Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney Страница 5

Эти изменения сопровождались активным оспариванием нарративов и инновациями, как по незначительным, так и по фундаментальным вопросам. По мере того, как новые силы и богатства увеличивали роль Европы в мире, процветали новые европейские нарративы уверенности и исключительности. Первоначально некоторые считали, что особая роль Европы уходит корнями в христианскую религию, с рассказами о людях, избранных и помазанных Богом. Но широкий спектр триумфалистских и исключительных европейских нарративов был радикально светским. Все они затрагивали вопрос о том, что сделало Европу такой исключительно успешной. Некоторые из таких нарративов были цивилизационными, разработанными на экономических, социологических и антропологических этапах развития человечества, начиная с варварства и дикости и заканчивая европейской просвещенной цивилизацией. Другой нарратив был географическим, подчеркивающим, каким образом европейский климат и топография уникальным образом стимулировали цивилизационный прогресс. Подобные нарративные объяснения подчеркивали европейскую политическую и экономическую свободу как уникальную предпосылку для прогресса. К девятнадцатому веку, когда машинная продукция промышленной революции так мощно меняла мир, европейские нарративы цивилизационной идентичности превозносили сам технологический прогресс как окончательный признак европейского превосходства. Другой нарратив европейского превосходства был расовым - взгляд, который стал тщательно разрабатываться с атрибутами биологической науки и вдохновленной дарвинизмом эволюционной биологии. Несмотря на эти различия, эти нарративы европейского превосходства обеспечивали различные оправдания европейской имперской и колониальной экспансии.

Среди нарративных инноваций в Европе раннего нового времени, возможно, самый новый кластер идей сосредоточен на свободе индивидов и демократическом видении расширения богатства и власти для включения каждого в общество. Современные либералы и демократы не только отстаивали новый модерн, но и претендовали на то, чтобы стать его подходящим и даже необходимым спутником. Подобно тому, как взрывалось хитросплетение европейских научных и технологических знаний, политические теоретики создали сложный набор требований свободы, механизмов поддержки свободы и мер по освобождению угнетенных и распространению все более широкого спектра прав человека на постоянно расширяющиеся сообщества людей, начиная с наций, но в конечном итоге распространяясь на весь мир. С самого начала пророки и мыслители научно-технического модерна и либерально-демократического прогрессивизма провозглашали, что их новые пути являются всесторонне революционными и неизбежно универсальными способами реализации самых основных человеческих устремлений. Оба эти нарратива современности - научный и свободолюбивый - с самого своего рождения были сильно ориентированы на будущее, освещены богатым гобеленом утопических конечных состояний и прогрессивных путей.

По мере того как разворачивался современный период, формировался и реформировался кластер очень влиятельных идей, западный либеральный нарратив глобальной современности и мирового порядка. Его первое появление по краям в небольших меркантильных городах-государствах, разбросанных по закоулкам и закоулкам европейского мира, было возрождением и расширением идей и идеалов древнеримской республики в эпоху Возрождения. С успехом парламентской партии в Англии и установлением конституционной монархии нарратив свободы получил дальнейшее идеологическое и институциональное развитие. Затем великие демократические революции в Америке, Франции и других странах ознаменовали большое пространственное расширение и распространение современного либерального демократического нарратива и порядка. Это освободительное видение привлекло угнетенных по всей Европе и ее колониальному расширению, а также по всему миру. К девятнадцатому веку был собран основной пакет либеральной демократии. Его внутренние части сочетают в себе конституционное правительство, верховенство закона, представительную демократию, капитализм частной собственности, гражданское общество и развивающуюся защиту прав личности. На международном и глобальном уровне полный проект включал в себя антиимпериализм, национальное самоопределение, отмену рабства, свободную торговлю, международное право, разоружение и контроль над вооружениями, создание международного сообщества и совместное решение проблем. Если бы этот путь был реализован, настаивали его сторонники, общее состояние человечества было бы глубоко улучшено. Фактическая практика западных государств и народов в современную эпоху часто не соответствовала этому прогрессивному либерально-демократическому пути. Но этот нарратив никогда не был полностью доминирующим, даже на Западе. Он постоянно боролся с мощными и антагонистическими нелиберальными, антидемократическими, империалистическими и расистскими идеологиями и движениями. В результате, общее влияние Запада на весь мир представляло собой смесь либеральной демократии и ее полной противоположности.

В западном центре этих взрывных перемен прогрессирующая модернизация и растущая либеральная демократия вызвали мощные контрдвижения и нарративы. По мере того, как жонглер модерна и демократизации неумолимо продвигался вперед, возникали контрдвижения и сопротивления, чтобы сдержать, остановить или обратить его вспять. Самым сильным западным противником новой цивилизации была старая религия, так как Римская католическая церковь на протяжении веков упорно боролась с секуляризмом и свержением традиционной иерархии. Феодальный древний режим в сельской местности энергично сопротивлялся посягательствам современности и вызовам своим устоявшимся привилегиям и власти. Особенно ярко эта динамика проявилась во Франции, где Просвещение ослабило, а Великая революция свергла несколько модернизированный средневековый порядок, который быстро реформировался в контрреволюционный антимодернизм в начале XIX века.

Другая ответная реакция была порождена расхождениями между зачастую ужасающими социально-экономическими условиями жизни промышленного рабочего класса и идеалами прогрессивного освободительного нарратива. Из этого горнила Карл Маркс и другие радикальные социалисты создали интеллектуально мощный и широко влиятельный нарратив современности, в котором капитализм и крайний индивидуализм были бы проходным этапом на пути к миру гегемонии рабочего класса и экономического социализма. Тот факт, что капитализм в его наиболее нелиберальной и недемократической форме был принудительно глобализирован европейцами, означал, что марксистский нарратив альтернативной свободы будет иметь глобальную привлекательность. Справа другая контрмодернистская и антилиберальная демократическая оппозиция сосредоточила свой нарратив сопротивления на культивировании партикуляристского этнонационализма и тщательно разработанных расовых идеологий и миропорядков. Кроме того, правые тщательно теоретизировали и использовали автократию и всепоглощающую государственную власть для сопротивления политической демократизации и либеральному индивидуализму. Контрнарративы правых предлагали видение поддержания европейского глобального превосходства и в то же время представляли мировой порядок, в котором Европа откажется от своих универсальных и имперских устремлений и будет культивировать партикуляристский и неуниверсальный путь в современности.

За пределами Запада оспаривание и пересмотр фундаментальных нарративов происходили по всему миру, когда народы во всех уголках земного шара пытались ответить на вторжение европейского влияния и огромные преимущества новых европейских путей. В одних из самых ранних случаев восстания против Запада, в Северной Америке и странах Карибского бассейна, американские и гаитянские революционеры превратили универсалистский нарратив освобождения в мощный инструмент мобилизации против европейского имперского правления. В густонаселенных и давно развитых цивилизациях Евразии, в которые насильственно вторглись европейцы, различные формы коллективной защитной модернизации приобрели широкие масштабы. Например, многие жители Японии и Китая, Китая и других стран получили широкое распространение. Например, многие в Японии и Китае сначала думали, что они смогут импортировать