Расовый марксизм. Правда о критической расовой теории и практике - Lindsay, James Страница 16

шутки о транс-активистах проистекают из его "белой привилегии") или Канье Уэст (которого, по мнению Та Нехиси Коутса, перестали считать "черным" после того, как он надел кепку "Make America Great Again" и поддержал президента Дональда Трампа по некоторым вопросам) - о них не просто говорят, что они неправы или даже "расовые предатели" (среди прочих ругательств), но и что они больше не являются подлинными представителями своей расы. В теории критических рас доктрина "уникального голоса цвета" превращает расовую идентичность в политическую, а политическую идентичность - в расовую. "У нас больше не может быть черных и коричневых лиц, которые не хотят быть черными и коричневыми голосами", - утверждает 66 радикально левая конгрессвумен Айанна Прессли, закрепляя эту точку зрения. Еще более прямолинейно выразилась Николь Ханна-Джонс, архитектор проекта "1619" журнала New York Times: "Есть разница между тем, чтобы быть расово черным и политически черным". 67 Старый феминистский афоризм "личное - это политическое" становится истинной и правильной идентичностью в рамках марксистских теорий идентичности, таких как теория критической расы: политика - это личность.

Рассказывание историй, переплетение нарративов и контррассказывание

Критическая расовая теория, как мы видели, скептически относится к рационализму эпохи Просвещения. Она также в целом осознает силу повествования. Учитывая, что структурный детерминизм, как предполагается, придает "уникальный голос цвету", эти две особенности в совокупности заставляют ее отдавать предпочтение повествованию и созданию нарративов перед логикой, разумом, рациональностью и другими инструментами того, что некоторые философы называют "эпистемической адекватностью". Они делают это с гордостью и без явного признания того, что подразумевается, что небелые расовые группы таким образом характеризуются как иррациональные и основанные на нарративах - что можно было бы признать определенным фанатизмом низких ожиданий, если бы не тот факт, что теория критической расы сказала бы, что сами ожидания являются артефактом "культуры превосходства белой расы", чтобы избежать обвинения. Согласно этой доктрине, не только ожидания, но и факты считаются конституирующими динамику власти, которая создает существующий социальный порядок. Другими словами, Критическая расовая теория рассматривает факты и опору на факты как расово-политические. Говоря более кратко и привычно, Критическая расовая теория отдает предпочтение рассказам как одному из "других способов познания" , используемых небелыми расами для вызова существующего социального порядка, и рассматривает их исключение из правового и научного обоснования, например, как часть обширного заговора белых против всех других рас. Эмоциональный акцент из взгляда Руссо на искренность снова проглядывает, очевидно, как и предвзятый субъективизм предполагаемого цветного голоса.

Как ни удивительно для большинства людей, не знакомых с Критической расовой теорией, она открыто выступает за рассказ как средство (небелого, неевроцентричного) познания и передачи "знаний" о "прожитых реалиях" переживания системного расизма, в том числе в науке и праве. Критическая расовая теория: An Introduction", например, посвящает целую главу идее "юридического повествования" и утверждает: "Хотя некоторые авторы критикуют КРТ за излишний негативизм и неспособность разработать позитивную программу, юридическое повествование и нарративный анализ - очевидные достижения, на которые может претендовать движение." 68 Их обоснование этой сомнительной практики прямолинейно: "Адвокаты и преподаватели клинического права применяют рассказ и нарративный анализ, чтобы понять, как динамика убеждения действует в зале суда. Они также используют их для понимания взаимодействия власти и интерпретационного авторитета между адвокатом и клиентом". 69 То есть истории убеждают - зачастую сильнее, чем факты (и в одном предложении мы находим почти все социальное обоснование движения Black Lives Matter, а также оправдания О. Дж. Симпсона).

Среди различных видов использования рассказов и нарративных переплетений, которые он пропагандирует, есть так называемые "контр-истории". Это истории, иногда вымышленные, аллегорические или параболические, которые бросают вызов господствующим нарративам, стереотипам и ожиданиям и, таким образом, призваны "нарушить гегемонистскую власть" и ее ожидания в отношении расы. Конечно, многие из этих "ожиданий" - просто устаревшие расовые тропы, спроецированные в качестве широко распространенных убеждений на белых людей - это излюбленный прием Ибрама X. Кенди. Другими словами, контр-истории - это часто эмоционально мотивированные анекдоты, которые иногда свидетельствуют о данных, а иногда представляют собой исключения из правил (примером последнего типа, не имеющего отношения к расе, может быть знакомство с человеком, который выкуривал по две пачки сигарет в день и, тем не менее, дожил до 100 лет).

Такой подход может показаться читателю более разумным, чем он есть на самом деле. Трудно оценить, насколько нелепым может быть (контр)повествование в Критической расовой теории, не ознакомившись с некоторыми из них лично. Как выясняется, это не просто выдумывание нарративов об обстоятельствах полицейских убийств, плохое владение статистикой или рассказ о своих ощущениях или интуиции (феноменологической интерпретации) обстоятельств - например, утверждение, что, хотя за год в США от рук полиции погибает всего несколько безоружных чернокожих, "кажется", что их "убивают" на улицах каждый божий день. Подобное заблуждение - самый скромный садовый сорт по сравнению с тем, как это происходит в юридической и учебной литературе. Здесь мы можем рассмотреть пример, приведенный Глорией Лэдсон-Биллингс в ее главе в "Справочнике по теории критической расы в образовании", где она описывает особенно своеобразный и параноидальный пример Деррика Белла, который был склонен к подобным вещам:

В другой хронике Белл (Bell, 1989) описывает то, что он называет "лекарством от черной преступности", где группа молодых чернокожих мужчин обнаруживает волшебную таблетку, которая превращает их из мелких уличных преступников в выдающихся граждан. Они больше не употребляют наркотики, не грабят и не воруют, не прогуливают школу и не участвуют в деятельности банд. Они становятся примерными гражданами, если продолжают принимать таблетки. К сожалению, у правоохранительных органов становится меньше работы: отпала необходимость в целевой группе по борьбе с бандами, исчезла цель у целевой группы по борьбе с наркотиками, а ночные патрули в черных общинах не приносят подозреваемых. Поначалу общество в целом в восторге, но вскоре люди начинают понимать, насколько выгодна преступность для остальных членов общества. Теперь им приходится увольнять полицейских и тюремных надзирателей. Охранные фирмы продают меньше средств защиты и вынуждены сокращать персонал. Альтернативные школы и центры временного содержания несовершеннолетних остались без молодежи. Вся экономика города была основана на побочных продуктах преступности. Чтобы вернуть все на круги своя, полиция отправляется за чернокожей молодежью в пещеру за городом и обнаруживает источник волшебных таблеток. После того как молодые люди уходят, полиция устраивает облаву на пещеру, конфискует все оставшиеся таблетки и взрывает место. 70

Прежде чем комментировать дальше, стоит отметить, что эта контр-история - не просто выдумка Деррика Белла; она была положительно повторена другим ученым с высшим образованием (Лэдсон-Биллингс) в другой книге. Это поразительно,