The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel Страница 25

Новое летоисчисление преследовало очевидную политическую цель - закрепить императора в центре ментального мира нового национального государства. Правда, в 1873 году - почти за полвека до России - в Японии был введен григорианский календарь и неизвестная ранее семидневная неделя. На 9-й день 11-го месяца по лунному календарю императорским указом было определено, что 3-й день 12-го месяца по солнечному календарю переводится на 1 января 1873 года. Однако при всей модернизационной риторике, направленной против лунного календаря как признака суеверия и отсталости, резкая реформа 1873 года выполняла в то время главную функцию - уберечь государственную казну от банкротства. Ведь по старому календарю полагался промежуточный месяц, а дополнительное месячное жалованье, которое полагалось бы всем чиновникам, не могло быть поддержано в условиях тревожной бюджетной ситуации того времени. Таким образом, Новый год был внезапно перенесен на двадцать девять дней вперед, не дав отчаявшимся домохозяйкам времени подготовиться к нему, проведя традиционную уборку дома. Присоединение Японии к наиболее влиятельному мировому календарю означало, что для определения правильной даты больше не нужны придворные астрономы.

Эпохальные хронологии

Относительность хронологии становится еще более очевидной, если рассмотреть различные наименования исторических эпох. Ничего подобного триаде "античность - средневековье - современность", которую Европа постепенно приняла с 1680-х годов, не было ни в одной другой цивилизации, которая могла бы оглянуться на непрерывное и сопоставимо документированное прошлое. Были периоды обновления и возрождения, но до контактов с Европой редко кому приходило в голову, что он живет в эпоху, превосходящую прошлую. Только смена системы Мэйдзи, за которую ратовали Кубо Тосимити и другие энергичные молодые вельможи, принесла ту устремленную в будущее риторику о новых началах, которая является неотъемлемым компонентом любого "современного" сознания. Однако она тут же оказалась в ловушке традиционализма, поскольку японский официоз вновь подчеркнул священность императорского правления (даже несмотря на отсутствие в прошлом образца для политической практики Мэйдзи) и попытался изобрести собственное "средневековье", которое связало бы страну с престижной историей Европы. Идея "средневековья" играла определенную роль в традиционной мусульманской историографии, но не в ее китайском эквиваленте. Импорт западных концепций нисколько не изменил ситуацию: термин "средневековый" не используется ни в КНР, ни на Тайване для обозначения собственной истории Китая. Не только историки-традиционалисты предпочитали династическую периодизацию, но и те, кто работает сегодня в КНР, придерживаются того же принципа, как и "Кембриджская история Китая" - флагман западного китаеведения, издаваемый в серии томов с 1978 года.

Первые отклонения от этого правила появились применительно к XIX веку. Марксистская ортодоксия относит начало "современной истории" (jindai shi) Китая к англо-китайскому Нанкинскому договору 1842 года, а "новейшей истории" (xiandai shi) - к антиимпериалистическому протестному движению 1919 года. Таким образом, девятнадцатый век в содержательном определении начинается только с 1840-х годов. Однако в современном китаеведении, как в США, так и в самом Китае, историки стали использовать термин "позднеимперский век", подразумевая под ним не просто последние десятилетия существования империи (обычно называемые "поздним цинским периодом"), а период с середины XVI до конца длинного XIX века; некоторые даже возвращаются к XI веку, который в Китае был веком политической консолидации, социального возрождения и культурного расцвета. Этот "позднеимперский Китай" длится до конца монархии в 1911 году. Формально он близок к европейской концепции "раннего модерна" или, в обновленных вариантах, к идее "Старой Европы", начавшейся в Средние века. Однако она не разделяет акцента на период около 1800 г. как конец исторической формации. В настоящее время общепринятой является точка зрения, согласно которой, несмотря на ряд новаторских элементов, календарный XIX век представлял собой упадочную заключительную фазу несравненно более стабильного ancien régime. Но Китай представляет собой лишь один из возможных вариантов в поисках содержательного определения XIX века.

3. Перерывы и переходы

Национальные и глобальные переломные моменты

Если не принять мистическую идею о том, что единый стиль выражает все аспекты жизни эпохи, историческая периодизация должна столкнуться с проблемой «временного разнообразия культурных областей». В большинстве случаев перелом в политической истории не знаменует собой поворотного пункта в экономической истории; стилистические периоды в истории искусства обычно не начинаются и не заканчиваются в те моменты, когда в социальной истории, как считается, появляются новые события. В то время как социальная история часто свободна от дебатов о периодизации, поскольку она молчаливо принимает на себя обычное деление на политические эпохи, другие авторы предостерегают от того, чтобы придавать слишком большое значение истории событий. Эрнст Троельч, сам по себе важный немецкий теолог и интеллектуальный историк начала ХХ века, не смог сделать из этого многого. Из обсуждения несобытийных моделей исторических эпох, которые можно найти у Гегеля, Конта, Маркса, Курта Брейзига, Вернера Зомбарта или Макса Вебера, он сделал вывод, что "действительно объективная периодизация" возможна "только на социальных, экономических, политических и правовых основаниях", только на предварительной основе «великих основных сил». Троельч не верил, однако, что такие основные силы позволяют выстраивать историю в однозначной и четкой последовательности.

Троельч занимался историей Европы в целом, а не отдельных народов. Если для отдельной национальной истории еще можно найти безопасный общий консенсус относительно ее ключевых дат, то для Европы в целом согласовать эпохальные сдвиги, имеющие общее значение, становится еще сложнее. Например, политическая траектория Великобритании, где даже революции 1848 года не сыграли большой роли, была такова, что популярные историки не одиноки в использовании термина "викторианский" для периода между 1837 и 1901 годами - производного от правления конституционного монарха. Англия пережила свой глубокий политический перелом значительно раньше, во время двух революций XVII века, и ударные волны Французской революции после 1789 года были здесь отнюдь не столь мощными, как на континенте. В британских учебниках истории сегодня принято определять решающий переломный момент не 1789 годом, а 1783-м - годом окончательной потери североамериканских колоний, и поэтому 1800 году придается гораздо меньшее значение, чем это принято во Франции, Германии или Польше. В Великобритании переход от XVIII к XIX веку менее драматичен и отодвинут на второй план разрывом наполеоновских войн, которые велись по ту сторону Ла-Манша.

Если временные очертания европейской истории далеко не бесспорны, то насколько сложнее договориться о периодизации мировой! Политические даты вряд ли помогут. До ХХ века ни один год не может считаться эпохальным для всего человечества. Французская революция