Прекрасные изгнанники - Клейтон Мег Уэйт Страница 10

Только через два дня блужданий по Барселоне я сумела найти попутку до Валенсии, а уже там служащая из пресс-бюро правительства подыскала для меня машину, на которой я могла добраться до Мадрида.

– Поедете вместе с Тедом Алланом. Это молодой канадец, новобранец из интернациональных бригад, – пояснила она; интербригадами назывались вооруженные подразделения, в которых на стороне республиканцев сражались иностранцы. – Тед снимает фильм о хирурге, который основал одну из первых на фронте мобильных станций переливания крови.

Когда при знакомстве я обратилась к своему попутчику «мистер Аллан», его усталое лицо моментально осветилось улыбкой.

– Можно просто Тед.

– Вы не похожи на просто Теда, – пошутила я. – Вы больше похожи на мистера Аллана. Или на просто Аллана.

Он непринужденно рассмеялся, хотя после нескольких месяцев в интернациональных бригадах у него было достаточно причин потерять эту способность.

– Да вы никак ясновидящая! А ведь вы правы: на самом деле меня зовут Алан. Алан Херман.

– Значит, вы сменили не только имя, но и фамилию? – спросила я и откинула волосы со лба.

Небрежно этак откинула со лба свои золотистые волосы – жест, который мой отец счел бы постыдным.

– Ну да, я люблю перемены, – кивнул Тед.

Я позволила себе пристально посмотреть ему в глаза. Мне было интересно, что в действительности представляет собой этот симпатичный парень из Монреаля, который захотел стать героем Испании. Молодой, смышленый, с черными, как у цыгана, глазами, энергичный, уверенный в себе и в то же время лукавый – перед такими мне всегда трудно было устоять. Помимо съемок фильма о подразделении по переливанию крови, Тед писал репортажи для канадской газеты и работал на радио Мадрида.

– И что же сподвигло такую симпатичную девушку приехать сюда и рисковать жизнью, помогая испанцам? – спросил он.

– Я из Сент-Луиса. – (Он снова рассмеялся.) – И я люблю жизнь, – добавила я.

В этот момент я вдруг вспомнила Бертрана и подумала, что этот парень, Тед Аллан, если не держать ситуацию под контролем, тоже на какое-то время может завладеть моим сердцем.

За нами приехал «ситроен» с водителем-испанцем и матадором Сидни Франклином на пассажирском сиденье. Похоже, они основательно затарились: я увидела в автомобиле две пишущие машинки, полдюжины свиных окороков, кофе в таком количестве, что его хватило бы, чтобы долететь до Юпитера, ящик с апельсинами, лимонами и лаймами и банок пятьдесят мармелада. А еще сливочное масло.

Во всей округе нет масла? Можете положиться на Эрнеста Хемингуэя – он найдет. Или пошлите вместо него Сидни Франклина.

– Марта, – вместо приветствия сказал Сидни.

Он произнес мое имя отрывисто, как коренной житель Нью-Джерси. Одно только имя, но этого хватило, чтобы выразить неприязнь, которую я ощутила еще в Нью-Йорке.

– Что ж, чувствую, будет та еще поездка, – заметила я. – С Сидни Франклином из Бруклина, чья настоящая фамилия Фрумкин, и с Тедом Алланом, который на самом деле Алан Херман из Монреаля.

Я мельком глянула на Теда. Мне хотелось, чтобы он рассмеялся, и в то же время я немного этого опасалась. Подшучивать над Сидни было рискованно: он запросто мог вырубить шутника одним ударом. Нет, он, конечно, не супермен, но как-никак матадор, причем очень хороший. И если здесь, в Испании, Сидни Франклин был у Эрнеста мальчиком на побегушках, то это немало говорило о самом Хемингуэе.

Сидни достал из кармана носовой платок и высморкался.

– Рад знакомству, – сказал ему Тед. – Одну минуту, сейчас мы с Марти устроимся сзади.

И мы с Тедом, прихватив наши пожитки, протиснулись на заваленное багажом заднее сиденье. Дорога бежала по прибрежным горам и уходила к белесым холмам и полям Ла-Манчи. Печка в «ситроене» грела слабо и находилась далеко от нас, но мы обратили тесноту в свою пользу: сидеть, прижавшись друг к другу, всегда теплее.

Тед делился со мной деталями того, чему был свидетелем на передовой. Незадолго до нашей встречи он отвозил съемочную группу на фронт у реки Харамы, в районе города Мората-де-Тахунья.

