Нелюбимые - Дмитрий Болдин Страница 22

— Что за хуйня? — говорю я сам себе, а колонка не перестает повторять:

— Вечно! Вечно! Вечно! Пока смерть не разлучит! Пока смерть не разлучит! Пока смерть не разлучит! Повернись! Повернись! Повернись!

— Что? — спрашиваю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Повернись! Повернись! Повернись!

Я поворачиваюсь и вижу в гостиной Алису в белой майке и трусах; ее глаза смотрят в одну точку, а руки спрятаны за спиной. От неожиданности я падаю на пол, успевая лишь сказать:

— Блять!

— Максим и Алиса будут вечно вместе! Максим и Алиса будут вечно вместе! Максим и Алиса будут вечно вместе! Вечно! Вечно! Вечно! — Колонка начинает немного трещать.

Я придвигаюсь к стене, смотрю на неподвижную Алису и тихо зову ее:

— Алиса? Алис…

— Пока смерть не разлучит! Пока смерть не разлуч-ч-ч-ч-ч… — Голос пропадает, превращаясь в помехи.

— Алис! — громче говорю я. — Алис, почему ты не спишь? Что с тобой?

Алиса продолжает смотреть в одну точку, а я пытаюсь встать, но от страха ноги подкашиваются.

— Блин, что с тобой? — Алиса механически поворачивает голову в сторону окна. — Ты можешь ответить?

Алиса отрицательно качает головой, потом разворачивается ко мне и, не улыбаясь, смотрит прямо в глаза.

— Черт, — тихо произношу я и наконец встаю.

Я медленно иду к ней, и, когда между нами остается небольшое расстояние, Алиса достает из-за спины правую руку. В ней большой кухонный нож с красными следами на лезвии.

— Блять, Алиса! — Я в страхе останавливаюсь и протягиваю к ней руки. — Стоп! Стоп! Откуда это? Положи на место! Пожалуйста!

Алиса продолжает смотреть на меня, а потом через силу приподнимает трясущуюся руку.

— Алис, положи нож на пол! Или дай его мне! Почему он в крови, Алис? Что ты сделала?

Губы Алисы начинают дрожать, а из глаз катятся слезы.

— Алис, — тихо говорю я, но она медленно заносит руку с ножом. — Остановись! Давай поговорим. Пожалуйста, прошу тебя! Что ты сделала, скажи!

Тело Алисы сотрясается, она ­что-то хочет сказать, но не может разомкнуть губы. Ее щеки все в слезах, а рука с ножом уже на уровне головы. Я делаю рывок в сторону Алисы и хватаю за запястье. Нож выскальзывает из ее руки, задевает меня, но не ранит. Когда он падает на пол, Алиса начинает громко и истерично смеяться.

— Что ты сделала? — в страхе спрашиваю я.

Алиса не отвечает ни на один вопрос и продолжает хохотать. Я бросаю взгляд в сторону спальни и замечаю знакомые туфли Dior. Меня охватывает ужас.

— Что ты сделала? — повторяю я и иду к кровати. Я вижу большое белое одеяло в следах крови, из-под которого торчат две женские ноги, а с края кровати свисает рука.

Я подбегаю и скидываю одеяло, под которым в луже крови лежит Аня. В ту же секунду к горлу подступает ком, и меня начинает рвать на пол.

— Блять! — кричу я, и из глаз начинают бежать слезы. — Блять, блять, блять! Ты что сделала?!

Ноги снова подкашиваются, и я падаю на пол рядом с лужей рвоты, надо мной свисает рука Ани, и кончики ее пальцев касаются моих волос. Я ору во все горло, пока не срываю голос и изо рта не начинают идти пузыри. Алиса заходит в комнату и садится на край кровати. Она берет руку Ани и трясет ею перед собой.

— Я ­что-то совершила, — шепчет Алиса. — Ч­то-то нехорошее.

— Ты тварь! — кричу я сорванным голосом, который больше напоминает писк.

— Зато мы вместе, — говорит Алиса, не выпуская руку Ани. — Ты и я.

— За что? — в слезах спрашиваю я. — Ты убила…

— Я не знаю, — улыбается Алиса. — Вы бы все равно не смогли быть вместе.

