Seven Crashes - Harold James Страница 12

из-за множества малых государств с ограниченными полномочиями для решения проблем мобильности: создание национальных государств в Европе с новыми конституциями, особенно в Германии и Италии; административная реформа империи Габсбургов, кульминацией которой стал конституционный компромисс (Ausgleich) 1867 года и создание двойной монархии (Австро-Венгрии).

Гражданская война в США и открытие Японии в результате реставрации Мэйдзи также могут рассматриваться в этом контексте государственного строительства, которое подчеркивало эффективность и потенциал институтов. Действительно, существует связь с европейским кризисом. В 1854 году эмиграция из Германии достигла пика (250 000 человек) именно в тот год, когда Канзас был объявлен открытым для свободного заселения. Всплеск немецкой и скандинавской иммиграции в Канзас гарантировал, что Канзас станет свободным, а не рабовладельческим штатом, и тем самым подорвал тщательно продуманный конституционный компромисс Акта Канзаса-Небраски. Таким образом, приток новых иммигрантов помог заложить основу для гражданской войны.

Наиболее драматическая модель перестройки правительства произошла во Франции, когда Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона времен Французской революции, был сначала избран президентом Республики, а затем стал пожизненным президентом и, наконец, императором как Наполеон III. Он был в основном необщительной фигурой. Канцлер Германии Отто фон Бисмарк назвал его "сфинксом без загадки"; Адольф Тьерс, центристский либеральный политик, которого он сместил и который позже руководил переходом к новой республике, назвал его "кретином"; а республиканец Жюль Фавр воскликнул: «Какой идиот!» В действительности Наполеон III был французской версией Пиля, посредственной фигурой, которая впитывала в себя среднее мнение. Его поддержка человека с улицы привела к участию государства в стимулировании экономического роста. Он активно поощрял братьев Перейр к созданию нового банка, Crédit Mobilier, для привлечения больших сумм денег на инфраструктурные проекты, в частности, на строительство железных дорог. Он рассматривал этот банк как способ обойти традиционный высокий банк, который он отождествлял с предыдущим ленивым и бездеятельным режимом конституционного монарха Луи Филиппа.

Нечто вроде бонапартистского подхода было принято по всей Европе, где старые режимы выглядели как неэффективные и способные. Венская революция породила пародию на молитву "Отче наш", направленную против канцлера Клеменса фон Меттерниха, который быстро бежал из города: «Отец Меттерних, пребывающий в Вене, даруй нам лучший режим. Да будет воля подданных, как в Австрии, так и в Венгрии. Прости нам наши оправданные оскорбления и крики, как мы прощаем тебе новый нехристианский заем. Не введи нас в искушение через не подделываемые банкноты, но избавь нас от всякого зла посредством настоящего серебра. Аминь!»

В Австрии возник новый бюрократический реформизм, олицетворением которого стал Карл Людвиг фон Брюк, который сначала был назначен министром торговли с 1848 по 1851 год, а затем вернулся в правительство в качестве министра финансов в 1855 году, оставаясь на этом посту до своей отставки в 1860 году. Он был масштабным проектантом, с видением экономически и политически связанной Центральной Европы (Mitteleuropa), и его реформы тоже выглядели по-пилитовски: в 1854 году он руководил либерализацией фондовой биржи и начал продвигать железные дороги, а в 1855 году он создал самый важный австрийский банк, Creditanstalt, по образцу Crédit Mobilier. Он объяснял, что невозможно просто вернуться к дореволюционной эпохе, «не из-за бумажных конституций, а из-за условий материальной жизни, денежного хозяйства, экономических отношений, усиления средних классов и крестьянства».

Мир может быть спасен за счет большего движения товаров, людей (эмиграция в случае обнищавших сельских районов Европы), а также денег. Более совершенный транспорт мог доставлять товары более эффективно: по рельсам по суше и на пароходах через океаны. Торговля стала предметом рапсодического торжества: «Какая выгода для потребителя, то есть для всего общества, благодаря снижению стоимости перевозки товаров из одного конца королевства в другой, создавая таким образом выгодный обмен товарами, который иначе был бы невозможен, заметный по своим результатам, не меньше на очаге бедняка, чем на столе богача! Какая экономия времени для торговца, когда он может переехать из Глазго в Лондон или из Ньюкасла в Саутгемптон за двенадцать часов!»

Сочетание экономического кризиса и провала более широкого движения за политические реформы вызвало новую волну эмиграции из Европы (что также способствовало повышению уровня жизни в Европе). Особенно высокие темпы миграции наблюдались в немецкоязычной Центральной Европе. В бедных регионах, таких как Скандинавия, с высоким уровнем эмиграции уровень жизни рос быстрее, чем в бедных регионах с низким уровнем эмиграции: например, Кевин О'Рурк и Джеффри Уильямсон сравнивают Швецию с Португалией.

За кризисом последовала денежная экспансия, подтолкнутая в некоторой степени открытием золота (калифорнийская золотая лихорадка 1849 года) и частично финансовыми инновациями кредитных учреждений, которые расширили банковский бизнес. В результате, очень быстро Европа стала выглядеть гораздо менее склонной к повторению одновременного перехода к политической революции.

Либерализация торговли, моделью или шаблоном для которой послужило англо-французское соглашение 1860 года (пакт Кобдена-Шевалье), международное движение капитала и миграция - все эти процессы начались после политических революций, хотя уже до 1860 года наблюдался значительный рост международной торговли. Современники быстро отметили значение торговой политики для политической стабильности, внутренней и международной, хотя были и некоторые возражения, особенно за пределами Великобритании, где критики изображали свободную торговлю как доктрину, которая даст передовой британской промышленности несправедливое преимущество. В Германии Фридрих Лист попытался сформулировать альтернативу - "национальную систему политической экономии", но до самой своей смерти не пользовался большим влиянием. Французский коллега, Шарль Гуро, утверждал достоинства французской меркантилистской традиции, которую он связывал с французской славой при Людовике XIV, Кольбере и Наполеоне, но он начал с признания того, что свободные торговцы были самыми химерическими революционерами того времени.

Урок открытой торговли был воплощен в идее всемирных ярмарок или выставок. Великая лондонская выставка была задумана в эйфорических условиях середины 1840-х годов как праздник британской изобретательности и промышленности, а также достоинств мирной торговли. К тому времени, когда амбиции были реализованы в 1851 году, обстоятельства изменились. Британские производители спорили о том, следует ли препятствовать или исключить иностранных участников: они почти единодушно высказались против. Зависимость от иностранного зерна стала очень очевидной. Газета "Таймс" отмечала: «Выставка зерна всех видов очень большая, и, как и следовало ожидать, со всех концов света, наибольшее число участников принадлежит разным странам: нашим, русским, испанцам, бельгийцам, канадцам и Соединенным Штатам».

На самом деле, некоторые из самых потрясающих продуктов на Великой выставке были иностранными и не особенно мирными: чугунная пушка немца Альфреда Круппа и револьвер американца Сэмюэля Кольта. The Economist прокомментировал: «можно сделать вывод, что превосходство Соединенных Штатов над Англией в конечном итоге столь же несомненно, как следующее затмение. Мы должны отсрочить наступление этого неизбежного превосходства до самого позднего возможного