Будущее упадка. Англо-американская культура на пределе своих возможностей - Jed Esty Страница 27

Он ищет возможности рассказать истории, которые будут востребованы в разнообразном обществе и в бывшей сверхдержаве. Возьмем, к примеру, смену акцентов и чувств от "Аватара" (2009) к более поздним космическим приключениям. Аватар" - это классическая научная фантастика о колонизации и аллегории. Джеймс Кэмерон, создатель фильма, объяснил его как обновление таких англо-американских мифов, как "Лоуренс Аравийский" и "Джон Картер с Марса". В нем есть сюжет, который Ренато Розальдо по памяти назвал "империалистической ностальгией", в котором разрушители и эксплуататоры колонизированных миров выражают сожаление, но не бросают фундаментального вызова собственной власти. Фильм "Марсианин" (2015) - это все еще голливудское развлечение, но его главными темами являются (а) экономия скудных ресурсов и (б) хрупкость и чужеродность (а не романтическая храбрость) белого мужчины-исследователя. Как и другие недавние космические эпопеи, такие как "Гравитация" (2013) и "Прибытие" (2016), в центре внимания которых находятся женщины, "Марсианин" опирается на взаимосвязанные сюжеты об устойчивом развитии и сотрудничестве с Китаем, а не на устремленную американскую мощь в качестве конечного геополитического референта.

Обращение к истории рабства и расового капитализма стало главной темой американского кино в период от Обамы до Трампа. Голливуд всерьез, хотя и не всегда успешно, работал над устранением наследия расистской американской "классики", такой как "Рождение нации" (1915) и "Унесенные ветром" (1939). Последние фильмы, такие как "12 лет рабства" (2013), "Гарриет" (2019) и "Подземная железная дорога" (телесериал, 2021), начали вытеснять не только старые эпопеи античерного Голливуда, но даже такие ориентированные на белых либералов рассказы о черной истории, как искренняя "Слава" (1989), отвратительный "Амистад" (1997) и добродетельный "Линкольн" (2012). Черные жанровые фильмы обновляют привычные формулы, включая фильм ужасов (Get Out [2017]), вестерн (The Harder They Fall [2021]) и супергеройский фильм (Black Panther [2018]). В жанровом телесериале Watchmen (2019) пересмотрен сюжет о белых виги-лантах, а внимание зрителей сосредоточено на резне в Талсе, произошедшей сто лет назад, - ужасающем моменте в истории расистского насилия.

Сюжеты о мести и боевиках, ориентированные на чернокожих (к ним можно отнести и "Джанго освобожденный" 2012 года), пересматривают доминирующую голливудскую формулу, в которой белые мужчины берут закон в свои руки, чтобы спасти дом, себя, семью или общественный порядок. Вестерны и криминальные фильмы часто опираются на эту фигуру белых отступников, изображая их как неизбежно жестокий, но моральный центр мира, в котором общество и природа противостоят его автономии. Временами эта фигура кажется дистиллятом ставшего уже легендарным левого избирателя Трампа, готового пойти на насилие, чтобы подтвердить свой социальный статус и имущественные претензии. Мститель - постоянная фигура американского воображения, которая вышла на центральную сцену в десятилетие спада 1970-х, воплощенная Чарльзом Бронсоном ("Желание смерти", 1974). Мститель постоянно возрождается - например, в фильмах Майкла Дугласа "Падение вниз" (1993) и Клинта Иствуда "Гран Торино" (2008).

Обиженный белый мужчина - это, пожалуй, определяющий сюжет упадочнической Америки, особенно когда она представляет себе жестокую чистку социального беспорядка.

Мстители и супергерои занимают разные сектора жанрового континуума, но их объединяет фундаментальная приверженность тому, что я назвал мифологией слабого государства. В обоих жанрах значимые социальные действия - в том числе насильственные - принадлежат индивидам, а не государству. Даже при наличии чернокожего или азиатского (Шан-Чи, 2021) супергероя трудно изменить этот основополагающий принцип жанровой системы.

Но два недавних успешных фильма с Фрэнсис МакДорманд в главной роли - "Три билборда за пределами Эббинга, Миссури" (2017) и "Кочевники" (2020) - дают подсказку к другому типу сюжета для эпохи ограничений. Главный герой первого фильма родом из города под названием Эббинг, а второго - из города под названием Эмпайр. Эббинг - Империя: тема американского упадка вплетена с самого начала. Эти два родных города, один из которых посвящен фермерству, другой - горнодобывающей промышленности, представляют собой экономическое положение сельских рабочих. После травмирующего насилия и экономической неустроенности оба фильма переосмысливают западное путешествие лишенной гражданских прав, разочарованной героини. В обоих фильмах главная героиня стремится воссоздать дом и семью. В "Трех билбордах" она жаждет мести, но не получает ее. Две основные тревоги американского упадка - потеря безопасности и потеря процветания - движут этими фильмами. Несостоятельные экономические и политические сети безопасности (включая полицию) - это данность на сырых, сельских границах расы и класса. Режиссерами этих двух видений разрушенной американской мечты являются неамериканцы.

В итоге их сюжеты оказываются резким, но тонким контрапунктом фильмам про белых мужчин-мстителей - все те же потрясения и потери, но с женскими историями, нацеленными на выживание и принятие. Без катарсической фантазии о возвращении утраченного, эти фильмы работают как переходные мифы, указывающие путь из трясины MAGA и мелан-холии.

Национальные мифы и тропы сохраняются в этих новых фильмах, особенно открытая концепция западного путешествия/дорожной поездки. Национальные мифы сохраняются, но их значения меняются под давлением истории. Академические критики американской власти, вероятно, не смогут полностью демистифицировать нацию как символический центр государственной власти и коллективных действий. Но они могут участвовать в переопределении ее значения. Развенчание мифа об американской исключительности - это только первый шаг. Вслед за прежней исключительностью обществу нужны новые языки национального смысла. Чтобы разрушить меланхолическую притягательность утраченного величия, эти языки должны выйти за рамки упаднического мышления. Они должны обладать висцеральным вкусом, аффективной глубиной и афилиативной силой.

Американское исключительное мышление сохранится даже в многополярном мире XXI века. В конце концов, как Brexit напоминает нам, что британская исключительность надолго пережила затмение гегемонии Великобритании. Одной из самых важных тонкостей, которую я обнаружил, исследуя культуру Великобритании середины века, был "универсализм второго порядка", который сопровождал национальный упадок и в некоторой степени управлял потерей гегемонии. "Чтобы поглотить утраченные привилегии имперской центральности", - утверждал я, - некоторые английские интеллектуалы стремились вернуть "Англии ее торические привилегии как архетипа современной промышленности и империи, а значит, и архетипа новой эпохи постиндустриальной, постимперской национальной жизни". Архетипический поворот мысли, при котором Англия каким-то образом является "наиболее типичным" современным обществом, потому что она - старейшее современное общество, сохраняет универсализм второго порядка" (191). Эта формула дает бывшей сверхдержаве Великобритании и ее предполагаемому английскому культурному ядру уникальную претензию на глубину и целостность. В 1959 году Бернард Крик выразился гораздо более лаконично, заметив, что британцы отказались от стремления стать "Римом силы", но остались верны проекту стать "Афинами примера" (цит. по: Ian Hall 6). Универсализм второго порядка может помочь американцам избавиться от привычки говорить от имени