Монах - Мэтью Грегори Льюис Страница 19

Она радостно схватила его руку и прижалась к ней губами.

– На третий! – воскликнула она торжественно, с оттенком безумия. – Вы правы, отец, вы правы! На третий день мы должны будем расстаться навсегда!

Взгляд ее в этот момент был так ужасен, что сердце монаха заныло от зловещего предчувствия. Она еще раз поцеловала его руку и стремглав выбежала из кельи.

Оставшись один, Амброзио вновь стал добычей сотни противоречивых чувств. Наконец привязанность к мнимому Розарио и природная пылкость темперамента одержали верх, когда на помощь им пришла основная черта его характера: самонадеянность. Монах подумал, что победить искушение – гораздо большая заслуга, чем избегать, а значит, ему следует скорее радоваться представившемуся случаю доказать твердость своей добродетели. Святой Антоний устоял перед соблазном, почему бы и ему не устоять? Кроме того, святого Антония испытывал сам дьявол, а опасность для Амброзио исходила от простой смертной женщины, боязливой и скромной, которая желала ему устоять ничуть не меньше, чем он сам.

– Да, – сказал он, – пусть эта несчастная останется; у меня нет причин бояться ее: даже если я окажусь слаб перед искушением, меня поддержит невинность Матильды.

Амброзио еще предстояло узнать, что для неопытного сердца порок намного опаснее, если он прячется под маской добродетели.

Между тем самочувствие аббата окончательно улучшилось, и когда отец Пабло навестил его снова поздно вечером, тот сумел уговорить лекаря, что на следующий день выйдет из кельи. Матильда появилась вечером лишь вместе с другими монахами, пришедшими осведомиться о здоровье аббата. Она, видимо, побоялась остаться с ним наедине и провела в его комнате всего несколько минут.

Спал монах крепко, но сны предыдущей ночи повторились, сладострастные ощущения стали еще острее и приятнее; те же возбуждающие видения посетили его: Матильда, блистающая красотой, теплая, нежная, роскошная, тесно прижималась к нему и осыпала жаркими ласками. Он отвечал ей тем же и столь же усердно; и уже почти достиг вершины блаженства, как вдруг лукавый образ исчез, оставив его во власти мучений стыда и разочарования.

Настало утро. Усталый, измученный и истощенный дразнящими снами, он не захотел подниматься с постели и первый раз в жизни позволил себе пропустить заутреню. Встал он поздно и в течение дня не имел возможности поговорить с Матильдой без свидетелей: в его келье толпились монахи, жаждущие выказать свое беспокойство по поводу его здоровья; он еще не выслушал всех, кто спешил поздравить его с выздоровлением, когда колокол призвал братию в трапезную.

После обеда монахи разошлись кто куда – в тенистые уголки сада, под сень деревьев или в какой-нибудь из гротов, чтобы там провести часы сиесты. Аббат направился к «убежищу отшельника», взглядом пригласив Матильду сопровождать его; она подчинилась. Не нарушая молчания, они вошли в грот и сели; обоих сковывала неловкость, и оба явно не хотели начинать разговор. Наконец аббат заговорил, избрав безопасную общую тему, и Матильда подхватила ее, стараясь, чтобы он забыл, что рядом с ним сидит не Розарио. Оба не рискнули, да и не хотели затрагивать предмет, который сильнее всего заботил их.

Попытки Матильды казаться веселой были явно вымученными; душу ее тяготила тревога, голос звучал тихо и слабо; ей, видимо, хотелось закончить этот ненужный разговор; наконец, сославшись на недомогание, она попросила Амброзио отпустить ее. Он проводил ее до двери кельи и там сообщил, что согласен и впредь проводить с нею часы отдыха, когда она пожелает.

Матильда не проявила никакой радости, услышав это, хотя вчера так добивалась разрешения.

– Увы, отец, – сказала она, печально покачав головой, – ваша доброта запоздала. Судьба моя определена, мы должны расстаться; но поверьте, я благодарна вам за сочувствие к несчастной, столь мало его заслуживающей.

Она приложила платок к глазам; капюшон слегка сдвинулся, и Амброзио заметил, что девушка бледна, а глаза ее запали и веки отяжелели.

– Добрый боже! – ахнул он. – Ты серьезно больна, Матильда; я сейчас же позову к тебе отца Пабло.

– Не нужно! Да, я больна, но он мой недуг не излечит. Прощайте, отец! Помяните меня завтра в своих молитвах, а я буду вспоминать вас на небесах.

Она вошла в келью и закрыла дверь.

Аббат немедля направил к ней лекаря и нетерпеливо дожидался его отчета; но отец Пабло вскоре вернулся и доложил, что потерпел неудачу: Розарио отказался даже впустить его и отклонил предложенную помощь. Амброзио встревожился не на шутку, но решил, что на эту ночь Матильду нужно оставить в покое; если к утру ее состояние не улучшится, он все-таки настоит на том, чтобы она посоветовалась с отцом Пабло.

Спать ему не хотелось; он отворил окно и долго глядел, как играют лунные лучи со струями ручья, протекавшего под стенами монастыря. Прохлада ночного ветерка и тишина позднего часа настроили Амброзио на печальный лад; он думал о красоте и чувствах Матильды, о тех наслаждениях, которые они могли бы познать вдвоем, если бы не оковы монашеского долга. Он полагал, что ее любовь к нему без поддержки надежды не будет продолжаться вечно; она, без сомнения, сумеет загасить свою страсть и обретет счастье в объятиях кого-то более удачливого. Он содрогался при мысли о том, как опротивеет ему монотонная жизнь в обители, когда «Розарио» уйдет; он вздыхал, думая о мире, навеки ему недоступном.

Внезапно громкий стук в дверь прервал его размышления. Церковный колокол только что отзвонил два часа. Аббат поспешил открыть дверь своей кельи и увидел послушника, запыхавшегося и чем-то испуганного.

– Поспеши, преподобный отец! – сказал он. – Поспеши к молодому Розарио: он очень просит увидеться с тобой; он при смерти.

– Боже милостивый! Где же отец Пабло? Почему он не с ним? О! Я так боюсь…

– Отец Пабло осмотрел его, но наука помочь ничем не может. Он подозревает, что юноша отравился.

– Отравился? Ах, бедняжка! Этого я и опасался! Но не буду терять времени, может, еще что-то удастся сделать…

В считаные минуты достиг он кельи послушника. Там он застал нескольких монахов, в том числе и отца Пабло, который, держа в руке чашку с лекарством, уговаривал Розарио выпить его. Другие просто дивились прекрасному лицу пациента, которое они видели впервые. Девушка выглядела сейчас еще прекраснее, чем всегда: бледность и слабость оставили ее, яркий румянец окрасил щеки, глаза искрились тихой радостью, но лицо выражало уверенность и решимость.

– Не мучайте меня больше! – сказала