Генералиссимус Суворов - Раковский Леонтий Иосифович Страница 13

"Пруссак! Конец!" - пронеслось в мозгу.

Но над его головой раздался крик, и, больно задев Суворова, в канаву полетел пруссак: во-время подоспевший русский мушкатер свалил его сзади штыком. Суворов вскочил на ноги и глянул на своего спасителя. Он без труда узнал в нем молодого мушкатера, рубившего рогаточные колья.

Пруссаков вблизи уже не было - русские штыками теснили их выше и выше. С Большого Шпица с криком "ура" бежали новые полки.

Пруссаки лезли на Мельничную гору, которая и без того была переполнена войсками. Но и на горе не было спасения: батареи Бороздина, стоявшие в центре Большого Шпица, давно били продольным огнем по этому скоплению неприятеля. Ни одно ядро, ни одна картечь не пропадали даром.

Горела подожженная брандкугелями ветряная мельница. Густой сизый дым полз по горе.

Пруссаки заколебались, побежали с Мельничной горы вниз, к берегам болотистой речки Гюнер. Русские сидели у них на плечах.

XVII

Король Фридрих без шляпы, в измятом, изодранном мундире стоял один на пригорке и тупо, невидящими глазами глядел перед собой.

Мимо него, обезумев от страха, бежали его гренадеры, мушкатеры, егеря. Пришпоривая, нахлестывая нагайками, подгоняя палашами коней, скакали в одиночку кирасиры, драгуны, гусары. Побросав пушки, с обрубленными постромками, на тяжелых артиллерийских лошадях удирали фурлейты, канониры.

Никто не обращал внимания на короля. Еще так недавно - всего лишь час тому назад - в его руках была победа, была армия, была власть. А теперь не осталось ничего.

Его неустрашимая пехота была опрокинута русскими мужиками. Его прославленная конница - разбита. Сам Зейдлиц и принц Виртембергский - тяжело ранены, генерал Путкамер - убит, командир кирасирского полка Бидербее - взят в плен казаками. Пушки застряли на берегах мелкой болотистой речонки Гюнер.

Все погибло. Не помогли ни капральская палка, ни его, королевские, угрозы, уговоры и просьбы. Он обещал награды, обещал увеличить жалованье, наконец, собственноручно колотил тростью бегущих. Все напрасно: остановить этот поток было невозможно.

Сбитые русскими штыками с Мюльберга, пруссаки бежали куда кто мог. В глазах у каждого светился страх. Уши ловили только одно слово: "казак". Из сорокавосьмитысячной армии спаслось немного: большая часть оставалась тут раненными и убитыми.

Уже уходили последние верховые. Уже слышались казачьи крики и гиканье, когда наконец короля заметили. Пришпоривая измученного жеребца и в страхе ежесекундно оглядываясь назад, мимо пригорка, на котором стоял король Фридрих, промчался ротмистр Притвиц. Он не заметил бы короля, если бы скакавший сзади за ним гусар не крикнул:

– Господин ротмистр, вон наш король!

Король Фридрих не успел опомниться, как чья-то рука бесцеремонно схватила его поперек туловища и бросила в седло. Король лежал, точно куль соломы… Ни возражать, ни поправляться было некогда: казаки настигали беглецов.

XVIII

Полулежа на соломе в какой-то заброшенной лесной сторожке, король Фридрих едва нацарапал при свете сумерек две записки - одну в Берлин, другую генералу Финку, который унес-таки благополучно из Кунерсдорфа свой толстый живот.

Король отказывался от армии.

Армии, собственно, не было: из сорока восьми тысяч едва осталось три. Король поручал генералу Финку эти жалкие остатки.

"Я передаю ему армию, которая не в силах бороться с русскими",- писал он в Берлин.

Написав записки, король отвернулся к стене и вжал голову в плечи, стараясь поглубже уйти в воротник: даже голову нечем было покрыть - шляпа короля осталась на поле сражения, там же, где остались 26 знамен, 2 штандарта и 172 пушки.

Офицеры на цыпочках вышли из халупы: король спит!

Но в эту ночь королю Фридриху не спалось.

