Повесть о Скандербеге - Автор неизвестен -- Древнерусская литература Страница 28

идея пропагандировалась в многочисленных сочинениях римско-католических деятелей — современников Скандербега и, в частности, в посланиях упоминаемого в «Повести о Скандербеге» римского папы Пия II.[312] В другом случае, в одной из самых больших и значительных по содержанию речей султана Магомета, обращенных к его полководцам, отразилось отношение к народам Европы некоторых турецких и туркофильствующих византийских хронистов XV-XVII вв., характеризовавших их как сборище пьяниц, лентяев, бахвалов и совершенно неопытных в воинском деле людей.[313] Все это находится в явном противоречии с описанием блестящих побед албанцев, венгров и поляков над турецкой армией в той же книге Барлетия. Эти противоречия и домыслы не могут, однако, заслонить от читателя созданный Барлетием монументальный и величественный образ Скандербега — вождя и любимца своего народа, защитника и освободителя порабощенных турками народов Балканского полуострова. Объяснить это можно только тем, что Барлетий, вынужденный эмигрировать в Италию после захвата турками Албании, оставался горячим патриотом (что доказывает не только его книга о Скандербеге, но и книга об осаде Шкодера). Составленную Барлетием историю жизни Скандербега пронизывает струя народного творчества — отзвуки тех многочисленных сказаний, легенд и песен о народном герое Албании, которые до наших дней бытуют на его родине.[314] Произведения народного творчества дали Барлетию прежде всего материал для первых глав его книги, посвященных детству и отрочеству Скандербега (сведения об этом периоде жизни народного героя Албании до сих пор остаются весьма скудными). В книгу Барлетия попадает распространенный в фольклоре многих народов и стран сюжет вещего сна матери героя перед его рождением — сна, который, по словам Барлетия, растолковывают отцу Скандербега жрецы Аполлона. К таким же распространенным в фольклоре сюжетам относится упоминание о родимых пятнах на теле Скандербега, о признаках воинской доблести, проявленных им уже в младенчестве, о его необыкновенной физической силе и красоте.

В биографию Скандербега вводятся Барлетием не только эти общераспространенные фольклорные мотивы, но целый ряд легенд и преданий, связанных исключительно с именем народного героя Албании. К ним относится рассказ об отдаче в заложники турецкому султану Скандербега и его братьев, некоторые эпизоды пребывания Скандербега при турецком дворе, история его возвращения на родину.

В описании этих эпизодов, а также и в дальнейшем изложении биографии Скандербега постоянно встречаются образы, эпитеты и сравнения народно-поэтического происхождения. Таковы, например, сравнения Скандербега с натянутым луком при описании поединка с татарином, осажденных в крепости — с овцами, прячущимися от волка, турок — со змеей, которую не следует класть за пазуху, и многие другие. Из народного творчества заимствованы и некоторые приемы вещевой символики. Блестящим образцом такого приема является описание ответа Скандербега Балабан-паше, который был по происхождению албанцем и вассалом отца Скандербега. Когда Балабан, отправленный султаном во главе очередного похода в Албанию, пытался подкупить Скандербега, посылая подарки и обещая от имени султана «прощение» и возвращение прежних почестей, он получил от Скандербега ответные «дары». Последний послал ему соху, мотыгу и серп, советуя при этом не воевать на своей родине, но обрабатывать по-прежнему ее землю. Наконец, в заключении книги Барлетий приводит целиком слова народного плача по Скандербегу и при этом, очевидно, настолько близко к подлинному плачу — жанру, весьма распространенному в албанском фольклоре[315], что этот кусок текста по содержанию и языку не соответствует характерной для Барлетия манере изложения (об этом подробнее см. в комментарии, стр. 224-225).

Трактовка Барлетием личности Скандербега как идеального, по понятиям средневековых историографов, «христианского монарха» была подхвачена западноевропейскими интерпретаторами биографии народного героя Албании, которые в значительной степени исказили его образ. Ярким примером такого искажения является французская версия биографии Скандербега, посвященная ее автором — французским дворянином Ж. Лаварденом — королю и «благородному дворянству».[316] Здесь суровый и закаленный в боях воин Скандербег, деливший, по словам современников, со своими войсками все трудности непрерывных походов и боев, выступает перед читателями окруженным блестящей свитой и не лишенным даже черт галантности.[317] Однако Скандербег стал героем не только небольших аристократических, изящно оформленных книжечек, какой является книга Лавардена, и не только массивных фолиантов немецких или испанских хроник XVI в., порой прикованных цепями к своим местам в библиотеках замков и монастырей. В народе ходили по рукам многочисленные скромно оформленные брошюрки, посвященные борьбе европейских народов с турецкой агрессией, в которых часто рассказывалось о героических подвигах албанского народа и его вождя. Как и все популярные, ходившие по рукам среди самых широких читательских кругов издания, эти книжки сохранились в очень незначительном количестве и являются в настоящее время библиографической редкостью.[318]

Популярность имени Скандербега в Европе, слава о нем, докатившаяся к концу XVI в. до далеких от Албании Британских островов, привлекла к книге Барлетия внимание исследователей, и уже в XVII в. вокруг вопроса о достоверности этой книги началась полемика, продолжающаяся до наших дней. Полемика вокруг книги Барлетия прежде всего заставила его критиков и защитников для подтверждения своих доводов заняться разысканиями архивных и документальных данных о жизни и деятельности Скандербега; эти материалы собраны в настоящее время в количестве, достаточном для того, чтобы не только проверить Барлетия, но и восстановить в общих чертах подлинную биографию народного героя Албании.

Первым критиком Барлетия выступил в 1680 г. французский историк церкви Анри де Спонд, выразивший сомнение в достоверности некоторых фактов биографии Скандербега, сообщенных Барлетием, особенно в первых главах его книги. Анри де Спонд первый назвал Барлетия восторженным панегиристом Скандербега, а его книгу — далекой от исторической действительности.[319] Его соотечественник Жан Дюпонсэ, не возражая против обвинения Барлетия в несоответствии некоторых из сообщенных им фактов биографии Скандербега с исторической действительностью, пытался объяснить это спешкой, с которой Барлетию пришлось писать свою книгу. Однако Дюпонсэ считает, что далеко не все в биографии Скандербега придумано Барлетием; в доказательство этого он приводит некоторые документальные источники, например письма папы Калликста III.[320]

Критика Барлетия, начатая де Спондом и некоторыми другими исследователями, была продолжена и развернута Биемми, который не только противопоставил Барлетию открытого им Антиварино, но и привлек значительный материал из сочинений современников Скандербега — его соотечественников (Франко), а также итальянских и византийских историков (Волатеррано, Понтано, Филельфо, Ринальди, Сагредо, Халкокондила и других).

Работы А. де Спонда, Дж. Биемми и некоторых других французских и итальянских ученых, наряду с распространением в европейских странах переводов книги Барлетия, привлекли к ней внимание еще более широкого круга ученых, среди которых появлялось все больше и больше критиков Барлетия. Его упрекали если не в сознательной подтасовке фактов биографии Скандербега, то