Наум Синдаловский - На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии Страница 15

Надо сказать, что это не единственный пример эксплуатации фольклором композиционного решения Монферрана. Согласно одной из легенд, любимая дочь Николая I Мария сразу после открытия памятника отказалась жить в построенном отцом специально для нее Мариинском дворце, сославшись на то, что ей неприятно видеть, как отец гарцует на своем скакуне, повернувшись спиной к ее окнам, а значит, отвернулся от нее. Согласно другой легенде, через пятьдесят лет, когда Николай II решил подарить этот дворец своей возлюбленной, балерине Матильде Кшесинской, она тоже решительно отказалась от монаршего подарка, сказав при этом: «Два императора — Петр I и Николай I уже отвернулись от дворца, и мне не хотелось бы, чтобы их примеру последовал третий». Было ли это на самом деле, сказать трудно, но именно тогда Матильда Кшесинская начала строить собственный особняк на противоположном берегу Невы, почти напротив окон Зимнего дворца.

Торжественное открытие памятника императору Николаю I. В. Ф. Тимм «Русский художественный листок». 1859 г.

Между тем мифология памятника Николаю I продолжала набирать обороты. Однажды на его постаменте появилось граффити: «Далеко кулику до Петрова дня». Смысл этой старинной русской поговорки в XIX веке был хорошо понятен. Так говорили о тех, кому многого недостает до совершенства, кто не выдерживает сравнения с кем-либо. Известно, что кулик — птичка маленькая, да к тому же еще и болотная. Потому и «Всякий кулик свое болото хвалит». В общем, не орел. Но в данном контексте поговорка приобретала еще и дополнительное толкование. Дело в том, что с 9 марта по 29 июня на Руси действовал традиционный запрет охоты на дичь и кулики могли чувствовать себя в полной безопасности. Но только до 29 июня. А в этот день, известный на Руси еще и как Петров день, или день поминовения святого апостола Петра, был крещен сын царя Алексея Михайловича, будущий император Петр I. Вот такие ассоциации преследовали петербуржцев, когда они, оглядываясь по сторонам, вычитывали русскую поговорку, каким-то остроумцем выписанную на пьедестале памятника. Да, далеко, очень далеко было Николаю до Петра. Хотя, по иронии исторических судеб, формально и числились оба Первыми.

Судьба памятника в послереволюционное время едва не сложилась трагически. Он вошел в число памятников, которые, согласно ленинскому плану монументальной пропаганды, были неугодны большевикам и подлежали сносу. Сохранилась легенда о том, что в конце 1920-х годов большевики собирались вместо Николая посадить на коня у Исаакиевского собора маршала Семена Михайловича Буденного. Но передумали. Испугались, что не устоит конь на двух точках опоры и рухнет вместе с любимым народным героем Гражданской войны.

Скверная репутация переулка, который протянулся от набережной реки Мойки к набережной канала Грибоедова, начала складываться в конце XVIII века, когда его из Материальной улицы переименовали в переулок и назвали Фонарным, то ли из-за Фонарного питейного дома, то ли из-за фонарных мастерских, находившихся поблизости. Правда, до конца XIX века это название не вызывало непристойных ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, здесь не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Безобидные и даже вызывающие некоторую гордость фонари приобретали дурной смысл. Обеспокоенные домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о возвращении переулку его первоначального названия. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения».

В 1870–1871 годах в Фонарном переулке по проекту архитектора П. Ю. Сюзора были построены так называемые народные «Фонарные» бани, принадлежавшие М. С. Воронину. В свое время бани были знамениты своим великолепным убранством — мраморными ваннами, зеркалами, пальмами. В народе их называли «Бани на Фонарях», или просто «Фонари». Бани пользовались популярностью. Однако слава о них ходила не самая лестная. Поговаривали о свальном грехе, о массовых оргиях и прочих шокирующих деталях запретного быта.

Все это вместе взятое создавало особую атмосферу, которой побаивались добропорядочные обыватели. Фонарного переулка сторонились. Он и в самом деле становился очагом уголовщины центрального района:

В Фонарном переулке труп убитого нашли.Он был в кожаной тужурке с большой раной на груди.Он лежит и не дышит на холодной земле.Двадцать ран имеет на усталой голове.