Эту ночь король Фридрих запомнил на всю жизнь.

XIX

После двенадцати часов беспрерывной пушечной пальбы, грохота взрывов, визга ядер и свиста пуль, после всей этой музыки ожесточенного боя наконец-то на франкфуртских холмах наступила тишина.

Сражение было окончено: пруссаки бежали. Преследовать их, рассыпавшихся по дорогам, полям и болотам, бросилась легкая конница, которая весь день простояла в резерве.

В бурной штыковой атаке все перемешалось. Сейчас нельзя было разобрать, где какая дивизия, какой полк, какая рота. Все перетасовалось: мушкатеры и артиллеристы, солдаты и офицеры, русские, австрийцы и пленные пруссаки.

Голодные, измученные солдаты рады были посидеть, отдохнуть, напиться ржавой болотной воды, съесть припасенный черный сухарь. Там и сям загорались костры из поломанных картечью зарядных ящиков и лафетов. Проголодавшиеся солдаты варили кашу. Многие, не дождавшись ужина, завалились спать тут же, среди убитых и умирающих.

Подполковнику Александру Суворову пришлось еще немного поработать: главнокомандующий Салтыков хотел немедленно же отправить императрице донесение о победе. Для этого прежде всего нужно было выяснить, сколько трофеев взято у неприятеля - пушек, знамен и пленных. Аккуратный штаб-офицер провозился с подсчетом довольно долго - было уже за полночь, когда Александр Васильевич подъехал к своей палатке, остававшейся все там же, на Еврейской горе.

Он устал за этот бесконечно длинный, богатый впечатлениями день. Суворов лежал и думал.

До сих пор он только читал, а сегодня наконец-то сам участвовал в сражении, видел русского солдата и его начальников не в лагере или на вахтпараде, а в бою. И, несмотря на то, что сегодня русская армия разбила непобедимого "скоропостижного" короля, многое в русской армии не нравилось подполковнику Суворову.

Солдат, младший офицер были храбры, дрались мужественно. Русский солдат вызывал своей неустрашимостью и стойкостью только восхищение. С таким солдатом не страшен никто!

Зато возмущала нерешительность командиров - Салтыкова, Фермора и других,- их оборонительная тактика, их медлительность.

Один Петр Александрович Румянцев был среди них приятным исключением отважный, быстро схватывающий обстановку. В нем чувствовался настоящий полководец, у которого есть чему поучиться.

Суворова возмущали ненужные бесконечные обозы, сковывающие действия армии. Возмущало то, что на весь бой русскому солдату давалось всего лишь тридцать патронов.

"Все, все надо переделать! Не оставить камня на камне! - с жаром думал Суворов.- Надо приучить солдата идти только вперед! Вселить в него уверенность к победе! Надо выучить стрелять: пока русский мушкатер выстрелил раз, пруссак успевает-три. И надо обратить внимание на штык, недаром он сегодня решил исход боя. Русский солдат - землепашец; охотников, стрелков мало. Значит, ему сподручнее штык!" - думал подполковник Суворов, ворочаясь с боку на бок.

Он был нетерпелив. Ему хотелось вот сейчас же взяться за дело, выучить русского солдата всему, что солдату необходимо знать.

Но пока - он никого учить не мог. Подполковник Суворов служил дивизионным дежурным офицером и не имел в непосредственном распоряжении не только полка, но даже самого малого капральства.

Глава вторая

СУЗДАЛЬСКОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

I

Мушкатер Воронов с неудовольствием думал о том, что ему сегодня вовсе не придется спать: его назначили на завтра в караул. Надо было чесать и завивать волосы, да не лишь бы как, а завить виски в три бумажки длиной, а букли чтобы не походили на сосульки. Это все в один час не сделаешь. Приходилось готовиться заранее, с вечера. А потом, причесавшись, маяться целую ночь без сна. Уснуть было опасно: можно измять прическу. За это полагалось двадцать палок. Но бывали случаи и похуже: нахальные крысы отгрызали у спящих букли, которые густо смазывались салом и присыпались мукой. За испорченную буклю давали еще больше палок, чем за измятую.