Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников Страница 13

– Ну, так ведь у нас… – попытался сказать Семён, и опять был прерван собеседником:

– То-то и оно! Тут и лечат как раз от шизофрении или иными словами от плюрализма. Причём, плохо лечат. Не случись тут этого самого плюрализма, то здесь давно была бы санаторно-курортная лечебница, а не психиатрическая больница со всеми вытекающе – отягчающими последствиями. И можете мне поверить, как только вытрясут этот плюрализм из голов таких вот…, жить станет значительно комфортнее. Потому как, по сути, это предательство идеалов нации, каждая из которых имеет свои специфические особенности и исторические корни. В первую очередь – религиозные.

– Да, но ведь демократия – это залог… – попытался защитить свои взгляды Свистунов и вновь у него это не получилось.

– Бросьте вы! Какая разница, каким способом приходит к власти мерзавец? Путём «демократических» выборов или просто назначен? За годы своего шестилетнего правления он может исковеркать страну до неузнаваемости, а то и просто «сдать» более сильной империи. Кстати, именно таким – выборным – путём проще всего поставить марионеточного правителя.

– Вы «анархист- индивидуалист»? – пытался пошутить Семён.

– Я принимаю любую власть, ибо она от Бога. Вам советую подумать: не будет ли самым заинтересованным в процветании государства властитель, являясь реальным хозяином своей земли?

– То есть вы полагаете, что монархизм самый лучший способ управления страной? – с некоторой долей иронии спросил Свистунов.

– Какая разница, монархизм, не монархизм? – задал риторический вопрос Тимофей Иванович и продолжил размышления, – главное, чтобы этнос проживал в пределах своей веры, языка, обычаев и традиций и не вторгался в чужую культуру. Политическое устройство само собой сложиться в соответствии с менталитетом народа. Не дай Бог при этом вторгаться в иной мир со своими устоями. Это непременно приведёт к хаосу, какими бы благими намерениями не руководствовался «превноситель» более «высокоразвитой цивилизации». Смею вас уверить, такие свободы служат лишь прикрытием экономических и геополитических выгод. Иными словами стремлений к превосходству одних над другими во всех аспектах земного существования.

Семён Семёнович задумался, пытаясь осмыслить услышанное. Он никак не ожидал от своего собеседника таких заявлений. Заскрипела кровать, пьяный Полковник поднялся со своего ложа и тоже ошарашено посмотрел на нового постояльца. Затем наклонился и заглянул под кровать.

– Баян свой не хватай! – строгим возгласом остановил его Свистунов. Сергей Иванович послушно замер. Возникшую было тишину, вновь нарушил Бося. Он заложил правую руку за лацкан пижамы, левую закинул за спину и принялся важно расхаживать по палате, презрительно посматривая на окружающих. В его глазах светилось негодование и благородный гнев. Обитатели палаты с интересом наблюдали за преобразившимся толстяком и ждали, что будет дальше. Бося не замедлил принять новый образ.

«Ну что, господа бунтовщики? – обратился сразу ко всем больным оратор и, видимо, опасаясь быть прерванным, немедленно продолжил. – Вы утверждаете, что поднялись за свободу для крепостных и Конституцию? Похвально. Прошу тех из вас, кто дал эту самую свободу крепостным – да не выгнал их на улицу, чтобы те помирали, как бездомные собаки, с голоду под забором, а отпустил с землёй, подъёмными и посильной помощью – поднять руку. Если таковые имеются, дело в их отношении будет прекращено, так как они действительно поступают согласно собственной совести. Я жду. Нет никого»?

После долгой паузы Бося сделал несколько шагов, перед окном круто развернулся и продолжил движение твёрдой поступью. Теперь на его лице висела маска «Нмахагэ» – демона суровой жизни. Это выглядело достаточно комичным, но обитателям было не до смеха, и они растерянно ожидали от оратора дальнейших действий. Только на лице Тимофея Ивановича блуждала едва заметная улыбка.

Бося, тем временем, продолжил строгую речь: «Как странно… Я-то своих крепостных отпустил в Лифляндии в 1816-м, а в Тамбовской губернии в 1818-м. Все вышли с землёй, с начальными средствами. Я заплатил за каждого из них податей за пять лет вперёд в государственную казну.

И я не считаю себя либералом или освободителем! Мне так выгоднее. Эти люди на себя лучше работают. Я зарабатываю на помоле, распилке леса и причём для моих же бывших крестьян. Я уже все мои расходы покрыл и получил на всём этом прибыль. И я не выхожу на площадь с безумными заявлениями или протестами против государя или, тем более, против Империи!..

Так как вы ничем не можете доказать, что дело сие – политическое, судить мы вас будем как бунтовщиков и предателей Отечества, навроде[6] Емельки Пугачёва. А теперь – всех по камерам! В одном этапе с уголовными пойдёте, сволочи!».

Гордый «предводитель дворянства» удалился в свой угол и чинно присел на кровать, гордо выпятив грудь. После чего, мгновенно преобразился в обычного больного, запахнул халат, а благородство, написанное на его лице, сменилось робостью.

– Да…похоже, Бося реально умом тронулся, – констатировал окончательно протрезвевший Сергей Иванович.

– Отнюдь, – возразил ему Тимофей Иванович. – Это он нам сейчас пересказал речь Александра Христофоровича во время первого допроса декабристов.

– Кто такой Александр Христофорович? – полюбопытствовал Семён Семёнович, не стесняясь своей неосведомленности.

– Бенкендорф? Глава третьего отделения тайной полиции, – ответил Тимофей Иванович, – но тут интересно другое – Опять же, где наш сожитель мог услышать такие детальные подробности истории Российской империи?

– Однако! – удивился Свистунов и посмотрел на Босю. – Знатоков творчества Пушкина и даже Бзежинского, пожалуй, можно встретить среди нашей братии, но, чтобы Бенкендорфа? Впрочем, историки тоже среди нас есть.

Бося сидел в своём углу и теперь уже злобно исподлобья озирался по сторонам.

– Тогда, ясно! Интересно, что он нам ещё выдаст? – воскликнул Тимофей Иванович.

– Похоже, этому братцу вообще всё равно, что городить, лишь бы оказаться в центре внимания, – предположил Семён Семёнович.

– Я так не думаю… – возразил собеседник. – Есть опасения, что всё гораздо сложнее и опаснее.

– Чем опаснее? Кому? – уточнил Свистунов.

– Он что, своего вообще ничего не говорит? – вместо ответа спросил Тимофей Иванович.

– Ну почему же. Вполне нормальный товарищ, – равнодушно пожал плечами Семён Семёнович. Вся беседа проходила в присутствии Боси, который теперь поднялся с места и, весело напевая «жил был у бабушки серенький козлик», припрыжку направился к выходу. Вид у него был доброжелательный и несколько смущённый, вполне соответствующий маске «Сютэн-дзоудзи» – пьющего мальчика, который с рождения стал прикладываться к сакэ и был при этом силен и мудр. По-видимому, Бося – мальчик слышал всё, что о нём говорилось, и воспринял это как похвалу.

– Послушайте… – начал