Алиса отбрасывает Анину руку, и та вновь свисает с края кровати. Я смотрю на белые пальцы и сильно зажмуриваюсь, словно хочу вдавить глаза как можно глубже в себя. Внезапно я вижу летящий прямо на меня большой белый квадрат, стремительно увеличивающийся в размерах. Я резко открываю глаза, и мое тело бросает вперед, будто ­кто-то сзади сильно толкнул. Передо мной множество размытых ярких огней, пассажирское кресло и испуганное лицо человека, повернувшегося ко мне с водительского сиденья. Машина подъезжает к дому, и я прошу таксиста не заезжать за шлагбаум, а остановиться на повороте. Машина останавливается, я резко дергаю ручку двери и выхожу. Когда кошмар отпускает, я закуриваю сигарету и отворачиваюсь от башни, в которую мне страшно возвращаться.

***

Утром Катя сообщает, что хочет поговорить со мной и Игорем. По дороге в редакцию из окна такси я смотрю на реку — по воде проплывает большое судно, сплавляющее мусор. Я пытаюсь вглядеться в три большие темные горки, из которых торчат массивные деревянные бруски, и мне кажется, что между ними выступает руль от детского велосипеда. Я придвигаюсь ближе к стеклу, чтобы рассмотреть детальнее, но водитель такси резко перестраивается и жмет на газ. Машина набирает скорость, и судно исчезает из виду.

Я говорю Кате, что скоро приеду, и та кладет трубку. От Ани приходит сообщение, что она не очень хорошо себя чувствует. Вероятно, простудилась из-за дождя. Я интересуюсь, не нужно ли ей ­что-то купить и передать, но Аня просит не беспокоиться и не волноваться. Я пишу ей, что в любую секунду сделаю все, что она захочет. В ответ Аня присылает три красных сердечка, а затем фотографию, на которой лежит в кровати и мило улыбается.

«Я тебя люблю», — приходит еще одно сообщение, а я смотрю на фотографию в постели и вспоминаю вчерашний кошмар.

В кабинете Игоря слишком сильно пахнет айкосом, а в мусорном ведре я замечаю много выкуренных стиков. Игорь сидит за столом и, не поворачиваясь, протягивает мне руку. Я пожимаю ее, усаживаясь в кресло между ним и Катей, и нахожу глазами трещину на потолке — понимаю, что она стала намного больше, но этого по-прежнему никто не замечает.

— Максим, — начинает Катя. — Мы хотели с Игорем поговорить с тобой наедине.

— Ну, я тут, — замечаю я, и Игорь начинает ехидно посмеиваться.

— Мы тебя очень ценим, ты это знаешь, поэтому решили с тобой пообщаться, так сказать, камерно. Ты очень ценный сотрудник для нашего журнала, и мы считаем тебя одним из тех, с кем нужно говорить о нашем будущем. Чтобы ты всю информацию получал не от… — Катя кивает в сторону редакции, — коллег, а непосредственно от нас.

— Так вы же тоже коллеги, — замечаю я и также киваю в сторону редакции. — Как и остальные.

Внутри меня закипает злость от того, насколько лицемерно Катя играет в искренность. Я вспоминаю разговор с Серегой, который рассказывал, что вчера всех вызывали по одному.

— Понимаю, — говорит Катя, — не так выразилась. В общем, я о том, чтобы ты узнавал все первым от нас. Я про это.

— Я тут, — повторяю я.

— Хорошо. — Катя фальшиво улыбается. — Игорь, кто расскажет — ты или я?

— Давай ты, ­все-таки ты — издатель, — отвечает Игорь и закуривает еще один айкос.

— Вечно мне достается роль человека, который должен сообщать о плохом, — ­почему-то с усмешкой говорит Катя.

— А может, о хорошем лучше? — спрашиваю я.

— О хорошем тоже еще успеем поговорить. Сейчас вот о чем хотела тебе рассказать. В общем, как ты прекрасно знаешь, времена в нашей индустрии наступили трудные, все мы переживаем сейчас сильную турбулентность из-за просевшего рекламного рынка.

— Угу, — киваю я.

— Ты большой молодец, даже в эти трудные времена находишь клиентов и продаешь им мероприятия. Ты профессионал, и таких, как ты, на рынке очень мало. Но есть другая сторона всего этого.

— Какая же? — спрашиваю я.

— Ну, не одними мероприятиями и спецпроектами