Наум Синдаловский - На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии Страница 7

Что же удивительного в том, что появилась поговорка о бронзовых юношах, удерживающих рвущихся коней на Аничковом мосту: «В Питере не пьют только четыре человека…».

Гуманитарный университет профсоюзов с начала 1980-х годов расположен в Купчино, в специально построенном комплексе краснокирпичных зданий на углу улиц Фучика и Бухарестской. Внешний вид студенческого городка среди его обитателей вызвал понятный всплеск мифотворчества. Университет называют «Пентагоном» или «Бастилией», а расположенный тут же так называемый дом студентов — «Санта-Барбара», за сходство его въездных арок с арками на телевизионной заставке известного одноименного сериала. С переездом в новые помещения повысился и статус учебного заведения. Школа стала Университетом, который — по фамилии его бессменного ректора А. С. Запесоцкого — в студенческой среде зовется «Запесочницей».

Улица Фучика, или «Фучик-стрит» на студенческом сленге, проходит вдоль границы одного из старейших петербургских кладбищ — Волковского. На том же студенческом жаргоне «посетить лекции» называется «Сходить на кладбище».

Студенты Университета, или, как они сами себя называют, «Фучики», не очень обольщаются по поводу формально высокого статуса своего учебного заведения. Университет они называют «Университетом миллионов», то ли по известному высказыванию Ленина, то ли из-за высокой платы за обучение, установленной здесь. Официальную аббревиатуру одной из кафедр: СКД (кафедра социально-культурной деятельности) расшифровывают: «Симуляция кипучей деятельности». А родителей будущих абитуриентов своего ГУПа (Гуманитарный Университет Профсоюзов) иронично предупреждают: «Если твой ребенок глуп — отдай его в СПбГУП».

Современный Гуманитарный университет профсоюзов является наследником старой советской Высшей профсоюзной школы культуры, основанной в 1926 году как школа Ленгубсовпрофа. Студентами ВПШК, как называли школу на языке аббревиатур, в основном становились не в результате традиционного экзаменационного отбора, а исключительно по направлению профсоюзных комитетов. От этого напрямую зависело дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Для профсоюзных посланцев аббревиатура ВПШК чаще всего становилась окончательным и бесповоротным приговором сослуживцев: «Ваш Последний Шанс, Коллега».

В 1880 году на углу Невского и Владимирского проспектов по проекту архитектора П. Ю. Сюзора строится гостиница, которая вскоре после открытия Николаевской железной дороги между Петербургом и Москвой стала официально называться «Москва». При гостинице работал модный ресторан. Позже гостиницу закрыли, перепланировав всю площадь под ресторан. За рестораном сохранилось название «Москва».

В советское время в нижних этажах ресторана появилось безымянное кафе, которое тут же в народе получило название «Подмосковье». Иногда его называли по имени некогда служившей здесь продавщицы: «У Веры». Затем, если верить фольклору, стены этого кафе расписал художник Евгений Михнов. На белых кафельных плитках кафе появились огромные «пародийные петухи». Среди постоянных посетителей кафе родилось его новое название: «Петушки». Его-то и облюбовала ленинградская неформальная молодежь для своих постоянных встреч. В общение друг с другом они привнесли свои обычаи и традиции, свои, непривычные для непосвященных, правила поведения, собственный, раздражающий взрослых молодежный сленг. Атмосфера в кафе резко противоречила комсомольским традициям проведения культурного досуга и отдыха советской молодежи.

Вскоре у кафе появилось новое неформальное название «Сайгон» с его многочисленными вариантами: «Сайг», «Сайгарс» и так далее. Согласно общему, широко распространенному мнению, схема создания подобных названий была традиционно простой: в них фиксировалась одна из тогдашних горячих точек планеты. «Сайгон» не был исключением. В то время шла американо-вьетнамская война, и симпатии молодежи были на стороне вьетнамцев. Но в фольклоре сохранилась и другая версия этимологии «Сайгона». Вот как об этом повествует легенда. В помещении кафе курить запрещалось, и ребята выходили в тесный коридорчик, сразу же наполнявшийся густыми облаками дыма, сквозь который трудно было не только видеть, но и слышать. Однажды к ним подошел милиционер: «Что вы тут курите! Безобразие! Какой-то Сайгон устроили». Слово было найдено, и в ленинградской топонимике появилось одно из самых знаменитых неофициальных названий — «Сайгон».

