Последняя загадка Эдипа - Нинель Сирык Страница 9

И мысли Эдипа, словно их кто-то, помимо его воли, внушил ему, слагались в строфы.

Когда-нибудь я не смогу

И всё скажу, что ты хотела

Сказать, но только не посмела.

Когда-нибудь…

Зачем я лгу?

Я не сумею.

Разве в праве

Я вмешиваться в жизнь твою

И править ею?

Разве сможешь

Сознаться ты в своём грехе?

Когда стрела в твоей руке,

Ужель её направишь жало

Во грудь свою?

Нет, Ты молчишь.

А, может ждёшь?

Ты не простишь

Мне нерешительность, я знаю.

Когда-нибудь не сможешь ты,

Не выдержишь и лишь заплачешь.

Но разве выразишь иначе

Всю неизбывность пустоты

Неразделённой горькой страсти,

Что душу рвёт твою на части,

И знаешь ты, что не вольна

Её ни скрыть, ни обнаружить.

Такой болезнью занедужить-

И боль, и счастье, и вина.

Когда-нибудь…

О, как я жду

Услышать от тебя признанье

В твоём грехе, в твоём страданьи,

В чём, я быть может, на беду,

Тебе признаться не умею.

В ФИВАНСКОМ ДВОРЦЕ

Иокаста проснулась рано, как обычно. В гинекее вообще раньше пробуждалась жизнь, нежели в мегароне. Она оделась и отправила рабыню.

После смерти Лая Иокаста словно оглохла. Смысл услышанного доходил до неё не сразу, ей стоило труда собраться с мыслями, подавленность притупила ощущения. Но, прожив столько лет с Лаем, будучи царицей, Иокаста умела держать себя. Стороннему наблюдателю эта женщина не давала повода заподозрить её в основной её слабости — в чувствительности и сентиментальности. Эту сторону своего характера, пожалуй знала одна Иокаста. Ни разу за время пребывания в фиванском дворце, будучи на виду у своего народа, царица не позволила себе расслабиться. Немало горя и несправедливости ниспослали ей боги, но царица умела вынести нелестные дары свыше с царским достоинством. А кто знал — чего стоило ей это достоинство?

Она подошла к очагу, протянула над ним руки. Ладоней коснулось тепло, красневших ещё углей.

Нынче, вдруг, до царицы дошло, что у неё есть муж. И этот муж- не Лай, а другой — Эдип из Коринфа, совсем ещё мальчик.

О, Зевс! Как же ты своевольно и беспечно обращаешься с судьбами человеческими. Чтобы спасти мужа от уготованного ему жребия, я собственными руками погубила единственного своего сына. Однако боги всё равно лишили меня супруга. Чем мы разгневали тебя, Громовержец? Теперь Мойры пожелали бросить меня в объятия юноши, который мог бы найти себе супругу по возрасту.

Сын Полиба. Полиб тоже не бессмертен. И Эдип займёт его место, станет царём Коринфа. А я останусь вновь одна и, ужели мне вновь суждено будет стать женой ещё кого-нибудь?

Я его не видела с того дня, когда он победил сфинкса.

Иокаста отошла от очага и направилась к выходу из гинекея. В мегарон женщинам заходить не полагалось. Иокаста пренебрегла этим правилом, как то было и прежде, при жизни Лая.

Она остановилась у ложа. Эдип спал, разбросав руки в стороны. Его щёк, как будто коснулась розоволикая Эос. ицо было сосредоточенным, меж бровей пролегла глубокая складка, которая во сне несколько сгладилась. На груди курчавились светлые волосы — признак мужественности и силы. Иокаста впервые увидела какое у него красивое и сильное тело. Она смотрела на его лицо и в ней пробуждались, скорее материнские, ем женские чувства к этому молодому коринфянину.

Эдип открыл глаза. Иокаста едва сдержала нежную улыбку.

Всё же царица не сумела сдержать проявления нежности, она коснулась рукой светлых волос Эдипа.

— Какой ты красивый, Эдип. Ты молод и наверное честолюбив…

Эдип лежал, закинув руки за голову и смотрел царице прямо в глаза. Она не отводила взгляда. Иокаста, каким-то чисто женским чутьём, улавливала общий ход мыслей Эдипа. Она понимала всю нелепость создавшегося положения. Причём, двоякую нелепость.

Во-первых, этот жестокий народный обычай — выбирать царём победителя или избавителя, и отдавать ему в жёны вдову, не беря в расчёт ни возраст, ни положение.

Во-вторых, их страх друг перед другом. Иокаста угадывала страх не только в себе, но и в Эдипе. Она была уверена, что её нынешний супруг — в полном смятении, боится оказаться в смешном положении и ищет выход из непривычной для него ситуации. Тем более, если учесть его юность. Что ж, пусть решает. Он — мужчина.

Эдип прикрыл глаза. Иокаста поняла, в нём сейчас борется мужское честолюбие и юношеская наивность. И она была уверена — победа будет ни за одним, ни за другим — победит в этом юноше — политик. Она поднялась и безмолвно удалилась.

В этот же день, не повидавшись даже с Иокастой, Эдип, в сопровождении отряда воинов отправился в путь. Ему предстояло побывать во многих городах.

Наутро следующего дня шёл мокрый снег, перемежавшийся дождём. Иокаста чувствовала себя неуютно. Она и в предыдущие дни не виделась с Эдипом, но тогда он был здесь, во дворце. Теперь же, стало пусто. И царица поймала себя на том, что находится в состоянии ожидания — томительного, неизвестного. Эдип не сообщил: ни куда, ни как надолго он уезжает.

День прошёл вяло, хотя дел было не меньше, чем обычно.

Ночами, её порой мучили кошмары, нередко снился Эдип. Однажды царице приснился странный сон. Эдип ехал с воинами через перевал. В небольшой долине отряд остановился на отдых. Эдип соскочил с коня, привязал его к невысокому деревцу, а сам улёгся в зелёную, сочную траву. Светило солнце, дул свежий горный ветерок. Вдруг, Иокаста увидела змею, ползущую к голове Эдипа. Он же, безмятежно лежал, глядя в небо. Змея выбрасывала свой раздвоенный язык и лентой извиваясь, подползала всё ближе. Иокаста знала, что она здесь, с ним, словно она присутствовала как бы во всём: в воздухе, в деревьях, в солнечном свете… Она закричала. Однако услышала лишь свой шёпот, она хотела броситься к царю, но она, Иокаста — не была плотью, будто растворённая в эфире, металась и не знала как отвести от Эдипа опасность. Змея подползла к виску и, уже немигающие её глаза смотрели в то место, куда она намеревалась ужалить молодого коринфянина…

Иокасту разбудила рабыня.

— Проснись, царица. Что тебя мучает, проснись и избавься от мучений, посланных Гипносом.

После этого сна Иокаста уже не могла сомневаться в том, что Эдип ей дорог. Ожидание приобрело смысл. Она не раз представляла себе как встретит своего царя. С каждым днём она убеждалась в том, что любит этого