The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис Страница 32

школ мысли", - провозглашал он, но затем арестовывал как "правых" тех критиков, которые были недостаточно благоразумны, чтобы поверить ему на слово. Это была стратегия, направленная на то, чтобы "выманить змей из их нор, ...дать сначала вырасти ядовитым сорнякам, а затем уничтожить их один за другим. Пусть они станут удобрением". Затем он решился на еще более драматический шаг: он объединил кампании индустриализации и коллективизации, превратив крестьян в пролетариев, но с помощью средств, которые выходили за рамки того, что Сталин когда-либо рассматривал. Он приказал крестьянам по всему Китаю отказаться от посевов, построить печи на заднем дворе, бросить в качестве топлива собственную мебель, переплавить сельскохозяйственный инвентарь - и получить сталь.

Результатом "Большого скачка" Мао стал крупнейший человеческий кризис XX века. В результате сталинской кампании по коллективизации сельского хозяйства в начале 1930-х годов от голода умерло от 5 до 7 млн. человек. Теперь Мао превзошел этот рекорд, вызвав голод, который в 1958-1961 гг. унес жизни более 30 млн. человек, что, безусловно, является самым страшным за всю историю человечества.Таким образом, Мао действительно превзошел Советский Союз и всех остальных по крайней мере в одной категории. Но это была не та категория, которой могли бы гордиться идеологи марксизма, ленинизма, сталинизма или маоизма.

 

IX.

Весь остальной мир в то время практически не знал о том, что происходит в Китае. Мао сделал свою страну по меньшей мере такой же непрозрачной для внешнего мира, какой была сталинская СССР, и с тех пор китайцы цензурируют свои переписи почти так же тщательно, как Сталин свои. Прошло много лет, прежде чем стали очевидны издержки маоистской версии марксизма-ленинизма. В то время недостатки этой идеологии были гораздо очевиднее на единственной прозрачной арене, где соревновались коммунизм и капитализм: в разделенном на две части Берлине.

Только особенности холодной войны - то, как она заморозила на месте то, что должно было стать временными договоренностями по окончании Второй мировой войны, - могли привести к тому, что город, разделенный на американский, британский, французский и советский сектора, лежал более чем в ста милях внутри созданного Сталиным в 1949 г. восточногерманского государства, окруженный несколькими сотнями тысяч советских войск. Благодаря помощи по плану Маршалла, щедрым субсидиям западногерманского правительства, а также поддержке университетов, библиотек, культурных центров и радиовещательных станций со стороны США - некоторые из них втихую финансировались Центральным разведывательным управлением - оккупированные западные районы Берлина стали постоянной рекламой достоинств капитализма и демократии в центре коммунистической Восточной Германии. Однако существование Западного Берлина было нестабильным, поскольку ничто не мешало русским - или восточным немцам, если бы они получили разрешение, - перекрыть сухопутный доступ к городу, как это сделал Сталин десятью годами ранее. На этот раз было ясно, что воздушный мост не сработает: не было возможности поддерживать по воздуху город, который был значительно более густонаселенным и гораздо более процветающим, чем в 1948 году. Сам успех Западного Берлина сделал его уязвимым. Он выжил только благодаря терпению Москвы.

Однако оккупированный советскими войсками Восточный Берлин имел свои уязвимые места, о чем свидетельствуют беспорядки, вспыхнувшие там в 1953 году. Недовольство возникло во многом из-за того, что берлинцам тогда разрешили свободно перемещаться между восточной и западной частями города. "Это была действительно сумасшедшая система", - вспоминал один из жителей Восточного Берлина. "Достаточно было сесть в метро или наземный поезд, ... и ты оказывался в другом мире. . . . [За две минуты можно было перейти от социализма ... к капитализму". Из Западного Берлина, в свою очередь, легко было эмигрировать в Западную Германию. Очевидные различия в уровне жизни вызвали "большое недовольство" в советской зоне, признал сразу после беспорядков глава Кремля Георгий Маленков, "что особенно очевидно, поскольку население начало бежать из Восточной Германии в Западную".

Маленков называл цифру в 500 тыс. человек за два предыдущих года, но к концу 1956 г. советская статистика показала, что восточных немцев покинуло еще более миллиона человек. Вскоре также стало ясно, что среди беженцев непропорционально много образованных и высококвалифицированных специалистов, а их мотивы отказа от коммунизма были связаны не только с отсутствием политических свобод, но и с экономическими недостатками. Тщательно подбирая слова, советский посол в Восточной Германии Михаил Первухин в 1959 году подвел итог сложившейся ситуации: "Наличие в Берлине открытой и, по существу, неконтролируемой границы между социалистическим и капиталистическим миром невольно побуждает население к сравнению обеих частей города, которое, к сожалению, не всегда оказывается в пользу демократического [Восточного] Берлина".

Хрущев попытался решить эту проблему ультиматумом 1958 г., в котором он пригрозил либо прекратить оккупацию города четырьмя державами, либо передать контроль над правами доступа восточным немцам, которые, предположительно, смогут безнаказанно "отжать" американский, британский и французский сектора - как ярко выражалось в его различных анатомических метафорах. Но эта инициатива стала жертвой твердости администрации Эйзенхауэра, а также неутолимого желания самого Хрущева посетить Соединенные Штаты. После возвращения советский лидер пообещал разочарованному Ульбрихту, что к 1961 году "ГДР (Восточная Германия) начнет превосходить ФРГ (Западную Германию) по уровню жизни. Это будет для них бомбой. Поэтому наша позиция - выиграть время". Вместо этого время было упущено: к 1961 году около 2,7 млн. восточных немцев бежали через открытую границу в Западный Берлин и далее в Западную Германию. Общая численность населения Германской Демократической Республики сократилась с 1949 года с 19 до 17 млн. человек.

Это был серьезный кризис для самого коммунизма, о чем в июле 1961 г. предупреждал восточных немцев советский вице-премьер Анастас Микоян: "Наша марксистско-ленинская теория должна оправдать себя в ГДР. Надо показать... что то, что говорят капиталисты и ренегаты, неверно". Ведь "марксизм родился в Германии". . . . Если социализм не победит в ГДР, если коммунизм не докажет здесь свое превосходство и жизнеспособность, значит, мы не победили. Для нас этот вопрос принципиальный". Это был тот самый Микоян, который за год до этого так эмоционально приветствовал неожиданную, но исторически обусловленную революцию на Кубе Кастро. Теперь, однако, революция в марксовой Германии оказалась под угрозой. Казалось, что силы истории движутся не в том направлении.

По крайней мере с 1952 г. Ульбрихт планировал остановить поток эмигрантов, отгородив Западный Берлин от Восточного Берлина и остальной части Восточной Германии. Однако советские и другие восточноевропейские лидеры всегда сопротивлялись этой идее. Молотов в 1953 г. предупреждал, что это "вызовет у берлинцев горечь и недовольство по отношению к правительству ГДР и советским войскам в Германии". Хрущев настаивал на том, что лучшим способом