Коллектив Авторов - Былины. Исторические песни. Баллады Страница 19

«Да и что-де старой тобой заменяется?

Самому ему со мной да делать нечего!»

Да и тут-де старому да за беду стало,

За великую досаду да показалося;

Могучи его плеча да расходилися,

Ретиво его сердцё разгорячилося,

Кабы ровно-неровно – будто в котли кипит.

«Ох вы ой еси, русские богатыри!

Вы седлайте-уздайте да коня доброго,

Вы кладите всю сбрую да лошадиную,

Вы кладите всю приправу да богатырскую».

Тут седлали-уздали да коня доброго;

Да не видно поездки да молодецкоей,

Только видно, как старой нынь на коня скочил,

На коня он скочил да в стремена ступил,

Да и приснял он свой да нонь пухов колпак:

«Вы прощайте, дружинушка хоробрая!

Не успеете вы да штей котла сварить, -

Привезу голову да молодецкую».

Во чистом поли видно – курева стоит,

У коня из ушей да дым столбом валит,

Да из глаз у коня искры сыплются,

Из ноздрей у коня пламё мечется,

Да и сива-де грива да расстилается,

Да и хвост-от трубой да завивается.

Наезжаёт татарина на чистом поли,

От того же от города от Киева

Да и столько-де места – да за три поприща.

Заревел тут старой да во первой након:

«Уж я верной богатырь – дак я напуск держу,

Ты неверной богатырь – дак поворот даёшь».

А и ёдет татарин, да не оглянется.

Да и тут старой заревел во второй након:

«Уж я верной богатырь – дак я напуск держу,

Ты неверной богатырь – дак поворот даёшь».

Да и тут-де татарин да не оглянется.

Да и тут-де старой кабы ругаться стал:

«Уж ты, гадина, едёшь, да перегадина!

Ты сорока, ты летишь, да белобокая,

Ты ворона, ты летишь, да пустоперая,

Пустопера ворона, да по загуменью!

Не воротишь на заставу караульную,

Ты уж нас, молодцов, видно, ничем считашь?»

Кабы тут-де татарин поворот даёт,

Отпустил татарин да нынь сера волка,

Отпустил-то татарин да черна выжлока,

Да с права он плеча да он воробышка,

Да с лева-то плеча да бела кречета.

«Побежите, полетите вы нынь прочь от меня,

Вы ищите себе хозяина поласкове.

Со старым нам съезжаться – да нам не брататься,

Со старым нам съезжаться – дак чья Божья помочь».

Вот не две горы вместе да столканулися, -

Два богатыря вместе да тут соехались,

Да хватали они сабельки нынь вострые,

Да и секлись, рубились да целы суточки,

Да не ранились они да не кровавились,

Вострые сабельки их да изломалися,

Изломалися сабельки, исщербилися;

Да бросили тот бой на сыру землю,

Да хватали-то палицы боёвые,

Колотились, дрались да целы суточки,

Да не ранились они да не кровавились,

Да боёвые палицы загорелися,

Загорелися палицы, распоелися;

Да бросали тот бой на сыру землю,

Да хватали копейца да бурзамецкие,

Да и тыкались, кололись да целы суточки,

Да не ранились они да не кровавились,

По насадке копейца да изломалися,

Изломалися они да извихнулися;

Да бросили тот бой да на сыру землю,

Да скакали они нонь да со добрых коней,

Да хватались они на рукопашечку.

По старому по бесчестью да по великому

Подоспело его слово похвальное,

Да лева его нога да окольздилася,

А права-то нога и подломилася,

Да и падал старой тут на сыру землю,

Да и ровно-неровно будто сырой дуб,

Да заскакивал Сокольник на белы груди,

Да и розорвал лату да он булатную,

Да и вытащил чинжалище, укладен нож,

Да и хочет пороть да груди белые,

Да и хочет смотреть да ретиво сердцё.

Кабы тут-де старой да нынь расплакался:

«Ох ты ой есть, пресвята мать Богородица!

Ты почто это меня нынче повыдала?

Я за веру стоял да Христовую,

Я за церквы стоял да за соборные».

Вдруг не ветру полоска да перепахнула, -

Вдвое-втрое у старого да силы прибыло,

Да свистнул он Сокольника со белых грудей,

Да заскакивал ему да на черны груди,

Да и розорвал лату да всё булатную,

Да и вытащил чинжалище, укладен нож,

Да и ткнул он ему до во черны груди, -

Да в плечи-то рука и застоялася.

Тут и стал-де старой нынче выспрашивать:

«Да какой ты удалой да доброй молодец?»

У поганого сердцо-то заплывчиво:

«Да когда я у те был да на белых грудях,

Я не спрашивал ни роду тя, ни племени».

Да и ткнул старой да во второй након, -

Да в локти-то рука да застоялася;

Да и стал-де старой да опять спрашивать:

«Да какой ты удалой да доброй молодец?»

Говорит-то Сокольник да таковы речи:

«Да когда я у те был на белых грудях,

Я не спрашивал ни роду тя, ни племени,

Ты ещё стал роды у мня выспрашивать».

