Роджер Ловенстайн - Когда гений терпит поражение Страница 13

Однако Меривезер не оставлял попыток поднять престиж LT, поэтому он прибыл в Омаху на банкет с участием Баффетта. Было известно, если Баффетт станет во что-то инвестировать, остальные непременно присоединятся. Жизнерадостный миллиардер держался в своем обычном духе – дружески, ободряюще, но решительно отказывался подписать чек.

Получив отказ богатейших инвесторов страны, Джей-Эм обратился к Джону Корзайну, который долго завидовал союзу Меривезера с Salomon и пытался построить конкурирующую компанию под крылом Goldman Sachs. Корзайн увлекся проектом превратить Goldman в крупного инвестора или же включить новый фонд Меривезера в состав империи Goldman Sachs. В итоге не было сделано ни того, ни другого. К детищу Меривезера присматривался и Union Bank of Switzerland, но и из этого тоже ничего не вышло. Неудача с крупными банками стала новым ударом. Несмотря на внешнюю бодрость, Джей-Эм был расстроен тем, что исключен из системы Salomon. Ему был в высшей степени необходим какой-то институциональный якорь.

Пытаясь извлечь выгоду из отчаянного положения, Джей-Эм настойчиво предлагал нескольким иностранным банкам стать квазипартнерами LT. Такое мнимое партнерство придало бы фонду международный блеск. Каждый партнер – Джей-Эм окрестил их «стратегические инвесторы» – должен был инвестировать по 100 миллионов и предоставить закрытую информацию о своих местных рынках. По крайней мере в теории LT следовало ответить на это взаимной откровенностью. План принадлежал исключительно Меривезеру, который льстил потенциальным инвесторам, именуя их «стратегическими». Мертону понравилась такая идея; казалось, она способна подтвердить его теорию о том, что старинные институциональные отношения можно преодолеть. Эта инициатива открыла второй этап истории фонда, отличавшийся тем, что Джей-Эм и Merrill работали независимо по двум направлениям: Меривезер «ухаживал» за иностранными банками, в то время как Merrill работала над привлечением клиентов в создаваемый фонд.

Merrill раскручивала фонд, изобретя остроумную систему каналов снабжения, которые позволили LT привлекать инвестиции в любой мыслимой валюте на территории любого признанного государства. Один канал снабжения был предназначен для рядовых инвесторов из США, другой – для не облагаемых налогами пенсий, третий – для японцев, желавших, чтобы их доходы были хеджированы в йенах; еще один – для европейских компаний, инвестировавших только в зарегистрированные на бирже акции (этот канал получил фальшивую регистрацию на Ирландской фондовой бирже).

Вышеупомянутые каналы снабжения не хранили денег; они были бумажными трубопроводами, доставлявшими деньги к центральному фонду, известному как Long-Term Capital Portfolio (LTCP). Эта компания была зарегистрирована на Каймановых островах. Практически LTCP и являлся фондом: это было учреждение, покупающее и продающее облигации и владеющее активами. Машиной, управлявшей фондом, была одноименная компания, зарегистрированная в штате Делавэр и принадлежавшая Джей-Эм, его партнерам и некоторым из их жен. Хотя столь усложненная структура и могла кое-кого отпугнуть, она была привлекательна для партнеров-учредителей, рассматривающих свою способность структурировать сложные операции как одно из преимуществ перед другими трейдерами. Конечно, физически партнеры были крайне далеки от Каймановых островов и Делавэра, а находились в офисах Гринвича, штат Коннектикут, и в Лондоне.

Едва начав свою деятельность на рынке, партнеры добились успеха. Они были в офисе вместе со своим юристом Томасом Беллом, компаньоном Simpson Thacher & Bartlett, когда Розенфелд вскочил в возбуждении и воскликнул: «Смотрите! Видите, что сделал Salomon?» И бросил на стол листок бумаги – отчет Salomon о доходах. Банк решил в итоге обнародовать доходы, полученные от Группы арбитражных операций, так что LT могла теперь ссылаться на документацию своих бывших партнеров за прошлые годы. Для того, кто умеет читать между строк, было ясно, что именно группе Джей-Эм Salomon обязан большей частью своих прежних доходов – более 500 миллионов в год в течение пяти последних лет сотрудничества. Однако этого было недостаточно, чтобы убедить инвесторов. И несмотря на просьбы Merrill, партнеры продолжали упорно держать язык за зубами, когда речь шла об их стратегии. LT отказалась даже представить потенциальным инвесторам примеры своих операций с ценными бумагами, так что инвесторы имели слабое представление о намерениях партнеров-учредителей. И наконец, широкая публика не вполне понимала арбитражные операции с облигациями.

Эдсон Митчелл, беспрестанно куривший администратор из Merrill, курировал сбор средств для фонда и не надеялся на то, что Джей-Эм будет с ним откровенен, – это было столь же невозможно, как если бы Джей-Эм забыл, что Митчелл занимается сбором денег. Даже в частных беседах с Митчеллом Джей-Эм не раскрыл названия ни одного из банков, которые обзванивал. Каждую деталь Меривезер считал государственной тайной. Коль скоро клиент был так хорошо защищен, Митчелл не мог продать фонд даже своим собственным боссам. Хотя Митчелл предполагал, что компания Merrill становится стратегическим партнером LT, Дэвид Комански, курировавший в Merrill рынки капитала, осторожно отрицал это предположение. Он согласился, чтобы Merrill инвестировала около 15 миллионов, но отказался вложить большую сумму.

