:

Pane nyt turve tunkemahan, maa vakeva vaantamahan!

Речь идет при этом не о каких-нибудь «повторных» или «несущественных» стихах (хотя, на наш взгляд, в «Калевале» вообще нет ни одного несущественного стиха), — речь идет об очень важном месте. Вяйнямёйнен взывает к «старице земли», «матери полей», прося ее дать плодородие почве, которую он только что засеял зерном. Но плодородие земли он представляет себе в действии, в признаках: в туке, в дерне, в «переворачивании зарубки» на земле. Но как раз в этих вещах — туке, дерне, переворачивании земли под вырубленными деревьями — и раскрывается конкретная особенность подсечного земледелия. Убирая эту строку, переводчик уничтожил живые, реальные образы поэмы и оставил лишь молитву к мифическим божествам.

В руне 49-й Вяйнямёйнен решает выведать, куда злая Лоухи запрятала украденное ею солнце и месяц. Для этого он гадает, согласно древнему обычаю, на лучинах. Но Л. П. Бельский переводит это место непонятно для наших дней, заставляя Вяйнямёйнена вместо гадания «кидать жребий», «вертеть жеребья»:

Надо, видно, кинуть жребий… Жеребья вертеть он начал… Молви правду, жребий божий..

Нельзя архаизировать слово «жребий», которое для современного читателя имеет определенный и только единственный смысл.

Еще два примера из 2-й руны. В стихах 157 и 158 Л. П. Бельский допустил две неправильности. В оригинале сказано «между глаз косая сажень», а Бельский перевел «каждый глаз длиною в сажень». Дальше в оригинале речь идет о штанах, которые внизу, у пят, шириной в сажень, повыше, на коленях, шириной в полторы сажени, а еще выше, на бедрах, в две сажени. Между тем Л. П. Бельский перевел слово «штаны» словом «шаровары», перенеся чисто локальное понятие, возникшее в Азербайджане в IX веке от названия горы Саровиль (в районе этой горы жили крестьяне, носившие широкие штаны; отсюда Саровиль — шаровары), к древним финнам, никогда шаровар не носившим. Не говоря уже о произвольности такого перенесения, оно само по себе разрушает создаваемый в оригинале образ: шаровары, как юбка, расширяются книзу, тогда как в оригинале говорится именно о штанах, узких книзу и расширяющихся кверху.

Пропала в переводе Л. П. Бельского и чудесная игра слов с «Куманичкой» (руна 11-я, стихи 261–272).

Лемминкяйнен, веселый искатель приключений, везет домой похищенную им девушку Кюлликки. Девушка боится, что ее похититель — бедняк, не имеющий даже коровы. Лемминкяйнен, посмеиваясь, утешает ее тем, что у него очень много коров:

На болоте Куманичка, На пригорке Земляничка, В-третьих, Клюква на полянке,—

которые очень удобны тем, что «хороши они без корму и красивы без надзора; их не связывают на ночь, не развязывают утром, не кладут пред ними корму, им не сыплют утром соли». Игра слов тут заключается в сходстве названий ягод с обычными в «Калевале» кличками коров (Muuriki — Muurikki), — поэтому названия ягод в этом месте оригинала напечатаны с большой буквы. Но в переводе Бельского исчезли большие буквы, исчезли ласкательные окончания (как и в двух последующих изданиях), и игра слов, тонкий юмор этого места пропали для читателя.

Возможно, в переводе есть и другие неточности, но это не умаляет огромного значения труда Л. П. Бельского.

Мощные образы людей, навсегда вам запоминающиеся, грандиозные картины природы, точное описание процессов труда, одежды, крестьянского быта — все это воплощено в рунах «Калевалы» в высокую поэзию.

Мариэтта Шагинян

Руна первая

Вступление (1–102). — Дева воздуха опускается в море, где, забеременев от ветра и воды, становится матерью воды (103–176). — Утка свивает гнездо на колене матери воды и кладет там яйца, (177–212). — Яйца выкатываются из гнезда, разбиваются на кусочки и, кусочки превращаются в землю, небо, солнце, луну и тучи (213–244). — Мать воды сотворяет мысы, заливы, берега, глубины и отмели в море (245–280). — Вяйнямёйнен рождается от матери воды и долго носится по волнам, пока, наконец, не достигает суши (281–344)

Мне пришло одно желанье, Я одну задумал думу, — Быть готовым к песнопенью И начать скорее слово, 5Чтоб пропеть мне предков песню, Рода нашего напевы. На устах слова уж тают, Разливаются речами, На язык они стремятся, 10Раскрывают мои зубы. Золотой мой друг и братец, Дорогой товарищ детства! Мы споем с тобою вместе, Мы с тобой промолвим слово. 15Наконец мы увидались, С двух сторон теперь сошлися! Редко мы бываем вместе, Редко ходим мы друг к другу На пространстве этом бедном, 20В крае севера убогом. Так давай свои мне руки, Пальцы наши вместе сложим, Песни славные споем мы, Начиная с самых лучших; 25Пусть друзья услышат пенье, Пусть приветливо внимают Меж растущей молодежью, В подрастающем народе. Я собрал все эти речи, 30Эти песни, что держали И на чреслах Вяйнямёйнен [13], И в горниле Ильмаринен [14], На секире Каукомъели [15], И на стрелах Ёукахайнен [16], — 35В дальних северных полянах, На просторах Калевалы [17]. Их певал отец мой прежде, Топорище вырезая; Мать меня им научила, 40За своею прялкой сидя; На полу тогда ребенком У колен их я вертелся; Был я крошкой и питался Молоком еще, малютка, 45Пели мне они о Сампо [18] И о чарах хитрой Лоухи [19], И старело Сампо в песнях, И от чар погибла Лоухи, С песней Випунен [20]скончался, 50В битве умер Лемминкяйнен [21]. Слов других храню немало И познаний, мне известных: Я нарвал их на тропинке, Их на вереске сломал я, 55Их с кусточков отломил я, Их набрал себе на ветках, Их собрал себе я в травах, Их я поднял на дороге, Пастухом бродя по тропкам, 60И на пастбищах мальчишкой, Где луга богаты медом, Где поляны золотые, Вслед за Мурикки [22]-коровой И за пестрой идя Киммо [23]. 65Насказал мороз мне песен, И нанес мне песен дождик, Мне навеял песен ветер, Принесли морские волны, Мне слова сложили птицы, 70Речи дали мне деревья. Я в один клубок смотал их, Их в одну связал я связку, Положил клубок на санки, Положил на сани связку 75И к избе привез на санках, На санях привез к овину И в амбаре под стропила В медном ларчике их спрятал. Долго песни на морозе, 80Долго скрытые лежали. Не убрать ли их с мороза? Песен с холода не взять ли? Не внести ль ларец в жилище, На скамью сундук поставить, 85Под прекрасные стропила, Под хорошей этой кровлей; Не открыть ли ларчик песен, Сундучок, словами полный, За конец клубок не взять ли 90И моток не распустить ли? Песню славную спою я, Зазвучит она приятно, Если пива поднесут мне И дадут ржаного хлеба. 95Если ж мне не будет пива, Не предложат молодого, Стану петь и всухомятку Иль спою с одной водою, Чтобы вечер был веселым, 100Чтобы день наш был украшен И чтоб утренним весельем Завтра день у нас начался.