Кабы тут-де старому да за беду стало,

За великую досаду да показалося,

Да и ткнул старой да во третей након, -

В заведи-то рука и застоялася;

Да и стал-то старой тут выспрашивать:

«Ой ты ой еси, удалой доброй молодец!

Да скажись ты мне нонче, пожалуйста:

Да какой ты земли, какой вотчины,

Да какого ты моря, коя города,

Да какого ты роду, коя племени?

Да и как тя, молодца именём зовут,

Да и как прозывают по отечестви?»

Говорит-то Сокольник да таковы речи:

«От того же я от камешка от Латыря,

Да от той же я девчонки да Златыгорки;

Она зла поленица да преудалая,

Да сама она была еще одноокая».

Да скакал-то старой нонь на резвы ноги,

Прижимал он его да ко белой груди,

Ко белой-де груди да к ретиву сердцу,

Целовал его в уста да нынь сахарные:

«Уж ты, чадо ле, чадо да мое милоё,

Ты дитя ле мое, дитя сердечноё!

Да съезжались с твоей да мы ведь матерью

Да на том же мы ведь на чистом поли,

Да и сила на силу прилучалася,

Да не ранились мы да не кровавились,

Сотворили мы с ней любовь телесную,

Да телесную любовь, да мы сердечную,

Да и тут мы ведь, чадо, тебя прижили;

Да поедь ты нынь к своей матери,

Привези ей ты нынь в стольно-Киев-град,

Да и будешь у меня ты первой богатырь,

Да не будет тебе у нас поединщиков».

Да и тут молодцы нынь разъехались,

Да и едет Сокольник ко свою двору,

Ко свою двору, к высоку терему.

Да встречат его матушка родимая:

«Уж ты, чадо ле, чадо моё милоё,

Уж дитя ты мое, дитя сердечноё!

Уж ты что же нынь едешь да не по-старому,

Да и конь-то бежит не по-прежному?

Повеся ты дёржишь да буйну голову,

Потопя ты дёржишь да очи ясные,

Потопя ты их держишь да в мать сыру землю».

Говорит-то Сокольник да таковы речи:

«Уж я был же нынь-нынче да во чистом поли,

Уж я видел стару коровушку базыкову,

Он тебя зовет… меня…»

Говорит-то старуха да таковы речи:

«Не пустым-де старой да похваляется, -

Да съезжались мы с ним да на чистом поли,

Да и сила на силу прилучилася,

Да не ранились мы да не кровавились,

Сотворили мы с ним любовь телесную,

Да телесную любовь, да мы сердечную,

Да и тут мы ведь, чадо, тебя прижили».

А и тут-де Сокольнику за беду стало,

За великую досаду показалося,

Да хватил он матушку за черны кудри,

Да и вызнял он ей выше могучих плеч,

Опустил он ей да о кирпищат пол,

Да и тут-де старухе да смерть случилася.

У поганого сердцё-то заплывчиво,

Да заплывчиво сердцё-то разрывчиво,

Да подумал он думу да промежду собой,

Да сказал он нынь слово да нынче сам себе:

«Да убил я топеря да родну матушку,

Да убью я поеду да стара казака,

Он спит нынь с устатку да нонь с великого».

Да поехал Сокольник в стольно-Киев-град,

Не пиваючись он да не едаючись,

Не сыпал-де он нынче плотного сну;

Да разорвана лата да нынь булатная,

Да цветно его платьё да всё истрёпано.

Приворачивал он на заставу караульную —

Никого тут на заставе не случилося,

Не случилося-де нынь, не пригодилося,

Да и спит-то один старой во белом шатру,

Да храпит-то старой, как порог шумит;

Да соскакивал Сокольник да со добра коня,

Да заскакивал Сокольник да нынь во бел шатер,

Да хватал он копейцё да бурзамецкое,

Да и ткнул он старому да во белы груди;

По старому-то по счастью да по великому

Пригодился ле тут да золот чуден крест, -

По насадки копейцо да извихнулося;

Да и тут-де старой да пробуждается,

От великого сну да просыпается,

Да скакал-де старой тут на резвы ноги,

Да хватал он Сокольника за черны кудри,

Да и вызнял его выше могучих плеч,

Опустил он его да о кирпищат пол,

Да и тут-де Сокольнику смерть случилася;

Да и вытащил старой его вон на улицу,

Да и руки и ноги его он оторвал,

Россвистал он его да по чисту полю,

Да и тулово связал да ко добру коню,

Да сорокам, воронам да на расклёваньё,

Да серым-де волкам да на растарзаньё.

Богатыри на Соколе-корабле

По морю, морю синему,

По синему, но Хвалунскому

Ходил-гулял Сокол-корабль

Немного– немало двенадцать лет.

На якорях Сокол-корабль не стаивал,

Ко крутым берегам не приваливал,

Желтых песков не хватывал.

Хорошо Сокол-корабль изукрашен был:

Нос, корма – по-звериному,

А бока зведены по-змеиному,