Ричард Третий и Генрих Восьмой глазами Шекспира - Маринина Александра Страница 8

Что-то, господа хорошие, в этом месте логика явно захромала. Эдмунду Йоркскому, графу Ретленду, было 17 лет, когда он погиб в битве при Уэйкфилде. Эдуарду Вестминстерскому, сыну Маргариты, тоже было 17 лет, когда он пал во время битвы при Тьюксбери. То есть сторонникам Йорков убить семнадцатилетнего юношу – нормально, возраст позволяет уже давно и жениться, и воевать, и страной править, а сторонникам Ланкастеров убить точно такого же парня – это мерзость и убийство ребенка? Да полно!

Тут и все прочие участники действа отметились со своими репликами.

Риверс:

– Даже самые бездушные – и те плакали тогда.

Дорсет:

– Все просили Бога, чтобы он тебя покарал за эти прегрешения.

Бекингем:

– Герцог Нортемберленд там присутствовал, так он тоже рыдал.

Одним словом, полное единство мнений. Маргарита, конечно же, тоже замечает, что люди, только что отчаянно скандалившие друг с другом, вдруг выступили против нее единым фронтом, сплотились. Она выражает удивление такой метаморфозой, а потом «включает бухгалтера» и начинает сравнивать потери и считать убытки:

– Я потеряла мужа, потеряла сына, утратила власть, отправилась в изгнание – «и все за жалкого того мальчишку»? Нет, неравноценно. Мои потери куда больше, поэтому вы тоже должны как следует пострадать. Пусть ваш король сдохнет от обжорства! Пусть ваш маленький Эдуард, принц Уэльский, расплатится за моего сына и безвременно сгниет в могиле! А тебе, королева Елизавета, я пожелаю, чтобы ты так же, как и я, пережила свою власть и стала никем. Поживи подольше и переживи смерть своих детей. Доживи до того времени, когда на трон сядет новая королева, и прочувствуй, каково это: смотреть на ту, которая украла твои права, твою корону, твое положение. «Будь долговечней счастья своего, а умирая горестно, ты будешь не королева, не жена, не мать»! А вы, Риверс, Гастингс, Дорсет, ничем не лучше, вы же были там, вы стояли и смотрели, как моего сына убивают. Так вот, я вам желаю, чтобы никто из вас не умер своей смертью!

– Ну все? Ты закончила? – спрашивает Глостер, которому весь этот поток проклятий уже изрядно надоел.

– Забыв тебя? – ехидничает Маргарита. – Нет уж, постой и послушай, чего я лично тебе желаю. У Бога в резерве есть много всяких наказаний, так вот я прошу его, чтобы не наказывал тебя сейчас, а подождал, когда ты еще больше мерзостей наделаешь, и вот тогда пусть обрушит на тебя все полной мерой. Самые страшные муки – муки душевные, и покоя тебе не будет никогда. Ты будешь считать друзей врагами и останешься без поддержки, ты будешь считать врагов друзьями и окажешься преданным, ты не сможешь спокойно спать и будешь мучиться жуткими кошмарами.

Добрые искренние пожелания я изложила, как сумела, в прозе, а вот оскорбления, которыми Маргарита осыпает Ричарда Глостера, лучше процитировать по первоисточнику:

Согласитесь, услышать о себе такое – приятного мало. Но Ричард старается не потерять лицо и сохраняет хладнокровие, даже неловко острит в ответ. Маргарита же не унимается, у нее на очереди королева Елизавета, и здесь тоже лучше прибегнуть к прямой цитате:

В этих словах мы слышим не только выплеск ненависти, но и честное предупреждение (если, конечно, под раздувшимся пауком имеется в виду герцог Глостер): не доверяй ему, не поддакивай, не становись на его сторону, придет время – и он такое сотворит, что ты эту «кривую злую жабу» будешь проклинать так же, как я сейчас проклинаю его.

