Чумные ночи - Памук Орхан Страница 2

Как попали ко мне эти письма? Почему я не опубликовала их, прежде чем браться за роман? Насколько серьезно воспринимаю я детективную линию сюжета? Эти вопросы мне задавали очень часто, но здесь я отвечу лишь на последний из них. Надо сказать, что идею романа поддержали мои коллеги-историки, которым я рассказывала об убийствах, упоминавшихся в письмах, и о страсти султана Абдул-Хамида[4] к романам. Ободрил меня также интерес, который проявило к идее детектива и к истории маленького острова Мингер такое уважаемое издательство, как «Кембридж юниверсити пресс». Разумеется, тайны и значение чудесного мира, который я много лет с великим наслаждением старалась воссоздать, куда глубже и важнее, чем ответ на вопрос о том, кто убийца. Этот ответ может быть, самое большее, зна́ком, подсказкой. Интерес к детективной линии превратит всю книгу, начиная со слов величайшего исторического романиста Толстого в эпиграфе и этого предисловия, в целое море подсказок.

Некоторые критиковали меня за то, что я слишком много полемизирую с популярными и официально признанными историками (хотя и не упоминаю их имен). Возможно, эти упреки справедливы. Но сделала я это потому, что отношусь к популярным и любимым читателями историческим книгам очень серьезно.

В предисловии к каждой книге, посвященной истории Востока, Леванта[5] и Восточного Средиземноморья, затрагиваются вопросы передачи букв древних алфавитов с помощью латиницы. Я рада, что мой роман не пополнил ряды этих скучных сочинений. Впрочем, мингерский язык и мингерский алфавит не похожи ни на какие другие! Некоторые местные топонимы я передавала по буквам, как они пишутся, другие – по звукам, как они слышатся. То обстоятельство, что один из мингерских городов называется совсем как город в Грузии, объясняется простым совпадением. Однако если многое в моей книге покажется вам смутно знакомым, словно давние, полузабытые воспоминания, – знайте, что это не случайность. Так и было задумано.

Глава 1

В 1901 году пароходу, отправляющемуся из Стамбула, нужно было четыре дня, пыхая черным угольным дымом, идти на юг, а затем, миновав Родос, еще полдня продвигаться по опасным и бурным южным водам в сторону Александрии, и только тогда взору пассажиров являлись стройные башни Арказской крепости на острове Мингер. Поскольку остров лежал на линии, соединяющей Стамбул и Александрию, таинственный силуэт крепости могли с восхищением и любопытством наблюдать издалека пассажиры многих пароходов. Порой какой-нибудь капитан, натура утонченная, приметив на горизонте волшебное зрелище, «алмаз зеленый в розовой оправе» (Гомер, «Илиада»), приглашал пассажиров на палубу насладиться видом Мингера, и художник, отправляющийся в путешествие по Востоку, торопился запечатлеть романтический пейзаж, украсив его грозовыми тучами.

Но лишь немногие корабли приставали к острову. В те времена только три парохода совершали еженедельные рейсы на Мингер: «Сахалин», чей пронзительный гудок был знако́м каждому жителю острова, «Экватор», обладающий голосом более басовитым (оба принадлежали компании «Мессажери маритим»[6]), и «Зевс», изящное судно критской компании «Пантелеймон», подававшее сигнал очень редко и коротко. Поэтому прибытие 22 апреля 1901 года, когда начинается наш рассказ, за два часа до полуночи, парохода, не предусмотренного расписанием, было чем-то из ряда вон выходящим.

Остроносый корабль с тонкой белой трубой, который тихо, словно соглядатай, приближался к Мингеру с севера, носил название «Азизийе» и плыл под флагом Османской империи. На его борту находилась делегация высокопоставленных сановников, которую султан Абдул-Хамид II отправил в Китай с весьма важной миссией. Семнадцать человек в фесках, кавуках[7] и шляпах, религиозные деятели, военные, чиновники и переводчики. В последний момент Абдул-Хамид повелел включить в делегацию свою племянницу Пакизе-султан, которую недавно выдал замуж, и ее супруга, дамата[8] доктора Нури. Счастливые, взволнованные и немного растерянные новобрачные так и не смогли понять, зачем их отправляют в Китай, хотя много об этом говорили друг с другом.

