Пляски с волками - Бушков Александр Александрович Страница 13

Теперь было прекрасно видно, что ни в одном из многочисленных окон нет стекол, но и осколков битого стекла что-то незаметно в рамах. Походило на то, что стекла старательно вынули хозяйственные люди, вполне возможно, еще в прошлом столетии, когда разнеслась весть, что палац стоит заброшенный и власти не объявляли касательно него никаких запретов. Оконное стекло – вещь в хозяйстве ценная и в иные времена весьма даже не дешевая. Видно было, как в некоторых комнатах ходят солдаты, простукивают стены (видимо, в подозрительных местах), слышались негромкие спокойные разговоры.

Я вошел в палатку без стука – в армии не стучатся, да и будь это в обычае, стучаться в палатку гораздо затруднительнее, чем в комнату. Шесть железных походных коек (трофеи) были аккуратно застелены и пусты, а на седьмой, заложив руки под голову и свесив ноги в начищенных сапогах, лежал Федя Седых в распоясанной гимнастерке с расстегнутым на верхние пуговицы воротом. Спокойно встал, когда я вошел, и мы пожали друг другу руки.

– Прохлаждаешься? – спросил я без подначки.

– Начальство не прохлаждается, – ухмыльнулся Федя. – Начальство думает за подчиненных. А вообще, да, прохлаждаюсь. Делать мне как командиру совершенно нечего, да и взводным тоже. Ловушки на раков поставил от нечего делать, мясца тухлого подбросил. Уже два раза попадались в немалом количестве. Раки тут, как лапти, грешно таких есть помимо пива…

Ну, насколько я знал и его, и его ухарей взводных, они наверняка оба раза сгоняли машину в город и разжились там пивком – хозяин одного из кафе возил из района неплохое разливное пиво и даже не разбавлял. Что ж, я Феде не начальник и сам в прошлые выходные посылал в то кафе Петрушу с бидончиком.

– Хорошо устроился, – сказал я. – Завидую. Тишина, на небе ни облачка, раки, как лапти…

– Выпадает иногда на войне, – беззаботно блеснул он великолепными зубами. – Сам знаешь, грех такую минутку не использовать на всю катушку…

– Да уж знаю, – сказал я ему в тон. – Ничего не нашли?

– Ничего. Иначе давно бы уж телефон обрывали. Подвалы обследовали в первую очередь, очень старательно. Сейчас братья-славяне заканчивают с первым этажом. Может, никакой захоронки и нет?

– Кто ж ее знает, – сказал я. – Вилами по воде писано. И все равно надо постараться.

– Стараемся, – пожал он плечами.

Я его успел узнать – и год служили вместе, и приятельствовали, за бутылочкой сиживали не раз. Беззаботность его выглядела чуточку деланой, что-то за ней крылось. Никак не тревога и уж тем более не страх, но некий внутренний напряг определенно присутствовал…

– Ладно, не будем перетирать из пустого в порожнее, – сказал я. – Что у тебя стряслось?

– Да вот стряслось. – Он досадливо поморщился. – Такое, что с ходу и не поймешь, как ни ломай голову… Пошли, посмотришь сам.

Он сноровисто застегнул пояс с кобурой и портупею, собрал за спину складки гимнастерки, взял с крючка фуражку (вместо вешалки они приспособили вкопанное у входа молодое деревце с дюжиной отпиленных сучков), и мы вышли из палатки. Федя уверенно направился к тому самому предмету, накрытому брезентом. Солдат, завидев нас, проворно вскочил с пенька, вытянулся и притоптал окурок.

– Вольно, – бросил ему Федя. – Ну вот, тут тебе и жмурики, и его, так сказать, автор…

Кивнув на солдата, он снял брезент и, не скатывая, бросил рядом. Я присмотрелся и невольно присвистнул. Действительно, ребус…

Лежащий навзничь труп мужчины. О причинах смерти гадать не стоило: над переносицей, во лбу – аккуратное входное отверстие, несомненно, от пули из того самого карабина. Вот только покойник был абсолютно голым, как Адам до того, как его уволили из Эдема по дискредитации. Первый раз я с таким сталкивался.

– Вот так, – сказал Федя с непонятной интонацией. – Мы его не раздевали, к чему бы нам? Таким его карнач[21] и нашел, когда услышал выстрел и прибежал на свисток…

– Черт знает что, – сказал я.

