Пока Париж спал - Дрюар Рут Страница 6

Дни превращались в недели, устанавливались рутинные обычаи и порядки. Их день начинался в восемь утра, был получасовой перерыв на обед в полдень, а заканчивали они в шесть, когда темнело. Жан-Люк должен был осматривать рельсы, проверять, чтобы шпалы не были слишком изношены, чтобы стыковые накладки, соединявшие рельсы друг с другом, были на месте, и чтобы все болты были плотно затянуты. Другой человек проверял его работу. Если он упускал что-то, то ему урезали и без того скудную зарплату и тогда приходилось работать лишний час при свете факела. Зато в воскресенье был выходной, и в субботу вечером он садился на поезд в Ле-Бурже, пассажирской станции Дранси, и ехал в Париж, чтобы навестить свою мать.

К вечеру он был измотан, он уставал так сильно, что даже если бы хотел, не пошел бы пить кофе в кафе напротив лагеря. Но он не хотел. Да и кто хотел бы общаться с бошами? Поэтому предпочитал держаться особняком, читать книгу в своей комнате при свете маленькой настольной лампы. Остальные мужчины тоже почти все время держались обособленно. Но иногда потребность в живом общении собирала их вместе, и они встречались в одной из комнат. Неизбежно разговор заходил о станции.

– Как это возможно, что мы не видели ни одного поезда? – Марсель затянулся сигаретным окурком.

– Они отправляются до рассвета. – Жан-Люк оглядел спальню. Вокруг были пустые серые стены, взгляды всех присутствующих были прикованы к бетонному полу. Он понимал их нежелание участвовать в разговоре. Любой из присутствующих мог быть коллаборационистом, засланным, чтобы шпионить за ними.

– Да, но почему? – Марсель наконец-то оставил в покое свою сигарету, давая крошечному окурку проскользнуть между пальцами и упасть на холодный пол.

– Потому что они не хотят, чтобы мы их увидели. – Жан-Люк достал из смятой упаковки сигарету «Житан» и протянул Марселю. Он почти сочувствовал его желанию понять, что происходит прямо у него под носом. – Они высылают заключенных, – продолжил он, – возможно, тысячи заключенных.

– Merci.

Марсель быстро взял сигарету, кивая в знак благодарности.

Жан-Люк чувствовал, как его сверлят глаза других мужчин. Никто не раздавал драгоценные сигареты вот так – ни за что. Жан-Люк сам не курил, но предпочитал всегда иметь при себе пачку как раз для таких случаев. Это снимало напряжение. Он предложил открытую пачку всем по очереди.

– Но почему они держат это в секрете? – продолжил Марсель, уставившись на свою сигарету так, будто не мог поверить своему счастью. – Мы все знаем, что они делают.

Жан-Люк обвел взглядом мужчин. Такие спокойные. Такие бесхитростные. Такие тихие. Вздохнув, он решил отбросить осторожность:

– Как ты думаешь, почему они не хотят, чтобы мы видели? А?

Тишина в комнате стала тяжелее, стала давить на него, заставляя чувствовать себя беспомощным, бессильным. Он шагнул к Марселю, положил ему руку на плечо, наклонился так, что его губы оказались рядом с ухом Марселя:

– Потому что мы можем начать задавать вопросы. Если бы мы действительно знали, что происходит, мы бы сошли с ума.

– Сошли с ума? – закричал Фредерик. – Putain! Да мы уже свихнулись! Они захватили нашу чертову страну. Свихнулись – это еще мягко сказано.

Его глаза как у дикого зверя метались по спальне. Но никто не хотел встречаться с ним взглядом. Все переминались с ноги на ногу. Кто-то кашлянул. Кто-то другой выдохнул сигаретный дым. Тишина становилась гнетущей.

– А так ли это? – Жан-Люк заговорил тихо и размеренно. – Действительно ли мы свихнулись? А что тогда мы сделали, чтобы показать это?

Он замолчал, прекрасно понимая, что разговор становится опасным, но он уже не мог сдержаться.

– Господи, да мы же теперь работаем на них!

Он снова замолчал, заметив, что Филипп стоит, прислонившись к стене, с пустым взглядом.

– Мы в этом не виноваты. У нас не было армии, чтобы дать им отпор, – спокойно заговорил Жак из угла комнаты. – Не было нормальной армии, а теперь вообще никакой нет.

