Сергей ГОРОДНИКОВ - НАЦИОНАЛИЗМ И ПРОМЫШЛЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ Страница 17

Проблемы взаимоотношения русского народного, формируемого соборным представительством общественного сознания с западноевропейским буржуазно-правовым сознанием были прямым следствием того факта, что пережившая протестантскую Реформацию Европа стала творить собственную цивилизацию, как цивилизацию, основываемую на промышленном производстве. Тогда как Россия по целому ряду исторических и геополитических обстоятельств не смогла включиться в общеевропейский процесс созидания этой цивилизации, а потому всё определённее во взаимоотношениях с расово и духовно родственной Западной Европой становилась объектом её интересов и целей, но никак не равноправным партнёром.

Осознание растущего отставания в материальном производстве от соседних протестантских стран впервые проявилось в Московской Руси при царствовании Ивана Грозного. Он впервые выразил болезненную раздвоенность русской идеи в отношении западной Европы, как порождаемую духовными противоречиями православного мировоззрения и протестантизма. С одной стороны, красноречиво убеждая себя и других в преимуществах средневекового православного отношения к миру, царь, с другой стороны, стал предпринимать попытки приспособить страну к происходящему в Европе, преобразовать Русь посредством любых, пусть и самых радикальных средств государственного насилия. Однако использование физического насилия без опоры на соответствующее мировоззрение обречено было на провал, что и произошло на деле. Породивший Великую Смуту общегосударственный кризис не был непосредственно связан с этой частью деятельности Ивана Грозного, он был следствием завершения процесса исторического объединения великорусских земель, уничтожения феодальной раздробленности и выхода к прямому военно-политическому взаимодействию с соседними государствами. Но на его глубину повлияло то обстоятельство, что русское земледельческое умозрение, войдя в непосредственные сношения с городским умозрением протестантских стран, оказалось неспособным отстаивать свои кровные торговые и политические интересы в необходимой мере даже при мобилизации всех наличных у московской царской власти ресурсов.

В силу ряда причин, на которые мы подробно указывали в других работах, – здесь отметим лишь, что не в последнюю очередь из-за отсутствия на Руси теологических и философских школ и университетов, – во время Великой Смуты никак не обнаружили свои интересы идейные течения, имевшие целью городскую Реформацию православия. Поэтому у православной церкви не возникло необходимости осуществлять какую-либо контрреформацию, и она в неизменном виде сохранила средневековую ортодоксальную догматику чисто земледельческого феодального мировоззрения. По этим причинам в Московской Руси не происходило городской социологизации умозрения русского народа, который создавался православием после Великой Смуты, – вследствие чего на русской почве не возникало духовной среды для появления городских производственных отношений. Весь ХVII век доказывает, что всяческие попытки государственной власти сверху привить народу этику городского корпоративного труда, этику промышленных, – да что там промышленных! – всего лишь ремесленных производственных отношений каждый раз проваливались, так что государственная царская власть была вынуждена постоянно и во всё большем числе нанимать за большие деньги мастеровых людей, военных профессионалов в Западной Европе. И оказывалось, что приставленные к наёмным мастерам русские ученики по своим православным мировосприятию и этике не в состоянии были необходимым образом перенимать культуру и этику производственных отношений в промышленном и ремесленном производстве!

Именно в то время, к середине семнадцатого века стала набирать силу традиция болезненной раздвоенности “русской идеи” в её отношении к Западной Европе уже в широких кругах московской знати. Как следствие произошёл политический раскол внутри знати на: с одной стороны, прагматичных “западников”, сторонников модернизации государства любой ценой, вплоть до коренной замены исторически самобытной концепции бытия на западноевропейскую; а с другой – на косных защитников русской мессианской замкнутости, заводивших страну в исторический тупик схоластическими спорами, уходом в наполненные метафизикой дебри абстрактных рассуждений, бегством от сути животрепещущих проблем, перед которыми оказывалось государство. “Русская идея” тогда не только ничего не предлагала по существу проблем, она отвлекала русских горожан от рационального поиска средств и способов их разрешения.

Пётр Великий, с детства подталкиваемый политическими обстоятельствами нового витка общегосударственного кризиса к поискам средств его разрешения, оказавшись у руля самодержавной власти и под грузом ответственности за государственную власть, вынужден был разрубить этот гордиев узел самым решительным образом. Он поставил стратегическую цель выживания государства через прорыв земледельческого умозрения правящего класса страны к уровню соответствия городскому умозрению правящих классов протестантских государств западноевропейской цивилизации, что неизбежно направляло внутренний дух Преобразований, которые радикальными мерами проводили царь и его приемники, к революционному реформированию мировоззрения России сверху. То есть посредством государственной машины в стране не только словом, законами, но при необходимости подавлением сопротивления народа огнём и мечом, утверждался бескомпромиссный режим самодержавной военной диктатуры императорской власти по укоренению на русской земледельческой почве западноевропейской протестантской цивилизации, западноевропейской городской рационализации всех сторон государственного бытия России. За счёт чего и была достигнута главная цель государства: в правление Екатерины Второй появилось целое поколение русских дворян, которые прониклись по отношению к народному земледельческому православию духом городского рационального цинизма и атеизма, а организуемое и направляемое государственной бюрократией промышленное развитие достигло таких успехов, что Россия обошла по промышленному производству остальные мировые державы и стала Сверхдержавой Европы, непоколебимо уверенной в своём праве на мировое могущество, на изменение миропорядка в своих геополитических интересах.

Если с политэкономической точки зрения оценить главное, против чего выступали и идейно воевали славянофилы и патриоты, народники всех мастей, то этим главным окажется городское промышленное производство. Всё безмерное словопрение о непримиримом противостоянии “русской идеи” и западноевропейской цивилизации, самобытного духа русской общинности и западноевропейского капитализма лишь прикрыло дымовой завесой изощрённой схоластической метафизики суть вопроса, – что земледельческая патриотическая “русская идея” была направлена против городского промышленного развития России. Она узколобо отстаивала народно-феодальное мировосприятие, а под коммуно-патриотическим флагом или флагом языческо-патриотическим, тоже земледельческим по своей сути, продолжает заниматься этим до сих пор.