The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис Страница 13

Сталин дал "зеленый свет" Ким Ир Сену в рамках более широкой стратегии использования возможностей в Восточной Азии, которую он обсуждал с китайцами: вскоре после одобрения вторжения в Южную Корею он также призвал Хо Ши Мина активизировать наступление вьетминьцев на французов в Индокитае. Победы в обеих странах позволили бы сохранить импульс, созданный победой Мао в предыдущем году. Они компенсировали бы неудачи Советского Союза в Европе и противостояли бы все более очевидным американским усилиям по вовлечению Японии в систему послевоенных военных союзов. Особым преимуществом этой стратегии было то, что она не требовала прямого участия СССР: инициативу проявляли северокорейцы и вьетнамцы, действуя под предлогом объединения своих стран. А китайцы, все еще стремившиеся узаконить свою революцию, получив одобрение Сталина, были готовы оказать поддержку в случае необходимости.

Именно эти события привели к вторжению северокорейских войск в Южную Корею. Чего Сталин не ожидал, так это того, какой эффект это произведет на американцев: это неожиданное нападение стало почти таким же шоком, как Перл-Харбор девятью годами ранее, и его последствия для стратегии Вашингтона были по меньшей мере столь же глубокими. Южная Корея сама по себе не имела большого значения для глобального баланса сил, но тот факт, что она была захвачена столь откровенно - через 38-ю параллель, границу, санкционированную Организацией Объединенных Наций, - казалось, ставил под сомнение всю структуру послевоенной коллективной безопасности. Именно такие действия привели к краху международного порядка в 1930-е годы и последующему началу Второй мировой войны. Трумэну не нужно было думать, что делать: "Мы не можем подвести ООН", - неоднократно говорил он своим советникам. Всего несколько часов потребовалось его администрации, чтобы принять решение о том, что Соединенные Штаты встанут на защиту Южной Кореи, причем сделают это не только на основе собственных полномочий, но и под эгидой Организации Объединенных Наций.

Это удалось сделать быстро по двум причинам. Первая заключалась в том, что неподалеку находилась американская армия, оккупировавшая Японию, - этот факт Сталин, по-видимому, не принял во внимание. Вторая - еще одна оплошность Сталина - заключалась в том, что в Совете Безопасности не было советского представителя, который мог бы наложить вето на действия ООН: он был отозван несколькими месяцами ранее в знак протеста против отказа организации включить в свой состав китайских коммунистов. Таким образом, с одобрения ООН международное сообщество в считанные дни мобилизовалось для противодействия этой новой угрозе международной безопасности - еще один ответ, которого Москва не ожидала.

Ответные действия, безусловно, едва не закончились неудачей: Американские и южнокорейские войска были вынуждены отступить к юго-восточной оконечности Корейского полуострова и, возможно, были бы вынуждены эвакуироваться, если бы не блестящий военный маневр командующего войсками ООН генерала Макартура, который в середине сентября удивил северокорейцев смелой высадкой десанта в Инчоне, недалеко от Сеула. Вскоре он загнал северокорейскую армию в ловушку ниже 38-й параллели, и его войска практически беспрепятственно продвигались вглубь Северной Кореи. Потрясенный таким развитием событий, Сталин был на грани признания проигранной войны и даже перспективы оккупации американцами самой Северной Кореи, которая непосредственно граничила с Китаем и Советским Союзом: "Ну и что, - устало сказал он. "Пусть будет так. Пусть американцы будут нашими соседями".

КОРЕЙСКАЯ ВОЙНА 1950-1953

Однако оставался вопрос о том, что будут делать китайцы. Мао поддерживал вторжение в Южную Корею и еще до высадки в Инчоне, которую он предвидел и предупреждал Ким Ир Сена, чтобы тот был готов к ней, начал переброску войск с китайского побережья напротив Тайваня к северокорейской границе. "Мы не должны отказывать корейцам в помощи", - сказал он своим советникам в начале августа. "Мы должны протянуть им руку помощи в виде отправки туда наших военных добровольцев". В Вашингтоне опасались возможности китайского вмешательства, и поэтому Трумэн приказал Макартуру не наступать до реки Ялу, по которой проходила китайско-корейская граница. Тем временем Госдепартамент через различных посредников пытался сдержать китайцев, рассказывая о перспективе чудовищных потерь. Мао некоторое время с трудом убеждал своих советников в необходимости вмешательства, что заставило Сталина в начале октября сообщить Ким Ир Сену, что ему придется полностью эвакуироваться из Северной Кореи. Вскоре, однако, Мао одержал верх и смог сообщить русским и северокорейцам, что китайцы скоро придут на помощь.

Так случилось, что в конце ноября 1950 г. две армии вновь столкнулись за рекой - с настороженностью, которая на этот раз не растворилась в ликовании, рукопожатиях, выпивке, танцах и надежде. "Я думал, что мы выиграли войну!" - вспоминал один из офицеров американской армии. "Наступил День благодарения, и у нас была вся еда, ... которая означала День благодарения, когда мы были дома. . . . [В это время [мы] приближались к реке Ялу, и это означало возвращение домой". Однако в данном случае армия на другом берегу реки имела другие планы. "Мы будем стремиться, - объяснял Сталину ее командующий Мао Цзэдун, - к разрешению [корейского] конфликта, то есть к ликвидации американских войск в Корее или к вытеснению их и агрессивных сил других стран". 26 ноября около 300 тыс. китайцев приступили к выполнению этого обещания, используя для этого сигнальные трубы, атаки "живой волны" и все преимущества внезапности. Через два дня Макартур сообщил Объединенному комитету начальников штабов: "Мы столкнулись с совершенно новой войной".

VIII.

Победа во Второй мировой войне не принесла победителям чувства безопасности. Ни США, ни Великобритания, ни Советский Союз в конце 1950 г. не могли считать, что жизни и сокровища, потраченные ими на победу над Германией и Японией, сделали их безопаснее: члены Большого альянса теперь были противниками в холодной войне. Интересы оказались несовместимыми, идеологии оставались по меньшей мере такими же поляризованными, как и до войны, страх внезапного нападения продолжал преследовать военные ведомства Вашингтона, Лондона и Москвы. Спор, начавшийся за судьбу послевоенной Европы, теперь распространился на Азию. Сталинская диктатура оставалась такой же жесткой и такой же зависимой от чисток, как и прежде; но с началом маккартизма в США и неопровержимыми доказательствами шпионажа по обе стороны Атлантики было совершенно неясно, смогут ли сами западные демократии сохранить терпимость к инакомыслию и уважение к гражданским свободам, которые отличали их от диктаторов, будь то фашистских или коммунистических.

"Дело в том, что в каждом из нас зарыта частичка тоталитаризма", - говорил Кеннан студентам Национального