– Ну, у нас есть де Голль в Лондоне, – едко добавил Фредерик.

– Это просто замечательно.

Жак шагнул вперед.

– Но куда они везут их? – Марсель обвел взглядом комнату.

Мужчины снова уставились в пол.

– Куда-то очень далеко, – голос Жан-Люка стал каким-то неестественным, как будто он рассказывал что-то выдуманное, – куда-то подальше от цивилизации.

– Точно! – Фредерик плюнул на пол. – Потом они меняют французского машиниста на боша на границе. Они не хотят, чтобы мы знали, куда они их везут. Они не хотят, чтобы мы знали, потому что… – Он замялся.

– Потому что? – Марсель уставился на него.

– Я не знаю. – Фредерик отвел взгляд.

– А ты что думаешь? – Взгляд Марселя обратился к Жан-Люку.

– Я устал, вот что я думаю. Я иду спать. – Жан-Люк хотел закончить этот разговор прежде, чем кто-то из них скажет вслух то, о чем они все думают. Сейчас за слова могут арестовать.

– Но, черт возьми, эти поезда – это же вагоны для скота! – продолжил Фредерик. – И все эти личные вещи, которые мы потом находим на платформе, когда поезд уезжает. Я уверен, что боши позволяют им думать, что они берут с собой какие-то вещи, чтобы устроиться на новом месте, а потом…

В комнате воцарилось гнетущее молчание, когда они представили дальнейшую судьбу заключенных.

– Putain! Они их убивают.

Фредерик ударил рукой по стене.

– Я знаю это.

Жан-Люк обернулся на Филиппа, но он стоял с таким же каменным лицом. Он снова посмотрел на Фредерика, понимая, что пора заканчивать этот разговор. Они все рисковали, вот так запросто обсуждая это.

– Мы этого не знаем. Мы ничего не знаем. Не знаем наверняка.

Глава 6

Жан-Люк

Париж, 25 марта 1944 года

По субботам он мог уезжать из лагеря. Как только рабочий день заканчивался, он садился в Ле-Бурже на поезд до Парижа. Ему нравилось выходить на станции метро Бланш, смотреть на Мулен Руж, прежде чем подняться вверх по улице Лепик, где он жил со своей матерью.

Но в тот вечер он был не готов мириться с отсутствием отца в квартире. Еще не готов. Поэтому он зашел выпить стаканчик пастиса в кафе на углу.

– Salut, Жан-Люк! – Тьерри налил ему крепкого анисового напитка, поставив рядом стакан с водой. Жан-Люк налил в напиток немного воды и стал наблюдать, как его пастис становится мутно-желтым. Положив локти на барную стойку, Тьерри начал разминать руками шею, будто она болела.

– Quoi de neuf?

– Чего новенького? – Жан-Люк сдвинул брови. – Насколько мне известно, ничего.

Тьерри наклонился ближе.

– Какие-нибудь новости от отца?

– Два месяца назад мы получили письмо, в котором он просил нас отправить ему теплые носки и еду. Он говорит, что в порядке, только похудел и постарел.

– Просто ужасно вот так забирать людей. Мне повезло, что я оказался слишком стар для них, а тебе… а тебе повезло, что им нужны были железнодорожные работники. Но как же нам продолжать нашу жизнь здесь? Здесь некому больше возделывать землю.

– Да-да, я знаю. – Этот разговор происходил уже в сотый раз.

– Принудительная трудовая служба… Да пошла она в задницу! Это принудительный труд для бошей.

– Конечно, но мы хотя бы знаем, что он в Германии. – Жан-Люк поставил стакан обратно.

Он делал все что мог, пытаясь заменить отца, но маленькая квартирка, которую они теперь делили с матерью, казалась почти пустой, как будто на месте отца осталась зияющая дыра в стене, через которую в комнаты задувал ледяной ветер. Каждое воскресенье они с матерью ходили на службу в Сакре-Кёр и ставили свечу за отца. Жан-Люку нравилось воображать, что маленький огонек придавал ему мужества, где бы он ни был. Жан-Люк часто думал о нем, но эти мысли делали его угрюмым и меланхоличным. Отец был таким сильным, независимым человеком, и одна мысль о том, что ему приходится подчиняться бошам и их жестокости, заставляло сердце Жан-Люка сжиматься от жалости. Он этого не заслужил.