И закружилась снежная кутерьма - Татьяна Ватагина Страница 18

Зверь подплыл к самому берегу и выполз до половины на камень. Это был какой-то тюлень. Я вспомнил про телефон и решил сфотографировать симпатягу. Выкопал телефон из-под одежек, щелкнул зверя. Он не испугался вспышки, а, ей-богу, приподнялся на ластах и кокетливо повернул головенку, словно позировал.

Разглядел на светящемся экране, что мой приятель — кольчатая нерпа. Круглая мордашка — добавь уши, и получится толстая кошка, которая выглядывает из мехового мешка с узорами. Такой безухий плавучий кошачий пирожок. На одной фотографии усы колоритно обледенели, а другая получилась вообще прелестно: из воды торчит круглая головка и смотрит оленьими глазищами. Такая милая, доверчивая и беззащитная! Так и хочется обнять ее! Я спрятал телефон, чтоб не тратить батарейку. Нерпенок весело залаял и захлопал ластами, а потом выполз на камень и перевернулся на спину, подставив животик: почеши, мол. Ах ты, миляга!

Я начал гладить толстый сытый животик в плотной шерстке, а зверь жмурился и попискивал, и иногда нежно касался моей руки ластами. Рука у меня замерзла, но мне не хотелось обижать моего нового морского дружочка — так он радовался. Может быть, нерпа поможет мне найти Иришку? Надо расспросить ее — вдруг сказочный зверь поймет!

— А! — сказало вдруг море в гроте.

Я обернулся. Нерпенок протестующе залаял и стал дергать и тянуть меня зубами за рукав.

— Погоди, малыш. А то я руку отморожу — я же не такой морозоустойчивый, как ты, — сказал я, засовывая окоченевшую конечность подмышку.

— Ах! — сказало море. — Аха!

Я выпрямился. Нерпенок соскользнул с камня, негодующе затявкал и принялся брызгать на меня водой. Кажется, он рассердился.

— Аха-ха-а, аааааа, — пропело море. Мне сразу сделалось хорошо и спокойно.

Месяц висел в небе. На непритязательных картинках обычно рисуют световую полоску, тянущуюся от месяца по волнам. Есть даже выражение: «лунная дорожка». Но я, сколько не смотрел на луну над морем, ни разу не видел такой дорожки — разве только если месяц почти тонул в воде. Обычно под месяцем расстилается лунная поляна. Сияла такая поляна и сейчас. В середине ее появилась точка. Я пригляделся: крохотная фигурка. Она протягивала ко мне руки.

— Ахааааа, онаа, — томно подтвердило море, и я увидел, что блеск стал отделяться от волн и выстраиваться в сверкающую полосу над водой, а фигурка поднималась на его конце, как корона на голове змеи.

— Иди, о-на, ахаа, о- на, — стонало и пело море. Звучал уже не только грот, голоса, казалось, плыли со всех сторон, сливаясь в общую мелодию. Лай моего морского дружочка совсем потонул в ней. Казалось, по пению волн можно идти, как по мосту.

Я ступил на мост. Все вокруг блестело, раскачивалось и звучало. Тут произошло чудо: несмотря на темноту и расстояние, я ясно увидел, что фигурка на другом конце моста — это моя Бемби, моя Иришка. Она тянула ко мне руки и бежала навстречу, но расстояние было так велико, что казалось, она не двигается с места. Застыла, как статуя Бегущей по волнам. Я выпрыгнул из своих ужасных валенок и со всей скоростью помчался к ней по звездному мосту. Я не видел ничего, кроме Иришки, кроме ее глаз, неподвижно, как у мертвой, отражавших звездный свет.

Глава седьмая

Только когда соленая вода ударила в лицо и заполнила нос, я понял, что произошло. Звездный мост исчез, и я с большой высоты ухнул в воду. Всплеск, наверное, был как от кита!

Я пошел бы ко дну, наверное, словно пес-рыцарь при Ледовом побоище, но нерпенок оказался рядом, нырнул и стал подталкивать меня носом. Конечно, ему ни за что не справиться бы с тяжеленным, набухающим водой ватником, а тут еще в нем был я, который барахтался, пытаясь сбросить одежду, пытаясь удержаться на плаву, совершая кучу бестолковых движений. Сколько там может человек продержать в ледяной воде до переохлаждения?

Все же несколько секунд жизни нерпа подарила мне.

Потом что-то обтекаемое подтолкнуло меня в живот, и понесло к берегу. Только мелькали по сторонам плавники, широкие и грациозные, словно крылья. Я висел на чьем-то носу, как мячик на острие морды дрессированного морского льва. Нерпенок летел рядом. Нос неведомого существа вытолкнул меня на берег, вышиб из ватника фонтан брызг. Зато приземлился я мягко. А спасшее меня чудище выпрыгнуло на берег и на лету обратилось Безымянной старухой!

Старуха наклонилась над водой, постучала по волнам ладошкой и прохрипела:

— Хор-хор-хор, — словно в горле у нее крутилась шестеренка. Тут же на берег из волн выбрались два сухих оленя. На одного кое-как взгромоздилась старуха, на другого — я сам. Не знаю, у кого это вышло более неуклюже! В рыбьем облике Безымянная была гораздо ловчее, чем в человеческом.

Олени привезли нас в поселок, старуха сразу ушла в чум, а меня женщины принялись выламывать из обледеневшего зимнего наряда. Я только следил, чтоб проволочные пояса не сорвали ненароком. Кто-то повел меня в чум, кто-то занялся оленями — шлепнул их по крупу и отправил в море.

Я сидел у костра, закутанный в шкуры, и пил обжигающий чай из гигантской кружки. Я, вроде бы, согрелся, но холод (а, может, страх) еще оставался внутри. Эх, сюда бы водки или рому! Но женщины-рыбы, похоже не знали «огненной воды».

— Ну что, видел свою Ириной? — спросила старуха. Она тоже с удовольствием пила дымящийся чай.

— Видел, но не понял, что случилось. Почему мост рухнул? Почему глаза у Ирины неподвижные были?

— А! — с досадой сказала старуха, — то не Ириной, то внучки Анкы-келе были! Бездельницы девки! Только и знают, что путников топить! Рыбок кормят, понимаешь. Ириной первая тебя нашла, а ты не узнал ее. Эх, ты!

— Неужели… — телефон остался в кармане мокрых джинсов, и, пожалуй, замерзал теперь в середине ватно-ледяной глыбы. Вот не везет моим телефонам в последнее время! Но я и без снимка помнил доверчивые нежные глаза Бемби. Только не пришло мне в голову, что моя девушка может быть нерпой!

Она звала меня, она ласкалась ко мне, она спасала меня, а я — я, спасенный и обласканный, вскочил на оленя и даже не оглянулся! Наверное, все-таки где-то в глубине души я помнил ее! Вон как рванул за наживкой в виде фальшивой Ирки по мосту. И сейчас я больше всего хотел обнять милую толстую мягкую нерпу и просить у нее прощения! Но проклятый климат