Автор неизвестен - повесть о победах московского государства Страница 10

Таким образом, в “Повести…” есть несколько самостоятельных завершенных рассказов, посвященных своим частным темам. Каждый из них разбит, как правило, на несколько частей, т. е. частная тема не исчерпывается в одном месте полностью, а проходит в разных местах “Повести…”, воплощаясь в отдельных эпизодах рассказа. Несколько таких эпизодов, помещенных рядом, представляют события в разных планах. В этом можно усмотреть сознательное стремление автора к созданию исчерпывающей общей картины политического состояния страны, своеобразного хронологического среза политической обстановки в России в определенный период времени. Делается это для того, чтобы охарактеризовать роль смольнян в каждый момент “Смуты”.

Все частные темы, составляющие содержание расположенных рядом фрагментов разных рассказов, сливаются в общую тему, которая и определяет характер повествования на данном отрезке. В качестве примера можно привести характеристику ситуации в стране после пространно описанного прихода Скопина-Шуйского в Москву в 1610 г.

Под влиянием непрекращающихся побед русских “…бысть на всех государевых неприятелей страх и ужас велик…” (л. 30).

Охвачен страхом и король Сигизмунд III, “…в то время… под градом Смоленским стоящ…”, “…ужасаяся помощи и обороны граду Смоленску, чая от князя Михаила Васильевича…” (л. 30).

Далее следует рассказ о мужественной обороне Смоленска воодушевленным победами Скопина и надеждой на скорую помощь гарнизоном во главе с воеводой Шейным.

Заканчивают картину следующие известия: “Смольяне же в то время в Москве, в полку князя Михаила Васильевича. Предрекомый же той тушинской вор во граде Калуге седяще, страхом многим и ужасом трепеташе…” (л. 30 об.).

Итоговое обобщение выражает общую тему данного отрывка “Повести…”: “Бысть же тогда в Московском государстве по всем градом и весем радость велия…” (л. 31).

Первый хронологический слой “Повести…” образует характеристика царствования Шуйского и его действий против армии Болотникова, похвала Скопину-Шуйскому и объяснение его роли в подавлении восстания, рассказ о получении вести в Смоленске об осаде Москвы и об участии смольнян в разгроме восставших под Москвой и Тулой. Все эти темы сливаются в общее повествование о подавлении восстания под руководством И. И. Болотникова в 1606-1607 гг.

Второй хронологический срез образуют рассказы о приходе под Москву Лжедимитрия II, о сражении под Москвой 3 июня 1608 г., собирании войск Скопиным-Шуйским в Новгороде, о действиях смольнян против польско-литовских интервентов в районе Смоленска, об обмане Мнишиков, соединившихся с Лжедимитрием П.

Подобным образом раскрыты и другие обобщающие темы: тема освободительного похода Скопина-Шуйского, тема “смятения велия” (смерть Скопина, клушинское поражение и измена наемников, свержение царя Василия Шуйского, признание царем королевича Владислава вопреки возражениям патриарха); тема бедствий страны (ссылка в Польшу царя и посольства во главе с Филаретом, штурм и падение Смоленска, избиение смоленских дворян и московского населения поляками) и т. д.

Деление на несколько частей рассказа об одном событии с целью подчинения композиции произведения основной идее следует признать индивидуальным приемом автора “Повести…”, а вся сложная структура ее с прерывистой основной сюжетной канвой и множеством побочных линий представляет собой в литературе о “Смуте” одну из наиболее значительных находок в области формы художественного произведения.

Обращение автора “Повести…” ко многим литературным источникам, подражание самым различным - по времени создания, жанровому признаку, по принадлежности к разным стилистическим системам - произведениям не могло не сказаться на ее общем стилистическом строе.

Стиль “Повести…” отличается заметной неоднородностью. Можно выделить в ней четыре стилистических слоя.

Основной “неукрашенный” стилистический слой “Повести…” характеризуется сильным влиянием деловой письменности. Как отмечалось выше, большое воздействие на стиль “Повести…” оказали разрядные записи. Сухой и точный язык Разрядных книг автор использовал для описания многочисленных событий, без упоминания о которых невозможна общая картина повествования, но на которых не было смысла останавливаться подробно, поскольку это рядовые, невыдающиеся события.