Во время роуд-шоу группа, в состав которой входили Скоулс, Хокинс и кое-кто из Merrill, совершила утомительную поездку в Индианаполис. Их целью была крупная страховая компания Conseco. На место они прибыли очень усталыми. Скоулс начал говорить о том, как LT будет зарабатывать кучу денег даже на относительно эффективных рынках. Внезапно Эндрю Чоу, нахальный 30-летний малый, торговавший ПФИ, выпалил: «Тут не слишком много возможностей. Вам не удастся таким способом делать деньги на рынке казначейских обязательств». Казалось, что Чоу, имевший всего лишь степень магистра финансов, вовсе не испытывал благоговейного трепета перед прославленным создателем формулы Блэка – Скоулса. Сидевший в кожаном кресле Скоулс подался вперед и гневно воскликнул: «Удастся! Удастся, потому что есть такие дураки, как ты!»[41] Сотрудники Conseco были вне себя, и встреча прошла неудачно. Представители Merrill настаивали, чтобы Скоулс извинился. Находя это требование забавным, Скоулс от души смеялся над ним.

Не будет преувеличением утверждение, что Скоулс был лучшим коммивояжером LT. Инвесторы слышали о нем, двое из них даже учились у него. Скоулс был от природы хорошим рассказчиком, темпераментным, но замкнутым на себя. Говоря о фонде, он использовал свежие, оригинальные метафоры. Он объяснял, что LT будет зарабатывать небольшую разницу на каждой из тысяч операций, а это все равно что «всасывать пылесосом пятицентовые монетки», то есть совершать действие, незаметное постороннему взгляду. Непосвященному будет непонятно, откуда взялся доход – не иначе как свалился с небес. Что ж, некоторое шоуменство было не лишним. Даже когда речь заходила о деталях, касавшихся великих и ужасных тайн фонда, Скоулс мог грациозно провальсировать сквозь математические формулы, вызывая восхищение слушателей, будто они были легковерными студентами. «Они использовали Майрона, чтобы заморочить слушателям голову», – говорил Максвелл Баблиц, глава инвестиционного отдела Conseco.

Сын дантиста из Онтарио, Скоулс был весьма необычным ученым. Человек с жесткой предпринимательской хваткой, он сам и его брат бросались в различные рискованные коммерческие предприятия, такие как издательское дело или торговля атласной материей[42]. В 1962 году, после завершения занятий в колледже, неугомонный Скоулс устроился летом на работу в Чикагский университет программистом, несмотря на то что не знал о компьютерах почти ничего. Преподаватели бизнес-школ тогда только осознали мощь компьютера и поощряли научные занятия, основанные на операциях с базами данных, в частности исследования цен фондового рынка. Компьютерная работа Скоулса была столь неоценима, что профессора настаивали на том, чтобы он остался и занялся изучением рынка[43].

Так уж случилось, что Скоулс попал в тот самый котел, где замешивалась закваска неоконсерватизма. Такие ученые, как Юджин Ф.Фама и Мертон Миллер, именно в это время разрабатывали идею, которой предстояло занять центральное место в современной финансовой науке, а именно гипотезу эффективности рынка. Предпосылкой этой гипотезы является то, что цены акций всегда правильны, поэтому никто не может делать предсказания относительно будущего направления рынка, которое, в свою очередь, всегда случайно. Для того чтобы цены были правильными, люди, определяющие их, должны быть, с одной стороны, рациональными существами, а с другой – хорошо информированными. Гипотеза, в сущности, предполагает, что каждому операционному залу и каждой брокерской фирме по всему миру – или, по крайней мере, достаточному для определения цен их числу – была гарантирована возможность спокойного движения. В совокупности эти люди представляют собой, так сказать, коллективного Ларри Хилибранда, который никогда не платит больше, никогда не платит меньше, чем того заслуживает та или иная ценная бумага. По словам Виктора Нидерхоффера, занимавшегося вместе со Скоулсом научными исследованиями в Чикаго и впоследствии разрушившего собственную инвестиционную компанию, Скоулс принадлежал к «мафии сторонников теории случайных событий», был одним из последователей этой теории и упрямо отвергал всякое предположение, будто рынок может дать сбой. Смуглый и разговорчивый, Скоулс однажды прочитал лекцию агенту по недвижимости, который убеждал его приобрести собственность в Гайд-парке, рядом с университетом, и утверждал, что цены на дома в окрестности предположительно будут расти на 12 % в год. Если бы это было так, тут же парировал Скоулс, люди купили бы все дома сейчас. Несмотря на свое кредо, Скоулс никогда не был полностью уверен, что он лично не сможет обыграть рынок. В конце 1960-х он вложил свои заработки в акции и вынужден был брать деньги на жизнь взаймы. Когда цены на рынке резко упали, он умолял своего банкира об отсрочке, чтобы не продавать акции с большим убытком. В конце концов рынок снова пришел в норму, и не в последний раз партнер LT узнал важность и ценность дружественного банкира[44].