Пакизе-султан, как и ее старшие сестры, не любила своего дядю и была уверена, что Абдул-Хамид включил их с мужем в делегацию с какой-то тайной, дурной целью. Но в чем состояла эта цель, ей пока было невдомек. В те дни некоторые дворцовые сплетники утверждали, будто султан отсылает новобрачных подальше из Стамбула, чтобы они сгинули где-нибудь на просторах Азии или в аравийских пустынях от желтой лихорадки либо холеры. Другие же напоминали, что целей Абдул-Хамида нипочем не уяснишь до завершения затеянной им игры. Дамат Нури был настроен более благодушно. К своим тридцати восьми годам он успел прославиться как блестящий врач-эпидемиолог. Ему не раз случалось представлять Османскую империю на международных медицинских конференциях. Благодаря успехам, достигнутым им в своей области врачебного дела, его имя стало известно Абдул-Хамиду, и тот пожелал познакомиться с доктором. Пообщавшись с султаном, Нури-бей удостоверился в том, что знали многие его коллеги: интерес повелителя Османской империи к успехам европейской медицины не уступал его любви к детективным романам. Султан внимательно следил за последними достижениями в области микробиологии и вакцинации и желал применять новшества на практике в Стамбуле и на всех подвластных ему землях. Кроме того, узнал доктор Нури, Абдул-Хамид осведомлен, что из Азии, из Китая на Запад проникают новые заразные болезни, и весьма этим обеспокоен.

В Восточном Средиземноморье царил штиль, и «Азизийе», прогулочный пароход султана, продвигался на юг быстрее, чем ожидалось. По пути он зашел в Измир[9], хотя эта остановка и не значилась в заранее объявленном маршруте. Пока пароход приближался к окутанной легким туманом пристани, члены делегации один за другим поспешили по узкому трапу на капитанский мостик, желая узнать причину задержки, и выяснилось, что «Азизийе» должен принять на борт таинственного пассажира. Капитан, русский моряк на службе у османского султана, утверждал, будто и сам не знает, что за человека должен забрать в Измире.

А загадочным пассажиром был главный санитарный инспектор империи, знаменитый химик и фармацевт Бонковский-паша. Этот уже утомленный жизнью, но все еще подвижный шестидесятилетний человек, главный фармацевт султана, заложил основы современного аптекарского дела в Османской империи. В прошлом он с переменным успехом занимался коммерцией: изготовлял розовую воду и духи, продавал минеральную воду в бутылках, владел несколькими фармацевтическими компаниями. В последние же десять лет сосредоточился на государственной службе: возглавлял санитарную инспекцию империи, готовил для Абдул-Хамида доклады о распространении холеры и чумы и неустанно ездил из города в город, из порта в порт, от одного очага эпидемии к другому, чтобы от имени султана надзирать за соблюдением необходимых карантинных и санитарных мер.

Бонковский-паша много раз участвовал в международных эпидемиологических конгрессах. За четыре года до описываемых событий он подал султану Абдул-Хамиду «записку» о мерах, которые надлежит принять империи для искоренения пришедшей с Востока чумы. Затем был отправлен в Измир, дабы погасить вспышку чумы в греческих кварталах города. Да, в Османскую империю, измученную эпидемиями холеры, уже занесли с Востока новую заразу – чумную палочку, свирепость которой («вирулентность», как говорили ученые доктора) то усиливалась, то слабела.

Бонковский-паша покончил с эпидемией чумы в Измире, самом большом османском порту Восточного Средиземноморья, за шесть недель. Сделать это удалось потому, что горожане подчинились требованию не покидать дома, не нарушали санитарных кордонов, охотно соблюдали все запреты и помогали городским властям и полиции уничтожать крыс. Весь город пропах дезинфектантами, которыми пожарные поливали улицы из шлангов. Газеты – не только местные «Ахенк» и «Амальтея» и стамбульские «Терджуман-и Хакикат» и «Икдам», но также французские и английские, – следившие за шествием чумы из одного портового города в другой, посвящали успехам карантинной службы Османской империи хвалебные статьи. Доктор Бонковский, поляк, родившийся в Стамбуле, был известен в Европе и пользовался там уважением. Унеся жизни семнадцати человек, чума отступила. В Измире вновь открылись причалы, набережные, таможни, лавки и базары, возобновились занятия в школах.