Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант Страница 19

Высшее католическое духовенство осознавало свою значимость в чуде порядка и разделяло с дворянством и королем доходы нации и великолепие двора. Епископы и архиепископы общались в изысканной близости с Конде, Монпансье и Севинье; тысячи аббатов, наполовину посвященных, наполовину женатых, флиртовали с женщинами и идеями. В целом, однако, менталитет и мораль католического духовенства - возможно, под влиянием конкуренции со стороны гугенотских священников - были лучше, чем веками ранее. 1

Монастыри не были "рассадниками порока", как их представляли себе мифопоэтики религиозной ненависти. Многие из них были убежищами искреннего, иногда аскетического благочестия, как, например, монастырь кармелиток, в который удалилась Луиза де ла Вальер. Другие служили убежищем для благородных молодых женщин, чьи родители не могли найти для них мужа или приданое, или которые совершили какой-то проступок, или оскорбили какого-то монарха. В таких женских монастырях воспитанницы не считали грехом принять гостя из внешнего мира, потанцевать друг с другом, почитать светскую литературу или скрасить скуку своей жизни игрой в бильярд или карты. Именно реформировав такой монастырь , Жаклин Арно сделала Порт-Рояль самым знаменитым женским монастырем в истории Франции.

О монашеских орденах нельзя говорить так снисходительно: многие из них ослабили свои правила и вели жизнь в праздности, формальной молитве и душегубстве. Арман Жан де Рансе реформировал монастырь Нотр-Дам-де-ла-Траппе в Нормандии и основал строгий орден траппистов, который до сих пор безмолвно существует. Иезуиты все активнее входили в жизнь и историю Франции. В начале семнадцатого века они были под мраком как защитники рецидивистов, в конце - как исповедники и наставники короля. Они были экспертами в области психологии. Когда монахиня Маргарита Мари Алакок, вдохновленная мистическим видением, основала (1675) общество, посвященное публичному поклонению Святому Сердцу Иисуса, иезуиты поощряли это движение как выход и стимул для народного благочестия. В то же время они облегчали жизнь грешникам, признавая естественность греха и развивая науку казуистики как средство смягчения трудностей Десяти заповедей и неврозов раскаяния. Вскоре они стали востребованы в качестве исповедников и приобрели авторитет "директоров совести", особенно среди женщин, которые занимали доминирующее положение во французском обществе и иногда влияли на национальную политику.

Слово "казуистика" не имело в XVII веке того уничижительного оттенка, который придали ему "Провинциальные письма" Паскаля. Как духовник или духовный наставник, каждый священник должен был знать, что считать смертным грехом, что венозным грехом, а что вообще никаким грехом; и он должен был быть готов применить свои знания, приспособить свое суждение, совет и покаяние к особым обстоятельствам кающегося и случая (casus). Раввины подробно разработали это искусство морального различения в юридических разделах Талмуда; современная юриспруденция и психиатрия последовали их примеру. Задолго до создания Общества Иисуса католические богословы составили объемные трактаты по казуистике, чтобы направлять священника в моральной доктрине и исповедальной практике. В каких случаях буква нравственного закона может быть отменена ради его духа или намерения? Когда можно солгать, украсть или убить, или разумно нарушить обещание, или нарушить клятву, или даже отречься от веры?

Некоторые казуисты требовали строгого толкования морального закона и считали, что в долгосрочной перспективе строгость окажется более полезной, чем распущенность. Другие казуисты - в частности, иезуиты Молина, Эскобар, Толедо и Бузенбаум - выступали за смягчение кодекса. Они призывали учитывать человеческую природу, влияние окружающей среды, незнание законов, крайние трудности буквального соблюдения, полубезумие в порывах страсти и любые обстоятельства, препятствующие свободе воли. Чтобы облегчить этот покладистый морализм, иезуиты разработали доктрину пробабилизма - когда любой признанный авторитет в области морального богословия высказывался в пользу определенного мнения, духовник мог по своему усмотрению судить в соответствии с этим мнением, даже если большинство экспертов выступало против него. (Слово probabilis в то время означало "одобряемый", "допускающий одобрение". 2) Более того, говорили некоторые иезуитские казуисты, иногда допустимо лгать или скрывать правду с помощью "мысленной оговорки"; так, захваченный в плен христианин, вынужденный выбирать между магометанством и смертью, мог без греха притвориться, что принимает ислам. Опять же, говорит Эскобар, моральное качество действия заключается не в самом поступке, который сам по себе аморален, а в моральном намерении агента; нет греха, если нет сознательного и добровольного отступления от морального закона.

Большая часть иезуитской казуистики представляла собой разумное и гуманное приспособление средневековых аскетических правил к обществу, открывшему для себя законность удовольствий. Но особенно во Франции и в меньшей степени в Италии иезуиты развили казуистику до такого снисхождения к человеческим слабостям, что такие искренние люди, как Паскаль в Париже и Сарпи в Венеции, а также многие католические богословы, включая нескольких иезуитов, 3 протестовали против того, что казалось им капитуляцией христианства перед грехом. Гугеноты Франции, унаследовавшие строгий кодекс Кальвина, были шокированы компромиссом иезуитов с миром и плотью. Мощное движение внутри самого католицизма - янсенизм - подняло в монастыре Порт-Рояль флаг почти кальвинистской этики в антииезуитской войне, которая будоражила Францию и французскую литературу на протяжении целого столетия. В этой войне участвовал Людовик XIV, поскольку его исповедниками были иезуиты, а его практика не была пуританской. В 1674 году Пьер Ла Шез - "уравновешенный человек, - описывал его Вольтер, - с которым всегда было легко примириться". 4- принял на себя руководство королевской совестью. Он занимал этот пост в течение тридцати двух лет, прощая все, и был любим всеми. "Он был так добр, - говорил Людовик, - что я иногда упрекал его за это". 5 Но своим спокойным и терпеливым поведением он имел большое влияние на короля и помог склонить его, наконец, к моногамии и послушанию папе.

Людовик не всегда был хорошим "папистом". Он был благочестив в своей официальной манере и редко не посещал ежедневную мессу. 6 В своих мемуарах он рассказывал сыну:

Отчасти из благодарности за все полученные мною блага, а отчасти для того, чтобы завоевать расположение моего народа... Я продолжал упражнения в благочестии, в которых меня воспитывала моя мать. . . И по правде говоря, сын мой, нам не хватает не только благодарности и справедливости, но и благоразумия и здравого смысла, когда мы не почитаем Того, Кому мы всего лишь