– Я надеялся, что найду там кого-нибудь из своих товарищей по интернациональной бригаде, – рассказывал он, и в голосе его уже не было и намека на веселость, – но все двадцать ребят, с которыми я переплыл Атлантику, погибли в оливковых рощах на высоте Пингаррон.

– Гора смерти, – вздохнула я.

Не было смысла о чем-то умалчивать, и Тед рассказал мне все в подробностях. О том, как мятежники Франко три недели назад перешли в наступление с целью до начала весны взять Мадрид в кольцо. За каких-то два дня они заняли Бриуэгу, укрепленный город в восьмидесяти пяти километрах к северо-востоку от Мадрида. Тед и сам едва не погиб двенадцатого февраля, когда их фургон из подразделения по переливанию крови на пути к передовой буквально изрешетило пулями. Но благодаря перемене погоды республиканцы смогли послать в помощь пехоте бомбардировщики и отбили наступление противника.

– Первая за восемь месяцев достойная победа хороших парней, – сказала я.

– Кто-то еще не верит, что у Муссолини есть в этой войне свой интерес, – заметил Тед. – А как иначе объяснить, что при отступлении франкисты бросили грузовики «лянча» и тягачи «фиат», да еще кучу мешков с почтой, где на конвертах сплошь итальянские адреса? Этот плюгавый дуче считается с Соглашением о невмешательстве не больше, чем Гитлер считается с евреями.

Мы с Тедом всю дорогу болтали и смеялись – когда окажешься в серьезной переделке, а жить хочется, то всегда найдешь повод для веселья, – а Сидни закипал от злости на своем более или менее теплом пассажирском сиденье, то и дело сморкался и недовольно зыркал на нас через плечо.

По мере приближения к Мадриду нам становилось не до смеха. По дороге ехали караваны грузовиков и шли солдаты. А когда мы остановились у блокпоста, чтобы показать свои документы, вдалеке что-то загрохотало, хотя небо было ясное.

– Это пушки? – спросила я.

– Да, – кивнул Тед.

Мы поехали дальше. Из-за горизонта нам навстречу постепенно поднимался окутанный дымом бомбежек силуэт Мадрида.

Улицы Мадрида напоминали лабиринт из воронок, на каждом перекрестке – блокпосты и заграждения из вывороченной брусчатки, туда-сюда сновали желтые трамваи, машины и армейские грузовики с солдатами.

И повсюду развешены транспаранты: «EVACUAD. Confiad vuestra familia a la REPUBLICA» и «¡¡MADRES!! Proteger vuestros hijos».

– «Эвакуируйтесь. Доверьте Республике свои семьи. Матери! Защитите своих детей», – перевел мне Тед.

Франко поклялся, что скорее уничтожит столицу, чем отдаст ее врагу, и с помощью германской авиации методично, сектор за сектором, сбрасывал на город зажигательные бомбы.

Мы ехали по Мадриду, вдыхали пыль после дневной бомбежки и сказочный аромат кофе, который тянулся из дворов. Фасады домов местами обрушились, и квартиры – спальни, кухни и столовые – были видны как на ладони. В руинах копошились дети: собирали обломки мебели, чтобы топить печки. Когда мы объезжали выложенную по кругу стену из кирпичей, Тед объяснил мне, что это ограждение построено, чтобы защитить от бомбежек знаменитый фонтан Сибелес.

– Богиня Кибела, олицетворяющая мать-природу, на запряженной львами колеснице, – снисходительно вставил Сидни. – Любой, кто хоть что-то слышал о Мадриде, знает, что это главный символ города.

К тому времени, когда мы подъехали к отелю «Флорида», великолепному мраморному зданию в десять этажей на площади Кальяо, я поняла, что матадор симпатичен мне не больше, чем я ему.

А вот Тед, в отличие от Сидни, мне действительно очень понравился. Пока мы выгружались из машины, он поинтересовался, когда мы увидимся в следующий раз.

– По-твоему, это самое романтичное место для свиданий? – вопросом на вопрос ответила я, разглядывая окрестности.

Кроме гостиницы, на площади также находились обложенный мешками с песком кинотеатр (на нем красовалась афиша фильма «Дэвид Копперфильд» с Лайонелом Барримором) и магазины с обклеенными защитными лентами витринами, в которых еще были выставлены меха и французский парфюм.