Иногда черты стиля Разрядных книг встречаются даже в рассказе, написанном соответственно этикетной ситуации в торжественно-значительном тоне. В качестве примера можно привести описание встречи князя М. В. Скопина-Шуйского в освобожденной им Москве. Совершенно неожиданно для подобных описаний здесь появляется сообщение о том, что “…послал государь на сретение ему боярина своего князя Михаила Феодоровича, повеле его со многою честию встретити” (л. 28 об.). Это по существу самая настоящая выдержка из разрядной записи, фиксирующая факт встречи и указывающая главного исполнителя церемониального акта: “И царь и великий князь посылал встречати боярина своего князя Михаила Федоровича Кашина-Оболенсково…”. [50]

Автор всегда перерабатывал заимствования из разрядных записей, приспосабливая их лаконичные сообщения к своему повествованию, но при этом не слишком разнообразил приемы образной выразительности. Можно указать лишь два случая применения метафоры при описании рядовых событий. В рассказе о столкновении смоленских дворян с арзамасскими крестьянами, чтобы подчеркнуть всю нелепость сопротивления мужиков “непобедимым” смольнянам, автор приводит метафорическое сравнение: крестьяне разбежались от смоленского воинства, “яко скот от дивиих зверей” (л. 47 об.). В другом случае, сообщая о том, что к Болотникову “…многие русские люди… приложишася…”, автор так оценивает их поступок: “…оставя свет, ко тме уклонишася…” (л 20- 20 об.).

В “Повести…” часто используется прямая речь. Как правило, это написанные торжественным, насыщенным тропами языком монологи главных героев. В то же время прямая речь имеет место и в “неукрашенном” повествовании. В этих случаях речь персонажей близка к разговорному языку.

Сложная ситуация во время переговоров об избрании царем королевича Владислава отражена в “Повести…” в диалоге гетмана Жолкевского с московскими представителями. Вот как выглядит переданное прямой речью предложение поляков москвичам: “Аще восхощете полскаго нашего королевича в Москве царем быти, и мы начнем писати полскому своему королю Жигимонту, дабы сыну своему велел креститися по вашей вере” (л. 40 об.). Обращение к разговорному языку в данном случае обусловлено описываемой ситуацией, в которой нет ничего героического. Разговорный язык помогает автору объяснить мотивы, которыми руководствовались поляки, выдвигая кандидатуру Владислава на русский престол, и сложность положения бояр, не решающихся взять на себя ответственность за призвание на царство польского королевича: “Мы убо вопросим о сем… Иермогена, патриярха… есть ли возможно тако быти” (л. 40 об.).

Теологическое мировоззрение автора заметно сказалось не только на идейно-содержательной стороне “Повести…”, но и на ее стилистическом строе. Это не особенность одной лишь “Повести…”, но общее свойство всех произведений о “Смуте”.

В “Повести…” нет ни одного события, которое бы не получило объяснения или обоснования прежде всего с провиденциальной точки зрения. Все предопределено божественным промыслом. “Повесть…” насыщена обычными для древнерусской литературы церковно-книжными формулами, в которых констатируется, что бедствия обрушились на страну “за умножение грех наших”, “за беззаконие свое”, “понеже бо беззакония наша превзыдоша главы наша”. Все успехи объясняются божественным снисхождением к людям; при этом употребляются другие обязательные формулы: “помощию божиею”, “милостию божиею и молитвами пречистыя богоматери”, “помощию пречистыя богородицы”, “заступлением чудотворцев” и т. д. В характеристиках главных героев также немало формул, отражающих зависимость стиля “Повести…” от религиозного мировоззрения автора.

Для автора “Повести…”, как и для других писателей начала XVII в., “борьба за независимость государства отождествлялась в это время с борьбой за православную веру”. [51] Отсюда постоянное подчеркивание благочестия положительных героев, демонстрирующих “велие попечение о православии”, и “иноверности” противника.

Забота о сохранении православной веры в представлении авторов XVII в. была нераздельно связана с готовностью сражаться за освобождение страны, и только данное сочетание являлось свидетельством патриотизма. Такое понимание патриотизма в “Повести…” выражается многократно повторяемыми, почти без изменений, словами. Примером может послужить характеристика смольнян, которые не пали духом, потеряв под Смоленском семьи и поместья, но остались твердыми противниками интервентов, “пекущеся о православной христианской вере и о очищении Московского государства”. Если речь идет об одном человеке, как например о М. В. Скопине-Шуйском или Козьме Минине, то формула эта в первой своей части приобретает такой вид: “о православной вере ревнитель”.