Борьба за евразийские пограничные территории. От возвышения империй раннего Нового времени до окончания Первой мировой войны - Alfred Rieber Страница 36

христианской Европы. Его деяния вызвали отклик даже у узбекских ханов Закаспийской области, которые обратились к султану с просьбой восстановить безопасность их паломников перед лицом московитской экспансии. Чтобы оправдать свои походы против Сефевидов, он получил законное заключение от теуламы (фетву), обязывающее его свергнуть ересь (шиизм), хотя главной причиной могло быть желание свергнуть иранскую династию и приобрести пограничные земли Азербайджана, Ширвана и Гилана, где производили молоко.

Как защитник обители ислама от еретиков и раскольников, он издавал указы, осуждающие гетеродоксальные традиции, которые враждовали с туркменскими пастушескими племенами на границах Восточной Анатолии, в частности с народными религиозными братствами, такими как бектас¸и, с их культом святых и гетеродоксальными верованиями. Поскольку они имели близкое сходство с шиизмом, они представляли опасность для безопасности османов на границе с Сафавидским Ираном, где шах Исмаил (1501-1524) взял на себя духовную власть над ними.

С упадком османского могущества после длительной войны с Россией в конце XVIII века ослабевшая традиция гази и идея султана как защитника мусульман во всем мире неуклонно сокращались. Во время переговоров по Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 года османские государственные деятели впервые столкнулись с аналогичной российской идеей распространения экстерриториальной защиты на единоверцев, воплощенной в понятии ойкумены. До этого момента султан пользовался среди западных дипломатов тем, что обладал авторитетом халифата. В договоре султан по-прежнему именовался "имамом верующих и халифом тех, кто исповедует божественное единство", что во французском варианте звучало как "le Souverain calife de la religion mahometane". Однако договор изменил значение этого титула в международной дипломатии, отделив религиозную власть султана от его политической власти. Это имело особое значение для отношений с Крымским ханством, которое потеряло статус вассала Османской империи, но получило возможность сохранить свои религиозные связи. После этого русские могли свободно аннексировать ханство в 1783 году, не опасаясь новой войны с Османской империей. Однако религиозная связь помогла сохранить надежду Османской империи на повторное завоевание ханства во время правления Селима III (1789-1807). Это также послужило прецедентом для поддержания религиозных связей с мусульманами в пограничных районах, утраченных в ходе войн XIX века.

До сих пор существует путаница в отношении условий Кючук-Кайнарджийского договора, касающихся религиозного вопроса. Родерик Дэвисон убедительно показал, что Россия получила лишь ограниченное право делать представления Порте от имени христианского населения Молдавии и Валахии и единственной русской (а не греческой) православной церкви в Стамбуле. Однако его исследование не положило конец интерпретации, согласно которой русские намеревались отстоять право на вмешательство в защиту прав христиан на всех Балканах. Еще одно "недоразумение" в договоре возникло в связи с правом крымских татар подавать петиции (махзары) Османской Порте, признавая султана "верховным халифом мусульманской религии", и получать его благословение. В дополнительной конвенции к договору Россия обещала не вмешиваться во все, что абсолютно необходимо для единства ислама. Но султан обещал не вмешиваться ни под каким предлогом духовной заботы в гражданскую власть крымского хана. Конечно, попытка провести четкую грань между религиозной и гражданской властью в исламской религии была столь же наивной - или циничной - как и обещание России не вмешиваться в защиту религиозных прав христиан в Дунайских княжествах, за исключением случаев, когда эти религиозные права были нарушены! В последующие полвека российские политики продолжали оспаривать мудрость этих положений. Более осторожные государственные деятели осуждали их как "одну из самых частых причин наших последовательных осложнений с Турцией".

Вопреки более поздним интерпретациям русских, договор признавал лишь право царя защищать православное население Константинополя, а не всей Османской империи, и обращаться к султану с репрезентациями по поводу их благополучия. Русские быстро отвергли взаимную власть султана-калифа в пределах Российской империи. Точно так же османские султаны стремились опровергнуть широкое толкование договора русскими, которые утверждали, что их защита и право на вмешательство распространяются на все православное население Османской империи. Взаимные претензии Российской и Османской империй на экстерриториальную духовную власть добавили еще один уровень противоречий в их затянувшееся соперничество за пограничные земли. Османские правители на протяжении всей первой половины XIX века продолжали интерпретировать российские выступления от имени славян-христиан как клин, вбитый в их политическое тело. Их сопротивление в 1853 году российскому давлению по этому вопросу стало главной причиной Крымской войны.

Итоги Крымской войны оказали глубокое влияние на османскую идеологию имперского правления над пограничными территориями. Под давлением Запада Реформа 1856 года расширила права религиозных меньшинств в империи. По сути, к этому приложил руку Стратфорд Каннинг, британский министр в Стамбуле. С 1840-х годов британский государственный деятель Джордж Каннинг с фанатичным рвением преследовал идею применения либерального принципа laisser-passer, воплощенного в Османском торговом кодексе 1838 года, к религиозным делам. В 1847 году он достиг одной цели, добившись формальной отмены указа о вероотступничестве. Но он продолжал настаивать на полной свободе вероисповедания, гарантированной международными нормами. Этот принцип был закреплен в Эдикте о реформе. Успех османского сопротивления российскому вмешательству в религиозные дела империи был куплен ценой подчинения британскому вмешательству в ту же сферу.

В посткрымский период османские реформаторы стремились перестроить государство, разделив мирскую и духовную сферы, и одновременно создать новую форму патриотизма, придумав концепцию османизма (Osmanlılık), которая распространялась бы на народы всех религиозных общин. Это стало важным сдвигом в процессе реформирования по сравнению с рескриптом Гюльхане 1839 года, который положил начало великой реформе периода Танзимат. Пронизанный духом ислама, он был призван восстановить доверие и уверенность мусульманского населения, которое было антагонизировано слишком ревностными и жестокими реформами Махмуда II. Вопреки общепринятому мнению, он не обещал юридического равенства, а только то, что все подданные имеют право на обращение в соответствии с законом.

Посткрымские реформаторы, напротив, стремились лишить религиозные общины всех судебных и гражданских привилегий и передать их государству в виде полных и равных прав всех граждан. Это означало отмену Шариата как основного закона империи и превращение его в частное право мусульман. Проблема заключалась в том, что, ликвидировав ислам как идеологическую основу государства, реформаторы не смогли найти ему замену. "Режиму Танзимата не хватало ни традиционных столпов османского суверенитета, ни конституционной доктрины, которая основывала бы законодательство и управление на воле народа". Более того, лидеры религиозных общин Османской империи выступили против реформы, поскольку она лишала их права контролировать многие светские мероприятия своих соотечественников. Она ослабила власть греческого патриарха, открыв болгарским церковникам путь к созданию отдельной иерархии в виде экзархата, что послужило толчком для национального движения. По тем же причинам российское правительство выступало против реорганизации религиозных общин как шага к устранению компонентов суверенитета, которые можно было бы использовать для давления на Порту с