Гастингс решает прекратить такое безобразие и обращается к Маргарите:

– Хватит уже клеветать и врать! Остановись, пока нас всех до греха не довела.

Маргарита отвечает, что она в ярости (как будто это и без того не заметно), а когда Риверс (он же Энтони Вудвилл, брат Елизаветы) предлагает ей поучиться вести себя как должно, бывшая королева взрывается:

– Если бы вы все вели себя как должно, вы бы служили мне, потому что я – королева, а вы – мои подданные. Служа мне, вы бы исполняли свой долг.

– Да не слушайте вы ее, она сумасшедшая, – говорит маркиз Дорсет, старший сын Елизаветы.

Но остановить разъяренную Маргариту Анжуйскую не так просто. Теперь она обрушивается на Томаса Дорсета, пренебрежительно называет его наглым «маркизенком», попрекает тем, что его титул новый и не связан с древним родом, а новому дворянству, по ее мнению, не дано понимать чувства тех, кто получил дворянское звание от предков, и не дано проникнуться всей глубиной их страданий. «Тот, кто высоко, вихрям всем подвержен, и, падая, он вдребезги разбит».

Эдакие вариации на тему «высоко взлетишь – больно будет падать». Однако ж Глостеру и тут есть что возразить, дескать, те, кто рожден высоко, с детства приучены к высоте, им ветер – друг, а солнце – не враг, так что гуляющие в выси вихри им не опасны.

Вмешивается Бекингем, пытается остановить Маргариту, снова осыпающую Ричарда упреками и обвинениями, и Маргарита вдруг меняет тон. Теперь она говорит только с Бекингемом, причем негромко, обращаясь лишь к нему.

– К тебе у меня нет претензий, ты честный человек, и твоя семья всегда служила нам, Ланкастерам. Ты нашей кровью себя не запятнал, и я тебе желаю только счастья. Не бойся, мои проклятия тебя не коснутся.

– Пусть они никого не коснутся, – отвечает Генри Стаффорд, герцог Бекингем. – Вы же знаете: проклятия всегда обращаются против того, кто их произносит.

– О нет, – возражает Маргарита, – они летят прямо вверх, на небо, к Богу в уши. А ты, дружок, остерегайся пса, у него ядовитые зубы, и укус его смертелен. Лучше всего вообще не имей с ним дела. Рядом с ним всегда грех, смерть и ад. Послушай моего совета.

Ричард замечает, что Бекингем ведет какую-то приватную беседу с опальной королевой, и строго вопрошает:

– Лорд Бекингем, что она вам сказала? О чем разговор?

– Да так, ничего существенного, ерунда, – пытается увернуться Бекингем, но Маргарита грубо и глупо мешает ему:

– Мои слова – ерунда?! Мой добрый совет – ерунда?! Погоди, ты еще вспомнишь мои слова, когда он тебя подставит по-крупному. Вот тогда ты скажешь, что я была пророчицей. Пусть отныне среди вас царит только ненависть: Глостер будет ненавидеть каждого из вас, вы все будете ненавидеть его, а Бог – всех вас вместе.

И с этими словами Маргарита гордо удаляется за кулисы.

– От ее проклятий волосы на голове дыбом встают, – говорит Гастингс, и Риверс его поддерживает. Ричард же изображает глубокое сочувствие, мол, не судите женщину строго, она так намучилась, бедняжка, столько горестей претерпела, и даже добавляет:

– Я каюсь в том, чем перед ней виновен!

– Но я-то ни в чем перед ней не виновата, я ей никакого вреда не причиняла, – беспокоится Елизавета. – За что она меня проклинала?

Глостер отвечает довольно витиевато, но общий смысл его слов сводится к «не делай добра – не получишь зла». Вот он столько добра сделал – и в ответ черная неблагодарность, вот братишка Джордж тоже добро делал и теперь сидит в тюрьме. Однако ж нужно молиться за тех, кто виновен в такой несправедливости. Граф Риверс умиляется (или только делает вид, что умиляется?) подобному благочестию.