The New Class War: Saving Democracy from the Managerial Elite - Michael Lind Страница 15

Адама Смита это бы не удивило. В «Богатстве народов» он писал: «...Владелец акций есть поистине гражданин мира, и ему нет необходимости быть привязанным к какой-либо отдельной стране. Он будет склонен покидать страну, в которой его подвергли досадному следствию, чтобы обложить обременительным налогом, и перемещать свои акции в какую-нибудь другую страну, в которой он с большей лёгкостью будет вести свои дела или наслаждаться своим состоянием». Не был бы Смит удивлён и тому, что глобальный трудовой арбитраж является центральным элементом современной мировой экономики: «...Наши купцы и владельцы мануфактур жалуются на вредные результаты высокой заработной платы, повышающей цены и потому уменьшающей сбыт их товаров внутри страны и за границей. Но они ничего не говорят о вредных последствиях высоких прибылей. Они хранят молчание относительно губительных результатов своих собственных барышей, жалуясь лишь на то, что выгодно для других людей».

Иммиграция в сочетании с выносом производства может использоваться как форма глобального трудового арбитража. Вместо того, чтобы давать работу низкооплачиваемым рабочим за рубежом, работодатели могут поощрять ввоз низкооплачиваемых рабочих в свои страны, чтобы понизить заработную плату, сдерживать рост профсоюзов и ослабить переговорные силы как местных, так и привозных рабочих.

В некоторых западных фирмах существует формальная политика поощрения неквалифицированных иммигрантов с низкой заработной платой — как в американских с их эксплутаторскими программами «гостей-рабочих» в сельском хозяйстве и западно-немецких с их гастарбайтерами. Но по большей части иммиграционная реформа является случайным результатом других политик. В США большинство легальных неквалифицированных иммигрантов являются бедными мексиканцами и уроженцами центральноамериканских стран, они прибыли туда на основании американских законов о воссоединении семей — и вдобавок к ним ещё 12 миллионов нелегальных иммигрантов из соседних и близлежащих стран. В Европе система убежищ и политика относительно беженцев являются основными источниками неквалифицируемой информации. И некоторые европейские страны ставят в привилегированное положение [в сравнении с иммигрантами из других стран] иммигрантов из своих бывших колоний. В каждой западной стране, независимо от правительства, вопрос о неквалифицированной миграции, как правило, сталкивает менеджерскую элиту со значительным элементом местного рабочего большинства.

В сфере политики следствием полувековой неолиберальной революции сверху стало ослабление двух институтов, усиливавших политическое могущество рабочего класса середины XX века — массовые партии и законодательные органы власти.

Питер Мэйр писал что «...эра партийной демократии прошла» в своей книге «Управляя пустотой: выхолащивание западных демократий»: «...Хотя партии остаются, они становятся настолько оторванными от общества в целом и конкурируют между собой в форме, которой так не хватает содержания, что они, кажется, больше не способны поддерживать демократию в её нынешней форме». То, что некогда во многих странах было национальными федерациями партий местного значения с массовым членством стало немногим больше, чем брендовыми ярлыками, которые используются небольшие группы политиков, спонсоров и стратегов избирательных кампаний.

В Сша реформы комиссии Макговерна-Фрезера стремились демократизировать структуру демократической партии заменив номинирующие конвенции, на которых доминировали местные политические воротилы и боссы на уровне штатов, гражданскими праймериз. Эти реформы привели к сдвижению центра тяжести партии от её старой базы времён Нового Курса, белых рабочих, к новой демократической элите, которая хотя и была более разнородной в расовом отношении, всё же по большей части была тоже в основном белой, но гораздо более состоятельной, образованной, либеральной в культурном отношении и скептично настроенной к государственному вмешательству в рынок. По обе стороны Атлантики крах массовых партийных федераций создал новую политику, центром которой были кандидаты, которые либо могли сами платить за свои кампании, либо умели собирать большие средства, либо были телевизионными знаменитостями — как Арнольд Шварценеггер, Джесс Вентура, Дональд Трамп и Беппе Грилло.

В Европе эта эрозия демократия была ускорена превращением европейского Общего Рынка, рыхлого торгового блока, в Евросоюз, псевдофедеративное государство с собственным парламентом, судом и исполнительной ветвью власти в виде Еврокомиссии. Тройственные соглашения между бизнесом, профсоюзами и правительством не были воспроизведены на наднациональном уровне. ЕС выражает хроническую предрасположенность к бизнесу и финансистам и враждебность к профсоюзам, что выражает большую способность инвесторов и корпоративных менеджеров к лоббированию и организации поверх национальных границ. В странах вроде Италии и Греции бюрократы Евросоюза вступили в союз с банкирами и другими группами экономической элиты и несколько раз настояли на том, что условиями получения помощи является формирование правительств во главе с настроенными в пользу бизнеса технократами и рыночные реформы в интересах иностранных инвесторов.

Меж тем как в США, так и в ЕС судебная ветвь власти, изолированная от избирателей, узурпировала большую часть полномочий законодательной ветви. Верховный Суд США, чей престиж повысился благодаря его вмеательству в развернувшуюся после 1945 года революцию гражданских прав, поставил себя в положение никем не избираемой суперлегислатуры, декретирующей, что политика в одной области за другой — от регуляций абортов и брака до регулирования финансирования избирательных кампаний — принадлежит в сфере ненарушаемых конституционных прав и должна определяться пожизненными неизбираемыми федеральными судьями, а не демократическими законодательными собраниями или гражданскими инциаитивами.

Передача власти от демократических легислатур к судам не ограничена Соединёнными Штатами. В 2004 году Ран Хишль писал: «...За прошлые несколько лет мир был свидетелем потрясающего быстрого перехода к тому, что можно назвать юристократией. К конфликтам, затрагивающим спорные политические вопросы, относятся как, скорее, к важнейшим юридическим вопросам, а не политическим, с сопутствующей презумпцией, что эти споры должны решать национальные верховные суды, а не избираемые парламентарии». Хиршль утверждает, что важной мотивацией юристократии является защита элиты от демократического большинства с помощью «стратегического трёхстороннего пакта между господствующими политическими элитами, чьё положение, однако, находится под угрозой, стремящимися оградить предпочитаемые ими политики от перипетий демократической политики; экономическими элитами, сочетающими приверженность свободным рынкам и сопутствующей ей враждебность к правительству; и верховными судами, которые работают над увеличением своей символической власти и бюрократического положения».

Либерализм, основанный на правах и направленный против большинства, если зайти в нём слишком далеко, становится антидемократическим либерализмом. Многим институтам, важным для граждан демократических стран, хитро изменили их значение или делегитимизировали в обществе, в котором общественные интересы должны оправдываться сугубо в терминах того или иного индивидуального права. Церкви, клубы, семьи — назовём только три примера — невозможно оправдать на основании контракта между обладающими правами индивидами, как в случае с деловыми партнёрствами. То же касается учреждений вроде профсоюзов, которые усиливают рабочий класс, существуя в третьей сфере коллективного торга между индивидуальными правами и властью большинства, и которые могут действовать только если членство в них является более или менее принудительным. Также для философии, основанной