Интерес ленинградской общественности к «Сайгону» всегда был велик. Это легко подтверждается городским фольклором, его уникальной фразеологией, которая теперь уже, надо полагать, навсегда останется в словарях городской обиходной речи петербуржцев. Хорошо известна формула братской общности, ничуть не меньшая по значению, чем «В одном полку служили»: «На одном подоконнике в Сайге сидели». Надо напомнить, что для своих посиделок постоянные посетители и в самом деле использовали широкие низкие подоконники «Сайгона» чаще, чем общепитовские высокие столы. На подоконниках пили кофе и вели умные беседы, ожидали товарищей и просто отдыхали. Уникальной формуле общности вторит столь же уникальная клятва, в надежности которой сомневаться было не принято: «Век „Сайгона“ не видать!»

«Сайгона», благодаря которому перекресток Невского, Литейного и Владимирского проспектов в питерском фольклоре широко известен под названием «На углу всех улиц», давно уже не существует. В его помещениях располагаются современные торговые залы. Однако «Сайгон» не забыт. Его мифология время от времени пополняется новыми маленькими шедеврами. Так в последнее время появилась формула, еще более расширившая и углубившая значение «Сайгона» в глазах современных петербуржцев: «Вышли мы все из „Сайгона“».

Трудно назвать точное время возникновения озорного каламбура, приготовленного из гремучей смеси латинского с идиш, в переносном смысле выражающего этакое изощренное, демонстративное восхищение чем-либо. Скорее всего, он возник в 1920–1930-х годах в связи с неожиданно возросшим среди ленинградской интеллигенции интересом к эрмитажной диковинке — подлинной античной статуе III века до н. э. Венере Таврической. Знаменитая статуя была найдена во время археологических раскопок в Риме в 1718 году. Стараниями специального агента Петра I Юрия Кологривова и дипломата Саввы Рагузинского она была привезена в Россию. Если верить надписи на бронзовом кольце пьедестала этого мраморного шедевра, Венера была подарена Петру I папой Климентом XI, хотя на самом деле ее, благодаря длительным дипломатическим переговорам, с трудом удалось обменять на мощи святой Бригитты, находившиеся в то время на территории России.

С огромными предосторожностями, в специальном «каретном станке» статуя была доставлена в Петербург и установлена в Летнем саду «всем на обозрение и удивление». Появление Венеры в «мраморной галерее царского огорода» было воспринято далеко не однозначно. Православный люд долго не мог примириться с видом обнаженной языческой скульптуры. Венеру называли «Срамной девкой», «Блудницей вавилонской», «Белой дьяволицей», и, по свидетельству современников, многие плевались в ее сторону. У скульптуры пришлось поставить вооруженного караульного.

Дальнейшая судьба Венеры напрямую связана с драматической судьбой Летнего сада. Разрушительные наводнения 1777 и 1824 годов привели к гибели или повреждению почти всех скульптур. Их решили не восстанавливать, а те, что оставались невредимыми, из Летнего сада убрали. Так Венера попала в Таврический дворец, откуда в середине XIX века была перенесена в Эрмитаж. Тогда-то за ней и закрепилось современное название — Таврическая.

В октябре 1917 года, сразу после штурма Зимнего дворца, во избежание искушений, возле нагой языческой богини, как и в далеком начале XVIII века, был выставлен караул. На этот раз им был вооруженный до зубов балтийский матрос. Если верить фольклору, время от времени он дико озирался по сторонам и выкрикивал: «Кто руки обломал? Ноги повыдергиваю!»

В 1930-х годах ленинградцы специально ходили в Эрмитаж полюбоваться совершенством античной мраморной скульптуры. Среди интеллигенции сложился обычай незаметно прикасаться губами к белому мрамору древнеримской статуи. Это называлось «Целовать Венус в тохис». Учитывая человеческий рост, поцелуй приходился Венере чуть ниже пояса, а «тохис» на языке идиш как раз это место и означает.

Топоним «Козье болото» известен Петербургу издавна. Козьи болота, или выпасы для мелкого домашнего скота, существовали в нескольких районах города. В основном эти названия были народными, их происхождение уходило далеко в глубь веков, в допетербургскую историю. Но некоторые из них закрепились в качестве официальных городских топонимов. Например, на картах и планах Петербурга нескольких десятилетий, вплоть до 1849 года, Козьим болотом называлась территория современной площади Кулибина в старинной Коломне.