Присел на корточки и осматривал труп без малейшей брезгливости – и до войны, и особенно в войну насмотрелся всяких, порой выглядевших гораздо непригляднее. На вид лет пятидесяти, седины в волосах и в окладистой бороде почти не видно, открытые глава остекленели, лицо совершенно спокойное, как часто бывает у людей, внезапно упокоенных пулей в лоб. Не истощенный, но и не упитанный. С некоторым трудом поднял его правую руку – он давно окоченел, – осмотрел ладонь. Вся в ороговевших крестьянских мозолях. Судя по первым впечатлениям, которые вряд ли подвергнутся изменениям, – типичнейший местный землероб, как говорят поляки, рольник. Но абсолютно голый. Да уж, ребус-кроссворд…

– Сипягин вчера ночью был часовым, – вновь кивнул Федя на солдата. – Он и сподобился…

Выпрямившись, я отер руку носовым платком – прикосновение к мертвому телу всегда оставляет легкую брезгливость, – сказал:

– Ну, Сипягин, рассказывайте, как было дело…

– Я, товарищ капитан, ходил по просеке вокруг дома. Как и было приказано. А случилось это в шестнадцать минут четвертого ночи, время я засек, не первогодок, и часы у меня хорошие. То есть, когда я на часы посмотрел, было шестнадцать минут, значит, стрелял я минуткой раньше.

Часы у него и в самом деле были хорошие – трофейные, со светящимися стрелками и цифрами. Для немцев такие часы делали швейцарцы – ага, нейтральные, мать их так. Сипягин определенно солдат бывалый – орден Отечественной войны второй степени, две медали и красная нашивка. И стрелок, надо полагать, хороший – аккуратно влепил в лоб…

– Ага, – сказал я. – И появился человек…

– Да не было никакого человека, вот вам честное слово, – с жаром воскликнул Сипягин. – Вот не было, и все тут! С человеком я бы себя держал по уставу, не первогодок: «Стой, кто идет?» – потом предупредительный в воздух и уж только потом… Не было человека, только волки, три штуки, глаза так и светились, ровненько шесть, три волка, значит. Да и ночь была лунная, я их хорошо рассмотрел. Уж волков-то я насмотрелся, у нас в Сибири их было видимо-невидимо – леса вокруг нашей деревни густые, волчьи места. – Он чуточку конфузливо отвел глаза. – С детства волков боюсь, товарищ капитан. Никого так не боюсь, как волков. У нас в деревне, когда я был еще мальцом…

– Давай-ка без воспоминаний детства, Сипягин, – поморщился я. – Значит, появились волки…

– Ага, три штуки. Ребята, кто караулил ночью, говорили, они и раньше появлялись, только близко не подходили, таращились издали. А эти, наглые или те же, только обнаглевшие, чуть ли не на просеку вылезли. И стало мне, откровенно-то говоря, малость жутковато – вдруг возьмут да кинутся? Ну, я и пальнул. Глаза враз погасли. Я на какое-то время отвернулся, вызвал карнача свистком, потом просветил фонариком, а он лежит, вот такой. Только не навзничь, а ничком…

– Это я его распорядился перевернуть, – дополнил Федя. – Меня почти сразу же разбудили. Не ЧП, конечно, но все же происшествие…

– Понятно, – сказал я (так часто говорят, когда ничегошеньки не понятно). – Значит, были волки, а потом, когда ты по одному пальнул, на том месте оказался человек… Тебе не кажется, что это на какую-то сказку походит? Только в сказках волки людьми оборачиваются, и наоборот.

– А это еще бабушка надвое сказала, товарищ капитан, – бухнул доблестный воин Сипягин. – Вроде бы случается и в жизни, сам я не видел, а старики рассказывали…

Он спохватился, что ляпнул лишнее, и замолчал.

– Мистику разводишь, Сипягин, – сказал я уверенно. – Поповщину. Я бы даже сказал, обскурантизм, только ты такого словечка в жизни не слышал. А?

– Ваша правда, не слышал… Я ж и не говорю, что там был какой оборотень. Только стрелял я по волку, а потом на том месте обнаружился человек, вот и весь сказ… Ведь никакого нарушения устава, товарищ капитан, не первый год в армии, службу понимаю…

Он был совершенно прав. Устав караульной службы четко регламентирует поведение часового в случае, если в непосредственной близости от него окажется человек: непременный оклик «Стой, кто идет?», предупредительный выстрел в воздух, ну а если уж человек и после этого не остановится, будет буром переть на часового – тут уж на поражение, как положено. Волк подпадает под другую формулировку: «при появлении в непосредственной близости действовать по обстановке». Вот Сипягин по обстановке и действовал. Ну, предположим, он мог и в воздух выстрелить, чем наверняка спугнул бы волков, а не бить первым выстрелом меж глаз, но все равно никаких претензий к нему быть не может, нарушения устава нет…