Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни - Ха-Джун Чанг Страница 27

(а именно португальцы) добрались до западного побережья Африки южнее Сахары, бананы росли там уже несколько веков, а возможно, и целое тысячелетие. Португальцы позаимствовали слово «банан» из языков группы народностей банту, живших (и живущих) в Западной и Центральной Африке[128]. А вот на родине бананов, в Юго-Восточной Азии, европейцы впервые попробовали этот фрукт только в 1521 году, во время знаменитого тихоокеанского похода португальского мореплавателя Фернана Магеллана (соотечественники зовут его Fernão de Magalhães)[129].

Португальцы кормили бананами порабощенных ими африканцев, которых заставляли работать на плантациях сахарного тростника на острове Мадейра и на Канарских островах (они до 1479 года частично принадлежали Португалии). И когда они начали на кораблях возить африканских рабов в Америку, бананы (особенно овощные, плантаны) с рисом составляли основу их рациона. А уже там, на плантациях, рабов поощряли сажать бананы на небольших клочках земли, предоставляемых им плантаторами, чтобы дополнить их крайне скудный рацион. В правильном климате банановое дерево растет круглый год и на редкость продуктивно плодоносит, давая урожай в более 100 тысяч килограммов на акр — в 10 раз больше, чем ямс, и в 100 раз больше картофеля — при минимальных затратах человеческого труда[130]. Иными словами, банан был идеальной культурой для невольничьих участков, ведь рабовладельцы, ясное дело, хотели, чтобы рабы тратили на себя как можно меньше времени.

Хотя банан и попал в Америку в качестве важного винтика в постыдном экономическом механизме, основанном на рабском труде, спустя несколько столетий он стал истинным локомотивом экспортной экономики для многих стран этого региона.

В конце XIX века благодаря появлению и развитию железных дорог, пароходов и холодильной техники стало возможным экспортировать большие объемы скоропортящихся сельскохозяйственных продуктов на большие расстояния (см. также главы «Рожь», «Бамия» и «Говядина»). И одним из главных получателей выгоды от этого прогресса стал банан. Поскольку банан — продукт скоропортящийся, до конца XIX века он считался роскошью. Даже в США, которые находятся относительно близко от регионов с банановыми плантациями, эти фрукты продавали в очень ограниченных количествах. А как только крупномасштабный ввоз бананов в США стал возможным, североамериканские компании, прежде всего United Fruit Company (сегодня Chiquita) и ее меньший конкурент Standard Fruit Company (сегодня Dole), основали огромные банановые плантации в странах Карибского бассейна (Куба, Доминикана, Гаити), в Центральной Америке (Гондурас, Коста-Рика, Никарагуа, Панама и Гватемала) и на севере Южной Америки (Колумбия и Эквадор — это и сегодня крупнейшие экспортеры бананов в мире).

Довольно скоро банановые компании США заняли в экономике перечисленных стран безраздельно доминирующее положение. Например, в Гондурасе United Fruit Company (UFC) и Standard Fruit Company (SFC) контролировали железные дороги, электрическое освещение, почту, телеграф и телефон[131]. По состоянию на 1930-е годы UFC была в Гватемале «крупнейшим землевладельцем, крупнейшим работодателем, крупнейшим экспортером и владельцем почти всех железных дорог страны»[132]. Из-за этой на удивление крепкой хватки многие испаноязычные народы зависимых от бананов стран называли американские фруктовые компании El Pulpo, что переводится как «осьминог»[133].

Понятно, что этот почти полный экономический контроль обеспечивал компаниям чрезвычайно высокую степень влияния на политику стран — производителей бананов, расположенных на Американском континенте. У экспортеров были собственные таможня и полиция, и значительная часть их бизнеса находилась за пределами национальной юрисдикции. Местных политиков подкупали, чтобы все важные решения принимались «в интересах бизнеса». А еще компании-экспортеры поддерживали государственные перевороты против местных правительств, пытавшихся действовать вопреки их интересам (скажем, существенно снижали налоги и тем самым заставляли чужестранцев продавать неиспользуемые земли, что хотя бы чуть-чуть расширяло права работников). Иногда с этой целью привлекали американских наемников, которых тогда называли флибустьерами (от голландского слова, обозначающего пиратов). На протяжении первой половины ХХ века ВМС США регулярно вторгались в эти страны и даже оккупировали некоторые из них, защищая интересы американских компаний, в первую очередь экспортировавших бананы[134].

Еще большую печальную известность эти компании приобрели из-за так называемой Банановой бойни в Колумбии. Осенью 1928 года работники на плантациях UFC объявили забастовку, требуя от работодателей того, что в наши дни считается совершенно насущным и необходимым. Например, бастующие пытались добиться, чтобы на рабочих местах были оборудованы туалеты и пункты медицинской помощи; чтобы им платили заработную плату наличными, а не купонами, которые можно было потратить только в магазинах UFC, торговавших по завышенным ценам; а также чтобы к ним относились как к наемным работникам, а не как к субподрядчикам, на которых не распространялась даже минимальная защита тогдашнего жалкого трудового законодательства[135] [136]. И вот, под давлением правительства США, пригрозившего военной интервенцией, если забастовка не будет прекращена (учитывая поведение Штатов в регионе, эта угроза звучала правдоподобно), колумбийские военные решили силой покончить с бунтарями. Операцию назначили на 6 декабря. Во время нее в небольшом колумбийском городке под названием Сьенага было застрелено множество бастующих работников; цифра потерь до сих пор не установлена и колеблется от 47 до 2000 человек[137]. «Банановая бойня» навсегда запечатлена в нашей памяти благодаря Габриэлю Гарсии Маркесу, колумбийскому писателю и лауреату Нобелевской премии, описавшему ее в своем бессмертном шедевре «Сто лет одиночества» (должен признаться, это моя любимая книга). Маркес, по сути, дает своего рода художественный отчет о событии, во время которого более 3000 бастующих работников были убиты, погружены в железнодорожные вагоны и, дабы замести следы, вывезены с банановой плантации Макондо, вымышленного города, в котором происходит действие романа.

Доминирование банановых компаний США в Центральной Америке и на севере Южной Америки с конца XIX до середины XX века было настолько сильным, что эти страны начали называть «банановыми республиками». Термин этот ввел американский писатель О. Генри (настоящее имя Уильям Сидней Портер) в рассказе «Адмирал» (опубликован в 1904 году). Его действие происходит в Анчурии, вымышленной версии Гондураса, куда писатель перебрался в 1897 году, чтобы избежать ареста по обвинению в растрате. В рассказе показан жалкий, продажный характер местного правительства — как с финансовой, так и с организационной точки зрения. В нем-то О. Генри и называет Анчурию «банановой республикой»[138]. А полвека спустя, уже в 1950 году, Пабло Неруда, чилийский поэт и еще один лауреат Нобелевской премии, добавил этому термину популярности, написав стихотворение под названием United Fruit Co., в котором тоже говорится о «банановых республиках».

Сегодня многим североамериканцам и жителям других богатых стран термин «банановая республика» больше известен благодаря одноименному бренду одежды и украшений Banana republic. Но изначально он был придуман для описания мрачной реальности почти абсолютного господства крупных корпораций из богатой страны над бедными развивающимися странами. И называть так бренд одежды, по-моему, в лучшем случае просто невежественно, а в худшем — обидно и оскорбительно. Это все равно что назвать… даже