Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант Страница 17

пушками; к ним присоединились восемьсот фельдъегерей; вскоре толпа насчитывала девять тысяч человек. Дворец защищали девятьсот швейцарцев и двести других гвардейцев. Надеясь предотвратить насилие, Людовик вывел свою семью из королевских покоев в дворцовый театр, где проходило хаотичное заседание Ассамблеи . "Я пришел сюда, - сказал он, - чтобы предотвратить великое преступление".19 Мятежникам разрешили войти во двор. У подножия лестницы, ведущей в спальню короля, швейцарцы запретили им продвигаться дальше; толпа наседала на них; швейцарцы открыли огонь, убив сто или более мужчин и женщин. Король приказал швейцарцам прекратить огонь и отступить; они отступили, но толпа, возглавляемая марсельцами, одолела их; большинство швейцарцев было убито; многие были арестованы; пятьдесят человек были доставлены в Отель де Виль, где их предали смерти.20 Слуги, включая кухонный персонал, были зарезаны в безумном празднике крови. Марсельцы пели "Марсельезу" под аккомпанемент клавесина королевы; усталая проститутка лежала на кровати королевы. Мебель была сожжена, винные погреба разграблены и осушены. В соседних дворах Каррузель счастливая толпа подожгла девятьсот зданий и стреляла в пожарных, приехавших тушить пламя.21 Некоторые победители шествовали со знаменами, сделанными из красных мундиров погибших швейцарских гвардейцев - первый известный случай использования красного флага в качестве символа революции.22

Ассамблея пыталась спасти королевскую семью, но убийство нескольких депутатов толпой захватчиков убедило оставшихся отдать королевских беженцев в распоряжение Коммуны. Она заперла их под строгой охраной в Храме, старом укрепленном монастыре рыцарей-тамплиеров. Людовик сдался без сопротивления, скорбя о поседевшей жене и больном сыне и терпеливо ожидая конца.

III. ДАНТОН

За эти судорожные недели правые депутаты почти все перестали посещать Ассамблею; после 10 августа из первоначальных 745 членов осталось только 285. Законодательное собрание проголосовало за то, чтобы заменить короля и его советников временным Исполнительным советом; подавляющее большинство голосов выбрало Жоржа Дантона главой Совета в качестве министра юстиции, Ролана - министром внутренних дел, Жозефа Сервана - военным министром. Выбор Дантона отчасти был попыткой успокоить парижан, среди которых он был очень популярен; кроме того, в то время он был самым способным и сильным персонажем революционного движения.

Ему было тридцать три года, и он умер бы в тридцать пять; революция - прерогатива молодости. Он родился в Арсис-сюр-Об, в Шампани, и последовал за своим отцом в юриспруденцию; он преуспевал как адвокат в Париже, но предпочел жить в одном доме со своим другом Камилем Десмуленом, в рабочем квартале Кордельеров; вскоре они стали видными членами клуба Кордельеров. Его губы и нос были обезображены несчастным случаем в детстве, а кожа покрыта оспинами; но мало кто помнил об этом, когда сталкивался с его высокой фигурой и массивной головой, ощущал силу его проницательной и решительной мысли или слышал его яростные, часто нецензурные речи, раскатывающиеся как гром над революционным собранием, якобинским клубом или пролетарской толпой.

Его характер не был таким жестоким и властным, как его лицо или голос. Он мог быть грубым и внешне бесчувственным в своих суждениях - например, одобрив сентябрьскую резню, - но в нем была скрыта нежность и не было яда; он был готов отдать и быстро простить. Его помощники часто удивлялись тому, что он отменял свои собственные драконовские приказы или защищал жертв своих суровых распоряжений; вскоре он должен был лишиться жизни, потому что осмелился предположить, что Террор зашел слишком далеко и что настало время для милосердия. В отличие от трезвого Робеспьера, он наслаждался раблезианским юмором, мирскими удовольствиями, азартными играми, красивыми женщинами. Он зарабатывал и занимал деньги, купил прекрасный дом в Арсисе и большие участки церковной собственности. Люди недоумевали, откуда у него такие суммы; многие подозревали его в том, что он брал взятки, чтобы защитить короля. Улики против него ошеломляющие;23 Тем не менее он поддерживал самые передовые меры Революции и, кажется, никогда не предавал ее жизненно важных интересов. Он брал деньги короля и работал на пролетариат. При этом он понимал, что диктатура пролетариата - это противоречие в терминах, и она может быть лишь моментом в политическом времени.

У него было слишком много образования, чтобы быть утопистом. Его библиотека (в которую он надеялся вскоре удалиться) включала 571 том на французском, семьдесят два на английском, пятьдесят два на итальянском; он хорошо читал по-английски и по-итальянски. У него был девяносто один том Вольтера, шестнадцать - Руссо, все "Энциклопедии" Дидро.24 Он был атеистом, но с некоторым сочувствием относился к тем соображениям, которые религия предлагала бедным. Услышьте его в 1790 году, он звучит как Мюссе поколением позже:25

Со своей стороны я признаю, что знал только одного Бога - Бога всего мира и справедливости. Человек в поле дополняет эту концепцию... потому что его молодость, его мужественность и его старость обязаны священнику своими маленькими моментами счастья..... Оставьте ему его иллюзии. Учите его, если хотите, ... но не позволяйте беднякам бояться, что они могут потерять то единственное, что связывает их с жизнью".26

Как лидер он жертвовал всем ради того, чтобы уберечь Революцию от нападения извне и внутреннего хаоса. Ради этих целей он был готов сотрудничать с кем угодно - с Робеспьером, Маратом, королем, жирондистами; но Робеспьер завидовал ему, Марат осуждал его, король не доверял ему, жирондисты были встревожены его лицом и голосом и дрожали от его презрения. Никто из них не мог разобраться в нем: он организовывал войну и вел переговоры о мире; он рычал, как лев, и говорил о милосердии; он сражался за Революцию и помогал некоторым роялистам бежать из Франции.27

В качестве министра юстиции он старался объединить все ряды революционеров для отпора захватчикам. Он взял на себя ответственность за восстание населения 10 августа; война нуждалась в поддержке этих буйных духом людей; из них получились бы пламенные солдаты. Но он препятствовал преждевременным попыткам поддержать революции против иностранных королей; это объединило бы всех монархов во враждебности к Франции. Он боролся с предложением жирондистов отвести правительство и Собрание за Луару; такое отступление подорвало бы боевой дух народа. Время обсуждений прошло; наступило время действий, создания новых армий и укрепления их духом и уверенностью. 2 сентября 1792 года в своей страстной речи он произнес фразу, которая взбудоражила Францию и пронеслась через весь бурный век. Прусско-австрийские войска вошли во Францию и одерживали победу за победой. Париж колебался между решительным ответом и деморализующим страхом. Дантон, выступая от имени Исполнительного совета, обратился к Ассамблее, чтобы пробудить их и всю нацию к мужеству и действию:

Министру свободного государства доставляет удовольствие объявить им, что их страна спасена. Все воодушевлены, все