Широко известно было в Петербурге и знаменитое «Дело Фонарного переулка», когда некими революционерами-экспроприаторами была ограблена повозка с огромной суммой банковских денег. Не обошлось без взрыва самодельных бомб, перестрелки с полицейскими и жертв среди мирных жителей. Все это лишь упрочило скандальную репутацию Фонарного переулка.

Даже в советское время, когда публичные дома с красными фонарями бесследно исчезли, а над баней был установлен неусыпный контроль пролетарской общественности, в городском фольклоре следы недавнего прошлого сохранились. До сих пор в адрес девочек сомнительного поведения в вызывающе коротких юбочках можно услышать питерскую дразнилку: «Дурочка с Фонарного переулочка».

Городской транспорт, о роли и значении которого говорить не приходится, всегда находился в центре внимания фольклора. А поскольку требования к транспорту постоянно опережали его возможности, то и оценки были преимущественно отрицательные. Хвалить транспорт считалось неприличным. На появление каждого нового вида транспорта фольклор откликался мгновенно, а прозвища, пущенные в повседневный речевой оборот остроумными петербуржцами, оставались навеки в арсенале городской мифологии. В основном фольклор был связан с отвратительным качеством дорог. Еще старинные дилижансы в России остроумно прозвали «Нележансами», поскольку на разбитых ухабами русских дорогах ни сидеть, ни лежать в них было невозможно.

В сороковых годах XVIII века в Петербурге появились первые общественные кареты, официально названные омнибусами, что в буквальном переводе с латинского означало «для всех». Петербуржцы по достоинству оценили этот и в самом деле достаточно демократичный и дешевый вид транспорта. Но за дешевизну надо было расплачиваться большими неудобствами. Пассажиров набивалось так много, что слово «омнибус» быстро переделали в «Обнимусь». А по случайному совпадению количества вмещавшихся в омнибус людей с числом христианских воинов, замученных язычниками в армянском городе Севастии в 320 году, их окрестили: «Сорок мучеников».

Когда в Петербурге на смену омнибусам в 1907 году пришли автобусы, их подвергли столь же резкому остракизму. Первые два автобусных маршрута курсировали от Адмиралтейства до Царскосельского (ныне Витебского) и Балтийского вокзалов. Автобусы были нескольких типов: открытые, закрытые и двухэтажные. Пассажиры открытых машин страдали от выхлопных газов, закрытых — от нестерпимой тесноты, двухэтажных — от того и от другого, поскольку нижняя часть была тесной, а верхняя — империал — открытой. Но и те, и другие, и третьи одинаково страдали от чудовищной тряски. Не случайно езду на автобусах горожане окрестили «Египетскими казнями», вспоминая библейский рассказ о божьих карах, некогда постигших Древний Египет.

С началом Первой мировой войны автобусное движение в Петербурге прекратилось. Вновь к автобусам вернулись только в 1926 году. Впрочем, если судить по ленинградскому фольклору, условия езды на автобусах оставались те же. Автобусов было мало. В них было так же тесно. Об одном из них, курсировавшем по маршруту № 111 еще в 1970-х годах говорили: «Несется бешенный, скобарями обвешанный».

В последнее время на улицах города появились вместительные автобусы, прозванные за внешний вид «Чемоданами». Однако, как нам кажется, возникновение прозвища связано не только с внешними формами. Битком набитый салон автобуса и впрямь напоминает чемодан с плотно уложенными вещами.

Эта формула иллюзии здорового консерватизма и мечты о преемственности жизненных ценностей, окрашенной в яркие тона ностальгии по прошлому, не случайно родилась в Ленинграде. Она в буквальном смысле слова была спровоцирована обстоятельствами, которые не могли ускользнуть от пристального взгляда фольклора. Здесь, в Ленинграде, работал прославленный Театр оперы и балета имени С. М. Кирова, бывший Мариинский, который среди истинных петербуржцев-ленинградцев, несмотря на смену политических режимов, всегда назывался «Мариинкой». В 1970-х годах хозяином города был первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов, случайный однофамилец русских царей, которого ленинградцы язвительно прозвали «Последним Романовым». Здесь успешно работал известный далеко за пределами Ленинграда, популярнейший среди горожан и гостей нашего города бывший магазин купца Елисеева, или «Елисеевский», как его всегда называли. И вправду, если закрыть глаза, отключиться от действительности и на время забыться, можно подумать, что на дворе конец XIX — начало XX века.